Я - Джек Потрошитель?

Рубан глубоко затянулся. Он почему-то медлил с ответом на мой главный вопрос.

— О чем вы заботитесь больше: докопаться до истины или спасти свою шкуру? — наконец спросил он.

Я психанул:

— А вы? Прочитать мне мораль или все же помочь? Скажите прямо: какое отношение имеют бумаги Чернышева к Чаныгину?

От подобия улыбки борода Рубана раскрылась веером.

— Не лезьте в бутылку, — сказал он, усмехаясь. — Я задал вам вопрос не просто так… Видите ли, Чаныгин случайный человек в науке. Он смыслит в ней не более, чем, извините, свинья в апельсинах. Однако может оказаться, что Таню убил не он. Поэтому важно не только обличить убийцу, но и независимо от его имени распутать историю с документами до конца.

— Это так важно? — вставил я.

— Конечно. Там самым можно доказать, что Чаныгин — подлец, и избавить институт от его руководства. Кроме того, я хотел бы отдать должное заслугам Чернышева перед Отечеством… Окажете содействие?

— В чем оно будет заключаться?

— Во взаимном обмене информацией.

Сейчас я мог пообещать все, что угодно. Я кивнул:

— Согласен.

Морщины на лице Рубана разгладились.

— Прекрасно… Итак… — Рубан отбросил потухшую сигарету. — В свое время Чернышев работал над одной проблемой. Я не могу вам раскрыть ее содержание из соображений секретности, скажу только, что он сделал открытие, которое даст новое направление в развитии науки.

Работал Чернышев над расчетами дома. Не будучи до конца уверенным в успешном завершении исследований, об открытии он помалкивал. Знали о нем лишь члены семьи Чернышева и я, да и то в общих чертах. Последние дни жизни Чернышев сильно болел. Развод его дочери с Николаевым доконали его. Он умер, а папка с научной работой не нашлась. Незадолго до смерти Чернышев признался мне, что к его работе давно подбирается Чаныгин — беспринципный прощелыга и стяжатель, тогда еще обычный сотрудник института, и ему даже удалось заполучить кое-какие расчеты из папки.

— Но как?! — не удержавшись, воскликнул я.

— Не знаю, — признался Рубан, глядя на одному ему видимую точку под ногами. — Из членов семьи Чернышевых кто мог бы ответить на этот вопрос, остались двое: жена Чернышева и его бывший зять — Николаев. Впрочем, есть еще один человек, которому многое известно — это Чаныгин. Но он вряд ли согласится дать вам интервью…

— Но зачем ему открытие Чернышова?

— Деньги, молодой человек, деньги. За него на западе можно получить миллионы.

— Вы так считаете? — спросил я потрясенно.

— Ну, насчет миллионов я, может быть, и преувеличил, но продать можно дорого. И вот что я еще думаю: одному Чаныгину такое дело не провернуть. Чтобы разобраться в документах Чернышова, требуются мозги. Чаныгину помогали.

— Думаете, зам?

Рубан взглянул удивленно:

— Вот именно. Как вы догадались?

— Мне многое известно, — усмехнулся я. — Не зря же я веду расследование.

— Между прочим, зря усмехаетесь, — заявил Рубан. — Вот как раз таки зам у Чаныгина грамотный и умный человек.

"Лестную характеристику дал Рубан Рудакову", — подумал я, с неприязнью вспомнив рыбью голову и гнусную улыбку замдиректора института, однако на сей счет промолчал.

Рубан вдруг выпрямился, очевидно, приняв какое-то решение, и посмотрел на меня.

— Сегодня в три часа состоятся похороны Тани. Ее мать уже в городе. Она звонила мне утром. Я буду там и постараюсь выяснить у Марины Павловны интересующие нас подробности. Позвоните мне сегодня после семи часов вот по этому телефону, — Рубан протянул мне визитную карточку. — Мы с вами встретимся и обсудим план дальнейших действий.

Я взял визитку.

— Андрей Андреевич, — сказал я хмуро. — Все это пустые хлопоты. Папка исчезла из тайника. У нас нет никаких доказательств.

— Если папка еще цела, мы ее найдем! — Голос Рубана прозвучал убедительно. — Без меня ничего не предпринимайте. Главное сейчас не спугнуть Чаныгина, не то, неровен час, он поторопится и сбудет документы с рук. — Рубан встал и протянул мне сухую ладонь: — А теперь, извините, мне пора. Я должен уладить кое-какие дела на работе и ехать к Чернышевым. Желаю удачи.

Четкая отрывистая речь Рубана и деловой тон вселили в меня уверенность. Я с чувством ответил на рукопожатие и потом долгим взглядом проводил удаляющуюся легкой походкой фигуру Рубана.

Сидеть, сложа руки, я тоже не собираюсь.

3

Такси для меня стало единственным средством передвижения. Я сел в подвернувшееся прямо здесь в городке и назвал шоферу адрес Тани. Спустя пятнадцать минут выскочил у знакомого дома.

Тело Тани уже привезли из морга: у дверей подъезда стояла красная крышка гроба. Яркий прямоугольник не вписывался в грязно-серый фон дома, казался нереальным, притягивал, но тут же отталкивал взгляд, подобно зияющей ране на теле человека. На такие вещи стараются не смотреть.

К горлу подступил комок, в глазах защипало… Я отвернулся.

По двору носилась стайка мальчишек. Я определил самого смышленого на вид, подозвал и попросил сходить в квартиру к Чернышевым, вызвать Николаева. Слегка робея, мальчишка ушел и вскоре появился в сопровождении Бориса. Николаев был одет соответственно трагическому событию: черный костюм, темная рубашка и галстук. На носу — зачем-то солнцезащитные очки, которые делали его похожим на дешевого пижона.

Я приветливо махнул рукой — Борис меня узнал.

Я правильно рассчитал, что встречу здесь Николаева, но неправильно подумал, будто он ничего не помнит о нашей недавней драке. Борис помнил все, хотя и напился позавчера до коматозного состояния. Он подлетел ко мне скоростным снарядом и содрал с лица очки. Под глазом красовался синяк размером с детский кулачок. Кипевшей в Николаеве ярости хватило бы на то, чтобы убить троих таких как я.

— Ну, ты, козел! — Борис сложил губы в куриную гузку и осквернил меня зловонной струей перегара. — За что? — плод нашего знакомства переливал всеми цветами радуги, но преобладал все же фиалковый.

— Заткнись, ублюдок! — рявкнул я, круто меняя миролюбивую тактику, которой решил придерживаться в самом начале. — Не то под вторым глазом фонарь повешу.

— Ты?! — то ли от вечного похмелья, то ли от злости Николаев трясся, как отбойный молоток. — Сопляк! Да я тебя… — Борис растопырил пятерню и попытался наложить ее на мое лицо.

Я увернулся.

— Еще по морде хочешь? Давай отойдем в сторону.

На нас действительно пялились из двух соседних домов, между которыми происходила стычка.

— Идем! — сказал Борис с готовностью, повернулся и, сжав кулаки, походкой боксера пошел по бетонной дорожке вдоль торца дома.

Я поскакал за ним. Помня о его подлой тактике, я шел с кулаками наперевес и не ошибся. При очередном шаге Николаев вдруг сделал поворот на сто восемьдесят градусов и нанес мне мощный удар в лицо. Я ждал этого момента и резко отклонил голову вправо. Кулак Николаева все же задел ухо. Не встретив особой преграды, Борис потерял равновесие, наткнулся на меня. Тут я ударил его в подбородок. Противно хрустнули зубы. Николаев отлетел к краю дорожки, зацепился за штакетник и рухнул в чей-то огород. Я перешагнул низкий заборчик, схватил Бориса за отвороты пиджака, рывком поставил на ноги.

Николаев отфыркивался, из прикушенной губы сочилась кровь, но он не сдался. Отбойный молоток заработал в нем с новой силой.

— Убью! — вдруг заорал Борис.

Размахивая руками, как ветряная мельница, он бросился на меня. Вестибулярный аппарат Николаева работал отвратительно. С такой координацией движений метить в чью-то голову — все равно что нормальному человеку продевать нитку в игольное ушко, глядя на свое отражение в зеркале. Я без труда увиливал от мелькавших в воздухе лап. Наконец мне надоело это занятие, я еще раз съездил по физиономии Бориса и, уловив момент, когда он оказался ко мне спиной, схватил его за шиворот и с силой пихнул вперед. Борис пробежал несколько метров, споткнулся и вновь растянулся, теперь уже на бетонной дорожке. Это было унизительно. Борис не двигался. Я подошел, пнул его по подошве ботинка.