Созвездие Стрельца, или Слишком много женщин

Я сам нашарил выключатель, тусклый свет ничем не прикрытой лампочки осветил бедную обстановку, щербатый паркет, облезлый на боках холодильник, допотопную дорожку, сплетенную из цветных лоскутков.

Нет, нищенской эту обстановку не назовешь. Но очень бедненько.

Не разуваясь, я прошел на кухню, принес женщине воды в щербатой кружке.

Вопреки ожиданию она с испугом оттолкнула мою руку:

– Нет! В жизни ничего не возьму в рот в этом доме! Лучше уж умереть с голоду! Чем вот так…

– Что – так?

– Вот так, как Маргариточка…

– Да что с ней случилось, в конце концов? – Остатки терпения оставили меня, я отшвырнул стакан, схватил женщину за плечи и стал трясти, как грушу. – Отвечайте мне немедленно! Что с ней?! Самое главное – жива?

– Жива… Пока жива…

– Что значит – пока?! Пока – что это значит?!

– Милый мой, я же тебе не доктор. Когда увозили – была жива, хотя и без сознания. А там, – она махнула рукой. – Все что угодно может быть. Врач сказал – острое отравление. Пока «Скорая» доехала, пульс уже был как ниточка.

(Отравление! Та фотография… фотография Риты, лежащей на каком-то диване со скрюченными, поднятыми к горлу руками. «Отравлена»!)

Я еле сдерживался, чтобы не тряхнуть женщину еще разок как следует, но понимал, что это мало чему поможет.

– Чем она отравилась?

– Не знаю…

– Но этого же не может быть! Вы никому не открывали дверь? Никто не заходил сюда?

– Да нет же!

– А что она ела?

Напрячь память Людмиле Витальевне стоило огромных усилий. Все-таки она и сама пребывала в шоке, может, даже в еще большем, чем я. И все-таки она подумала и выговорила с трудом, хлопая на меня голыми, без ресниц, глазами с покрасневшими веками:

– Она… Ах, вот! Да-да! Курочку она у метро купила, курочку-гриль. Ее и кушала. Было поздно, из квартиры, она сказала, выходить нам нельзя, а тут ужинать пора. Она сверточек достала и мне предложила. Обыкновенная такая курочка, румяная…

– А вы?

– И я ее кушала. Еще предложила Маргариточке картошек отварить, но она отмахнулась: неохота возиться, говорит… и свет, говорит, нельзя включать.

– Так, курочка отпадает. Что еще?

– Ничего… Хлеб… я его тоже съела, кусочка два… Потом чай пили. Больше ничего.

– Этого не может быть! Вспоминайте еще!

– Да милый ты мой, – взмолилась Людмила Витальевна (почему-то именно сейчас мне вспомнилось, как зовут Ритину квартирную хозяйку), – да что ж ты меня как врага какого пытаешь?! И так вспомнила все, что было, скрывать что-то мне резонов нету. Кушали мы курицу, вон ее косточки, в мешочек собранные, в мусорном ведре валяются. Хлебом закусывали. Ничего больше, кроме чая, в рот не брали. Ну что еще сказать-то. Курицу эту я как есть употребляла, а Маргариточка чуток присаливала. Вот и все.

– Что-что? Присаливала? Та-ак…

Я рванулся на кухню, включил свет, разворошил все, что стояло на столе. Салфетки, сложенная с краю стопка газет – ага, вот! – деревянный набор для специй в виде трех разноцветных грибочков. Я осторожно взял с подставки тот, который был чуть припорошен сверху белым налетом. Соль?

Посмотрим…

Высыпав в ладонь чуть-чуть белого порошка, я положил на язык несколько кристалликов. Сладковато-кислый, мало похожий на настоящую соль, вкус. Это не соль!

Опомнившись, я сплюнул в раковину и хорошо прополоскал рот.

Итак, это не соль. Я не знаю, что это, но это не соль. Но это – именно то, чем отравили мою Ритку!

В следующую секунду я находился в комнате и с бешенной скоростью листал справочник в поисках номера приемного покоя больницы, в которую увезли девушку.

– Состояние тяжелое, – сказал мне участливый голос после того, как сверился с каким-то своим списком. – Но надежда есть.

– Скажите, что с ней?

– Отравление.

– Вы уже установили – чем?

– О да, симптомы очень типичны. Отравление нитритом натрия. Через 15–40 минут после еды тошнота, рвота, слабость, понижение артериального давления, потеря сознания. Не исключен летальный исход. Но вы не беспокойтесь, – спохватились на том конце провода, – не беспокойтесь раньше времени. Судя по всему, количество попавшего в организм больной нитрита относительно невелико. Вытащим вашу Мурашко, не беспокойтесь, вытащим!

Я медленно опустил трубку на рычаг.

Из коридора, где по-прежнему сидела и всхлипывала квартирная хозяйка, донеслось поскрипывание – Людмила Витальевна настолько окрепла, что встала на ноги и вознамерилась пройти в комнату.

– Скажите, – спросил я ее сразу, как только женщина, охая и по-прежнему хватаясь за сердце, прошла мимо меня и рухнула на диван. – Скажите, Людмила Витальевна, а вы сами часто употребляете в пищу соль? Ну то есть, солите ли вы еду больше обычного?

– Что ты, милый мой! У меня же нефрит!

– Нефрит? – В памяти всплыло неясное воспоминание о каком-то зеленовато-прозрачном камне.

– Почечная болезнь, нефрит. Не знаешь? И не надо тебе этого знать, не дай-то бог…

– Постойте. Значит, вы лично соль почти не употребляете?

– Чуть-чуть только. Совсем уж не солить так невкусно.

– Понятно. А Рита?

– Ну, она конечно.

– Что – конечно?

– Когда если угощалась, ну вот, допустим, я для себя сварю, то всегда свою порцию присаливала.

– Понятно… – Я вспомнил, что и вчера, у меня дома, когда я кормил Ритку горячими бутербродами, она несколько раз тянулась к солонке, хотя в этом не было никакой необходимости.

Значит, за годы жизни с Людмилой Витальевной, которая сидела на бессолевой диете, у Риты выработалась чисто автоматическая привычка досаливать любую пищу, которая находится у нее в тарелке. И тот, кто хотел отравить ее, скорее всего, это знал.

Хорошо, положим, что преступник знал об этом. Но каким образом ему удалось совершить подмену? Высыпать соль из солонки, насыпать вместо нее этого… нитрита натрия, и все буквально недавно, потому что иначе Рита загремела бы в больницу с отравлением гораздо раньше?

– Людмила Витальевна! Кто заходил сюда к вам домой вчера и сегодня? Кроме вас самой и Риты?

– Сюда? – она опять захлопала глазами.

– Да, сюда. Пожалуйста, соображайте быстрее, у меня нет времени быть вежливым. Кто?

– Ну… Соседка со сто шестнадцатой, пару свеколок для борща попросила… Нюра…

– Она в кухню проходила, эта Нюра?

– Нет, торопилась сильно. Если я, говорит, Витальевна, порог твой перешагну, то заболтаюсь часа на два, а мне борщ варить надо, мужик скоро с работы воротится. Я ей говорю: «Да ты хоть в квартиру-то зайди!» А она…

– Ясно, значит, в кухню не входила.

– Не-а. Я ей свеклы так прям к порогу и вынесла.

– Кто еще?

– Мм-м… Монтер еще приходил, телефонный провод проверял. Жалобы были, говорит…

– Монтер в квартиру, конечно, зашел?

– Да уж конечно. Вот тут в коридорчике возле тумбочки, где телефон стоит, поковырялся и ушел.

– Дальше коридора не прошел?

– Так, а зачем ему?

– Ясно. Дальше.

– Да никого вроде. А-А-А!!! – вдруг заорала Людмила Витальевна, да так, что я непроизвольно отпрянул в сторону. – Так то ж цыганка! Которая погадать меня уговорила! Точно, точно – она! Ах, сволота!..

Хозяйка сжала кулаки и затряслась, как гора во время землетрясения.

– Это она, она! Ах, если б я знала! Не впустила бы ни за что! А и так впустила – только из-за Маргариточки…

– Людмила Витальевна, давайте по порядку. К вам домой приходила цыганка. Так?

Она кивнула, сделав одновременно глотательное движение.

– Вы впустили ее в дом. Так?

Женщина повторила тот же жест.

– Зачем? Чтобы она вам погадала?

Людмила Витальевна сделала отрицательный жест.

– А зачем?

– Я дум… – Голос у хозяйки дал петуха, она откашлялась и начала снова: – Я думала, это кто из Маргариточкиных родственников.

– Что-что?!

Вот тут уж пришел мой черед сесть на диван и таращить глаза на собеседницу. Цыганка, которая слоняется по домам, предлагая наивным хозяевам погадать, а на самом деле, как всем известно, просто высматривающая, где что плохо лежит, – родственница Маргариты Мурашко?! Было над чем подумать!