Мент обреченный

промата, что хватит посадить целый отдел. «Наши тоже хороши. Деньги на „дачку“ собирают, а о главном забыли».

Грицук, должно быть, специально складировал дерьмо на самого себя, будто ждал, что его будут обыскивать (эх, молодежь, молодежь). «Зажатые», незарегистрированные заявы, дела оперативных разработок с кучей сов. И просто секретные бумажки, различные расписки. Тут же контрацептивы корейского производства, карманный «шиш-беш», порно-порнографический журнал, какие-то допросы, бланки. Все вперемешку, как в салате Оливье. Вместо майонеза липкая, засохшая бормотуха – след недавно отмеченного Дня милиции. Моральный упадок, одним словом. Дебош! Набегает лет на пять с выговором в личное дело.

Андрей рассортировал все по местам, секреты убрал в сейф, «зажатые» заявы спрятал в диван (тайник), контрацептивы и порнографию уничтожил. На столе как символ прогресса в органах красовался японский телефон с автоответчиком – подарок Грицуку одного богатого потерпевшего. Убрать? Ведь изымут, решат, что нетрудовой доход.

Нарисовался фанат Херувимов.

– Домой идешь?

– Что, диван нужен? Свободен, товарищ. Хоть сегодня совесть поимей, Грицук на нарах, а ты на его диванах…

– Да не собирался я. Просто время уже, пошли, нам по пути.

Андрей взглянул на часы. Действительно, хватит государство на шею сажать. Оно, государство, этого не оценит. Гуд лак.

«Частная собственность. Вход строго запрещен!»

Андрей прочитал покосившуюся табличку на парапете пирса и пожал плечами. «И что дальше? Стрелять будете? Или ракету пустите?»

Красавец (когда-то) ремонтный подводный крейсер стратегического назначения, украшенный надписями типа «RAP – говно», «Skin», «Хайль Гитлер», «Fuck you», «Сталин, вставай – Россию продали» и прочими перлами, намертво врос в лед. Огромная, двухсотметровая сигара чернела на фоне белоснежного залива, как пятно от кофе на постиранной обычным порошком скатерти. Неоновые буквы на рубке, некогда горевшие, а ныне потухшие, указывали, что раньше на крейсере ютился коммерческий ресторан «У Лексеича». Кто такой рубаха-парень Лексеич, вряд ли кто знал наверняка, но без сомнения последний имел капиталистический тип мышления. Ют лодки облепили грязные чайки, со швартовых, паутиной тянущихся к береговым кнехтам, свешивались метровые сосульки, грозя трепанацией черепа проходящим под ними любителям зимней рыбалки. А любителей, судя по еще не замерзшим лункам, обитало здесь в изобилии, как чаек на юте. Правда, сейчас, в четвертом часу, сидел всего один – либо уснувший, либо уставший по причине принятия согревающе-то-низирующего внутрь.

Въезд с дороги в порт никем не охранялся, хотя имел грозный шлагбаум. Кроме лодки, у пирса не было ни одно судна, ближайший причал выплывал из тумана метрах в трехстах.

В целом очень, очень заманчивая натура для съемок мрачного триллера в стиле «Восставших из ада».

Андрей, поправив табличку о частной собственности Лексеича, перелез через парапет и спрыгнул вниз, на лед. Сюда он приехал без особых надежд,