Змея за пазухой

Он быстро накинул на плечи темно-зеленый парчовый халат с золотыми кистями на поясе, подошел к входной двери и хотел было открыть — потянулся к замку, — но тут же отдернул руку, словно обжегся, и встал за простенком; похоже, такие шараханья уже начали входить в привычку. Можно, конечно, и погеройствовать, но, не ровен час, шандарахнут в дверь из какой-нибудь крупнокалиберной «дуры», которая сделает в животе дырку размером с кулак, — и привет, суши весла, подумал Никита. Увы, у него теперь опасная работенка, как ни крути. «Зачем я ввязался в это дело?!» Задав себе в очередной раз этот риторический вопрос, Никита спросил:

— Кто там?

— Свои. Открывай, — раздался в ответ голос Кривицкого.

Вот и не верь после этого в передачу мыслей на расстоянии… Никита коротко вздохнул и повернул ключ в замке.

— Ух ты! — Кривицкий оглядел Никиту с ног до головы. — Где такой халатик оторвал?

— Далеко отсюда.

— Шикарная вещь…

Халат и впрямь впечатлял — и материалом, и расцветкой, и пошивом. Он был для Никиты памятной вещью. Это первая в его жизни взятка, которую не он дал, а ему. В одном из рейдов по горам его группа наткнулась на боевиков, и ночью, по-тихому, отправила всех к аллаху. Всех, кроме одного. Это был пацан, совсем мальчишка. Как потом оказалось, его увел в горы родной дядька. Никита уже замахнулся ножом, но тут небо очистилось, появилась луна, он увидел перед собой совсем юное лицо, и рука опустилась помимо его воли.

Пацана — ему не было и пятнадцати — отвели в комендатуру, где его потом отпустили на поруки, так как он еще не успел замарать себя кровью. А спустя по л месяца на КПП пришел старик и попросил встречи с Никитой. Каким-то непостижимым образом он узнал, кто спас его внука, и теперь пришел отблагодарить. Старик пытался всучить Никите старинный и очень дорогой кинжал, но тот отказался принять столь уникальный дар; он уже знал, какую огромную ценность для горцев имеет фамильное оружие. Тогда старик, едва сдерживая радость, и предложил ему новехонький халат, который, как он утверждал, носят только шейхи. Теперь отказаться Никита не имел права — это нанесло бы старику большую обиду.

Халат провалялся в каптерке четыре года; Никита уже думал, что его погрызли мыши. Но когда пришла пора расставаться с армией и он получил свой рюкзак, оказалось, что халат даже плесень не тронула, в отличие от других вещей. Похоже, старик не соврал, когда сказал, что халат заговоренный.

— Кофием угостишь? — спросил Кривицкий.

— А по пять капель?..

— Пардон — я на службе. Через два часа мне нужно к начальству на ковер. Так что сам понимаешь.

— Понимаю…

Никита быстро сварил кофе, при этом усиленно изображая радость от нежданного визита старого товарища, хотя на душе у него скребли котики. А Кривицкий пил кофе да все кидал на Никиту многозначительные взгляды, — мол, все мне о тебе известно, дружочек, так что, когда начну задавать вопросы, колись сразу. Но Никита продолжал прикидываться радушным хозяином, наивно хлопая ресницами, и даже не думал спрашивать Кривицкого, какого лешего он приперся с утра пораньше.

И Кривицкий не выдержал, поняв, что ему не пронять Никиту своими ментовскими штучками.

— Ты знал некую Любовь Терехину? — спросил Алекс и буквально прожег Никиту взглядом насквозь.

«Почему знал?! — Мысль прозвучала в голове как набат. — Неужели и ее?.. Мать твою! Ну это уж чересчур!»

— А почему ты спрашиваешь? — Никита старался выглядеть безмятежным, хотя это давалось ему с трудом.

— Да или нет?!

— Гражданин начальник, а вы, случаем, не перепутали свой кабинет с моей квартирой? — сердито спросил Никита. — Алекс, ты что, с дуба упал?! Какая Терехина, о чем ты?

И тут же подумал: «Блин горелый! Похоже, я влип. Ведь в деле о смерти Колоскова есть показания Терехиной. И не заметить их я просто не мог. Что ж, придется прикинуться беспамятным валенком. Забыл — и все тут. Человеческая память — не мусорная свалка. Она избирательна».

— А все о том же… — Кривицкий вдруг резко успокоился и полез в свою папку, которая лежала на подоконнике.

Он достал оттуда с десяток фотографий — вернее, фотороботов — и разложил их на столе перед Никитой.

— Никого здесь не узнаешь? — спросил Кривицкий не без ехидства.

— А кого я должен узнать?

— Ты присмотрись, присмотрись…

Никита принялся рассматривать фотографии и сразу же узнал того парня, которого Любка выгнала на улицу без штанов и обозвала козлом. Черты лица были переданы с поразительной точностью, и Никита подумал: «Интересно, кто составлял фоторобот? Зуб даю, что здесь без Шапокляк не обошлось, — вспомнил он шуструю старушенцию. — Похоже, она тот еще кадр, сталинский, когда настучать на ближнего было занятием почетным, государственной важности. Да уж, у нее точно глаз — алмаз. Значит, и моя фотка где-то здесь…»

Она оказалась шестой по счету. И, пожалуй, самой плохой по качеству. Наверное, потому, что Никита не примелькался бабулям, так как был в гостях у Любки всего один раз. «Как мог Кривицкий опознать меня в этой кривой роже?» — с удивлением подумал Никита. Он небрежно отбросил свой снимок в сторону, как и остальные до этого, и потянул к себе седьмой. Кривицкий даже нижнюю губу прикусил от досады — на лице Никиты не дрогнул ни единый мускул.

— Ну и что? — спросил Никита, добравшись до десятого снимка. — Зачем ты притащил мне эту порнографию?

— Слушай, кончай темнить! — разозлился Кривицкий. — Ты был у Терехиной… — Он назвал дату и время. — А чтобы совсем уж отбить у тебя охоту врать и притворяться, объясни, как в ее квартире оказался номер твоего телефона?

С этими словами Кривицкий опять полез в свою объемистую кожаную папку и достал оттуда бумажную салфетку с крупно написанными цифрами. Никита не стал долго гадать, что это за салфетка, — на ней Любка записала номер его мобильного.

— Что с ней? — спросил Никита.

— Задушена, — коротко ответил Алекс. — Так ты знаком с Терехиной?

— Заткнись! — Никита достал бутылку коньяка, налил себе полстакана и выпил одним духом. — Она была хорошей дивчиной, хотя и не без некоторых недостатков… Земля ей пухом.

— Значит, знаком, — с удовлетворением констатировал Кривицкий.

— И что с того?

— А то, что ты проходишь по делу как свидетель.

— Свидетель чего?

— Сам догадайся. Кстати, ты пока первый опознанный из этой фотогалереи.

— Я должен этим гордиться?

— Просто у меня стало меньше работы. А теперь скажи, что ты у этой Терехиной забыл?

— Тебе разве не сказали, что она была женщиной свободных нравов? А я, между прочим, холостяк.

— Опять врешь! Судя по показаниям жильцов дома, твой визит надолго не затянулся. Что вряд ли могло иметь место в случае амурных игр.

— А я шустрый, как кролик.

— Ты хочешь, чтобы мы поссорились?! — Лицо Кривицкого пошло красными пятнами.

«Злится… — думал Никита, лихорадочно соображая, что ответить Алексу. — И он по-своему прав. Но если я расскажу ему хотя бы часть правды, а тем более предъявлю видеоматериалы Хайтахуна, то тогда Шервинский сживет меня со свету. Не говоря уже о Принцессе. Да и Алекс будет не шибко рад попасть в эту яму со змеями».

— Ни в коем случае, — ответил Никита. — Ладно, сдаюсь. Приходил я к ней совсем по другой причине, нежели эти гаврики. — Он кивком указал на фотоизображения. — Тебе известно, что Терехина была любовницей Колоскова?

На некоторое время Кривицкого перемкнуло. В его глазах вдруг появилось тоскливо-тревожное выражение, которое бывает у человека, когда он понимает, что попал в безвыходное положение.

— Нет, я этого не знал, — наконец выдавил из себя Кривицкий.

— Как видишь, я очень ценный свидетель, — съязвил Никита. — Но и это не все.

— Не все… А что еще? — Вопрос прозвучал совсем уж безнадежно.

По лицу Кривицкого было видно, что ему хочется немедленно вскочить и броситься вон из квартиры, чтобы не слышать ответа Никиты.

— Терехина наняла частного детектива, дабы он проследил за Полиной и ее любовником, — безжалостно отчеканил Никита. — И материалы наружного наблюдения попали по назначению — к Олегу.