Москву ничем не удивишь

Жизненные перспективы рисовались Владику в самых радужных красках, поэтому он беззаботно насвистывал веселую мелодию, проходя мимо открытых ворот дома Татьяны, подошел к подъезду, чтобы нажать на сигнал видеодомофона, но в это время двери подъезда от сильного удара широко распахнулись, едва не влепив Владику по лбу и оттуда быстрым шагом вышел сначала мужчина, пахнущий дорогим парфюмом с лицом злым и глазами печальными, а за ним, едва протолкнувшись в двери, проследовали два мордоворота, которые тащили на руках безжизненное тело какого-то лысого человека.

— Перепил чувачок? — весело спросил у мордоворотов Владик, уступая им дорогу.

Но громилы не удостоили его ответом и даже не взглянули на него, загрузили лысого в джип, а сами уселись в свои машины мужчина, который вышел первым — в черный «Мерседес», а мордовороты в огромный черный джип, завели моторы и выехали со двора. Владик придержал двери подъезда, чтобы они не захлопнулись, но заметил, что теперь дверь и не захлопнется — замок от удара вылетел. Он зашел в подъезд, подошёл к лифту, шагнул в него, нажал на кнопку нужного этажа и поднялся к квартире Татьяны. Ему хотелось улечься на диване и хорошенько выспаться, ведь вечером ему нужно было снова идти в клуб работать.

Первое, что насторожило Владика, когда он вышел из лифта была приоткрытая дверь Татьяниной квартиры. Он на цыпочках подошел к ней, приставил ухо к щели и прислушался. Ни звука не доносилось изнутри — тишина. Тогда он легонько толкнул дверь пальцами, створка приоткрылась и Владик заглянул в коридор. Никого не увидел. Тогда он решил, что Татьяна просто забыла закрыть двери, успокоился, с видом хозяина вошел в коридор и крикнул:

— Тук-тук, кто-нибудь дома?

Никто ему не ответил, тогда он разулся, прошёл в зал и увидел сидящую на диване Татьяну, которая обхватила голову руками и не шевелилась. Владик присел перед ней, посмотрел в её глаза, которые словно остекленели и смотрели вперед перед собой.

— Э, сестренка, ты живая? — спросил он.

Татьяна перевела взгляд на Владика. Голос родственника доходил до неё как сквозь густой и плотный туман. Голова гудела колоколом и подташнивало.

— Что случилось? — спросил Владик. — Где все?

— Кто все? — удалось выдавить из себя Татьяне.

— Ну, отец твой, Алмаз, где они? — уточнил Владик.

Татьяна на этот его вопрос отвечать не стала, а задала свой:

— Хорошо погулял?

Владик по-своему понял удрученное состояние Татьяны — конечно, она за голову держится, ничего не соображает, видимо с перепою.

— Будешь пива? — предложил он, протянув бутылку ей. — Я только пару раз глотнул. Выпей — сразу полегчает.

Татьяна от предложения отказалась и тогда Владик стал рассказывать как хорошо он погулял, как после эротических упражнений в тренажерном зале Вика высадила его возле клуба, где он подвизался работать, как он зашел туда с видом старожила и присоединился к компании своих коллег, которые разминались пивком с креветками.

— Представляешь они все кто с Белоруссии, кто с Украины, кто из Воронежа, — с восторгом рассказывал он, глотая пиво, — ни одного москвича нет, все приезжие…

Он присел на диван рядом с Татьяной еще долго рассказывал, попивая пиво о том как «пацаны поднимаются — за год квартиры себе покупают», Татьяна практически не слушала его, но Владику, похоже, это не слишком мешало, он любовался своей удачливостью, как павлин хвостом до той поры пока в коридоре не раздались шаги и голос Краба.

— Татьяна, что случилось? Почему дверь открыта?

Владик решил этот вопрос уладить, поднялся с дивана, вышел в коридор и увидел, что Краб прибыл ни один, а с продюсером Захожиным.

— А я тоже пришел и дверь была открыта, — сказал Владик, — Татьяна чё-то молчит, голова у неё болит с похмелья…

— С какого похмелья, что ты бредишь? — спросил Краб, отодвинул Владика и прошел в зал, где сидела Татьяна.

Он сразу же понял, что не всё благополучно, что что-то нехорошее опять произошло, присел рядом с Татьяной и спросил что случилось? Татьяна ответила, что пришел Алмаз, она открыла ему двери, в квартиру ворвались какие-то вооруженные пистолетами люди и утащили с собой Матвея Спичкина.

— Милиция что ли? — спросил Краб, засунув большие пальцы рук за пряжку армейского ремня на которой был изображен барельеф герба Советского Союза. — Они в форме были?

Краб всегда когда нервничал и злился крутил эту тяжелую толстую пряжку армейского ремня, который носил когда еще был молодым морпехом и с которым, окончив службу, никогда не расставался. Татьяна, которая старалась одевать отца модно пару раз пыталась выкинуть этот ремень и убедить отца купить что-нибудь современное, стильное, а не этот анахронизм с гербом развалившейся страны, но Краб ни за какие коврижки со своим ремнем расставаться не хотел, да еще и чистил его утрам пастой Гоя.

— Нет, все эти люди были в гражданском, — ответила на вопрос отца Татьяна, — но я их толком и разглядеть не успела, один здоровый такой меня схватил и я головой ударилась о дверной косяк, чуть все мозги себе не вышибла. Голова до сих пор болит. А потом они уходили и их главный сказал, что я им не нужна. Тогда один из мордоворотов хотел меня застрелить, уже курок взвел, но тот вернулся и остановил его. Я думала, что умру со страху.

— Что ж такое? — сердито сказал Краб. — Нельзя дочь одну в квартире оставить! Надоело мне всё это! Давай, плюнем на все и будем собираться в Турцию, гори здесь все синим пламенем!

— Давно пора, — поддакнул Захожин.

— Куда я теперь поеду, у меня наверное сотрясение мозга и синяки по всему лицу? — ответила Татьяна. — Я сижу-то с трудом…

— Ты приляг, — посоветовал Захожин, — тебе теперь покой нужен.

— С вами всеми покой мне может только сниться, — ответила ему Татьяна, но все же прилегла на подушку на диване.

— Нам всем отсюда надо уезжать, — сказал Захожин, — пересидеть какое-то время в пансионате за городом. У меня есть там человек, хозяин этого заведения, никто не будет знать что мы там. Потому что Насосов, я знаю — он это дело так не оставит, он такой пощечины по своей физиономии не простит. А вы завтра прямо оттуда и поедете в аэропорт и улетите в Турцию.

— Вообще ничего не пойму, — сказал Владик, — чего случилось-то?

Краб повернулся к нему и спросил:

— А ты почему не в Балашихе? Давай-ка собирайся и двигай к месту жительства, которое тебе нашли. Не видишь что ли — без тебя забот хватает?

Владик приосанился, как Конёк-Горбунок показав, что ему обидно слышать несправедливые такие слова и ответил:

— Никуда я не поеду! Не могу я вас бросить в неприятностях! Я же ваш родственник!

— Спасибо за самопожертвование, да только неприятности у нас с Татьяной как раз и начались с твоим появлением, — ответил ему Краб.

— Но я-то тут при чём? — возмутился Владик. — Из-за меня что ли неприятности? Из-за Алмаза у вас неприятности и из-за этого телеведущего Матвея Спичкина неприятности! А я неприятностей вам никаких не сделал! Я между прочим и триста баксов сейчас уже могу Татьяне вернуть, которые она мне на первое время давала!

Он полез в карман, достал оттуда купюры, но увидел, что от тех трехсот «зеленых», которые ему безвозмездно ссудила Виктория осталось меньше половины. Как-то быстро тратились деньги в Москве — туда-сюда, пиво, креветки, такси и вот, как песок сквозь пальцы денежки утекли. Он попытался вернуть хотя бы сто баксов, но Татьяна не взяла, сказала, что когда будут триста, тогда и отдаст триста. Краб присел к Татьяне на краешек дивана и спросил:

— Так, говоришь, этих людей, которые Спичкина забрали, Алмаз с собой притащил?

Магнату Хорьковскому телевизор смотреть было некогда, а по радио он слушал только новости, поэтому никакого Матвея Спичкина не знал. Потому то, что его жена якобы признала в пленнике висящем на дыбе, который сам признался что он Владик, какого-то известного паяца, возбудила в Хорьковском новую волну ревности — ему показалось, что из него дурака делают, пытаясь запутать.