У трех дубов

Сократ с серьезным видом кивнул головой.

— В таком случае, мистер Джефри…

— Ваш отец. Но не забудьте, Молли, что все это грехи молодости. Он уже давно искупил свою вину, и то, чем он сегодня обладает, это его честно приобретенная собственность. Сначала я предполагал, что он в свое время отложил кое-что от своих мошеннических операций, но потом убедился, что это не так. Одна из теток, ничего не знавшая о его махинациях, оставила ему значительное наследство.

Молли порывисто вздохнула, и ее устремленные на Сократа сияющие глаза выдали, что прошлому своего отца она придает гораздо меньше значения, чем тому факту, что он ее отец.

— Ваш отец, — продолжал Сократ, — осужденный под чужим именем, не отважился писать своей жене. И вот тут-то Мендель, влюбленный в красавицу, стал настойчиво домогаться ее взаимности. Он убедил ее, что муж умер и даже представил ей фальшивую справку о его смерти.

— Вот почему он меня так ненавидел, — вставила Молли. — Потому что я дочь человека, которого он обманул и обокрал.

— Я тоже так думаю. Во всяком случае Мендель работал днем и ночью, только чтобы выяснить и раскрыть что-нибудь предосудительное в прошлом вашего отца. Он все же нашел один его проступок, который, честно говоря, уже был искуплен прошлым наказанием. Но Мендель не успокоился до тех пор, пока вашего отца не осудили на дополнительный срок наказания.

Теперь я перехожу к Бобу Штейну. Приблизительно лет двадцать назад Мендель и он решили выйти в отставку Оба считались зажиточными людьми, потому что в то время с успехом играли на бирже. Правда, связь с пользующимися дурной славой маклерами принесла им выговор от руководства Скотленд-Ярда. Оба приобрели имения в Хиндхедс, по соседству друг с другом. Они навещали друг друга и были добрыми друзьями. Но постепенно, по каким-то причинам, один начал бояться другого. Семь лет назад Мендель первым провел сигнализацию, вмонтировал электрические дверные запоры в дверях своего дома. И вскоре Штейн последовал его примеру и принял такие же меры предосторожности. Кризис еще больше обострился, когда Штейн стал набожным.

Вам могло показаться, что намерения Штейна произнести речь на религиозном митинге в Гольдаминго не имели никакого значения, а между тем это усилило страхи Менделя, и он решил убить Штейна при первом же удобном случае.

— Это ты должен нам разъяснить, Сок, — сказал Лексингтон.

— На этих религиозных сборищах существует обычай, чтобы кто-либо из присутствующих публично исповедался в своих грехах. Есть такая форма религиозной экзальтации, при которой раскаявшиеся грешники с какой-то почти сладострастной радостью каются, и мысль, что Боб Штейн может выдать их общую тайну, приводила Менделя в ужас. Я лично убежден, что Штейн ничего подобного и не собирался делать, он только подчеркивал свои религиозные наклонности, чтобы разжечь опасения Менделя. Приглашение Менделя поразило меня еще тем, что он по складу своего характера не очень расположен к малознакомым людям. Теперь я, конечно, понял мотив, побудивший к этому. Я своим присутствием должен был обеспечить ему безупречное алиби. Если бы я как свидетель показал перед судом, что Менделя даже в кровать были вынуждены заносить на руках, кто мог бы заподозрить его в убийстве Боба Штейна?

— Убийство? Действительно он его планировал? — спросил совершенно пораженный Велдон.

Сократ кивнул.

— Два человека, знающие азбуку Морзе, разработали систему, чтобы объясняться друг с другом в экстренных случаях. Они пользовались при этом окнами белой виллы, которые были отчетливо видны как из «Принценгофа», так и из «Фальдфрицена», и каждый вечер в определенный час ожидали какого-нибудь сообщения.

После того как Мендель назначил ночь на третье июня для убийства, он, естественно, придавал особое значение моему присутствию в этом доме. Он просил меня телеграфировать, если что-нибудь помешает в последний момент приехать к нему, и был, как позже рассказала Молли, очень рад, что мы с Лексом приехали вовремя. Он также спрашивал у нее, не было ли от меня телеграммы…

Уже задолго до нашего приезда он стал жаловаться на ужасные приступы ревматизма, которые, по его словам, не позволяли ему ходить без посторонней помощи, и болезнь достигла апогея в день нашего приезда.

Вечером Штейн получил срочное приглашение прийти к трем дубам. Мендель покинул дом, вероятно, сразу же после ухода Молли, так как она видела кого-то кравшегося в кустах. Он пропустил ее мимо себя, взобрался на дерево и улегся во всю длину на толстом суку, простиравшимся поперек тропинки, по которой обязательно должен был идти Штейн. Мендель собирался накинуть ему петлю на шею и подтянуть кверху.

Как доказывает найденный в его кармане колокольчик, он хотел связать по рукам и ногам повешенного и затем спокойно ожидать его кончины. Хитрый план. Когда он затем снял бы колокольчик с мертвеца, весь мир бы считал это самоубийством, и чтобы все выглядело более правдоподобным, он заранее всем рассказывал, в том числе и инспектору Маллету, о несколько странном отношении Штейна к религии. Но и Штейн был начеку. Он пришел с заряженным пистолетом в руках. Петля, должно быть, промахнулась или запоздала, и когда он поднял голову и увидел над суком лицо, то выстрелил вверх. Мендель был убит наповал, без агонии, он не успел сделать ни одного движения, так что его тело не потеряло равновесия. Штейн поднял упавшую веревку, перебросил ее через тело и поспешил домой, где он, чтобы избежать и тени подозрения, симулировал нападение на самого себя. Он сам себя связал, и как человек, обладающий хорошими крепкими зубами, отлично справился с этим делом. К его несчастью, во время этой процедуры ему в рот попал кусок пакли, который он потом выплюнул и…

— Ты нашел это на его подушке? — воскликнул Лексингтон.

— Совершенно верно. Но вот что еще его погубило: Джефри, в поисках человека, который напугал Молли, видел его. И как только Штейн узнал об этом, о расследованиях Джефри, о показаниях Гритта, когда он, взволнованный и возбужденный, пришел домой, ему стало ясно, что он обязан убрать со своей дороги Джефри. Каким образом он заманил его к трем дубам, мне пока еще не ясно, но этому, пожалуй, можно найти простое объяснение. Все остальное вы знаете.

Молли вся дрожала от ужаса.

— Может быть, он просто сумасшедший?

— Я не думаю, — ответил Сократ, — Штейн весьма умный человек, которого мне даже жалко. Несомненно, что Менделя он убил в порядке самообороны, хотя доказать это стоило бы ему сейчас большого труда.

— А сумасшедший хохот? — спросила Молли.

— Это был просто умно придуманный ход. О нет, Штейн не сумасшедший, наоборот. Он так осторожен, что даже съездил на север Англии, чтобы купить галоши, которые надел в ночь убийства.

— И которые оставил там, так как они мешали ему, когда он удирал через кусты, — добавил Велдон.

— Ну вот и все. А теперь, Молли, вы должны сообщить нам все, что знаете о скелете, — закончил Сократ.

Она рассказала в своих планах бегства и обнаруженной находке.

— Итак, в подвале, — задумчиво сказал Сократ. — Я предполагал, что это должно было находиться в саду и поэтому поручил одному человеку внимательно осмотреть в ближайшие дни весь сад. Пойдем, Лекс, я должен обязательно взглянуть на него.

Вооруженные керосиновой лампой, они спустились вниз и пошли, не останавливаясь и не осматривая закоулки, прямо к описанной Молли стене во втором отсеке подвала. Сократ поставил лампу на пол и опустился на колени перед отверстием.

— Видит Бог, ужасное зрелище, — сказал он.

Проникнув в нишу, осветил скелет, повернул череп и показал трещину на нем.

— Сюда ударила пуля, а вот здесь, — он пощупал пыль, остатки негашеной извести. Нужно немного осмотреться, стена производит впечатление, что ее возводил кто-то определенно знакомый с инструментом. — Он медленно поднял лампу и в тот же миг швырнул ее на пол. У входа мелькнула вспышка выстрела, на который Сократ, лежа плашмя, тоже ответил выстрелом. Он выстрелил еще дважды, после чего услышал стон и спотыкающиеся шаги.