Алая карта

Доктор Креспен был прав, сказав: «Попробуйте писать. Лучшего лекарства у меня для вас нет». Я последую его совету.

Меня посетила мадемуазель де Сен-Мемен. Была холодно-любезна. Начала с поздравлений: «Ваше спасение — настоящее чудо…» — и продолжила упреками: «Как вы могли так с нами поступить?.. Разве вам было неуютно в „Гибискусе“?.. Последствия вашего поступка оказались разрушительными…» и так далее, и тому подобное. Из-за меня случился скандал, я стал персоной нон грата, и санкции не заставят себя ждать.

Мадемуазель де Сен-Мемен сообщает мне тихим голосом — только что не на ушко! — как будто речь идет о чем-то непристойном:

— Мадам де Валлуар собирается нас покинуть. Мадам Рувр уже уехала. Собрала чемоданы, как только стало известно о вашем… поступке. Даже Клеманс не желает тут больше работать. Готова перебежать к нашим конкурентам в «Цветущую долину». Боюсь, ее примеру могут последовать и другие.

— Мне очень жаль.

— Еще бы!

— Я сделаю все, чтобы помочь вам.

— Вы намерены вернуться в «Гибискус»?

Все ясно. Она явилась с единственной целью — намекнуть, что я должен найти себе другое прибежище. Ладно, я понимаю…

— Это необязательно.

Кажется, я утешил нашу директрису — видимо, она опасалась, что придется выдержать тяжелую сцену.

— Я вас не гоню. Если бы все зависело только от меня…

Она разводит руками, давая понять, что бессильна против суеверий.

— Вы упоминали «Цветущую долину», — продолжаю я. — Как думаете, они согласятся меня принять?

— Почему бы и нет?

Мадемуазель де Сен-Мемен не радует мое решение переселиться к конкурентам, но сейчас самое важное, чтобы моей ноги больше не было в «Гибискусе».

— Хотите, чтобы я все уладила? — Она торопится проявить добрую волю.

Я с радостью соглашаюсь. Пусть сделает все необходимое. Мне будет довольно и одной комнаты. Главное — ничем не заниматься самому, особенно переездом. Я замыслил один проект, и мне не терпится начать, а для этого необходим покой. Для осуществления нового дела нужна свобода рук.

Внезапно я осознаю, что сюжет романа, который я тщетно искал все последнее время, лежит на поверхности. Пропавшие заметки были практически готовым текстом новой книги. История моей жизни в «Гибискусе» стоит того, чтобы рассказать ее, придав повествованию законченную форму. Мне не составит особого труда восстановить дневниковые записи. Я полностью пересмотрю природу моих отношений с Люсиль — печальная история неудавшегося романа вряд ли заинтересует читателей и причинит боль мне. Я изменился. Во мне нет ни ненависти, ни желания мстить. Я могу сочинить историю, в которой не будет ни слова правды, и свести счеты, но вместо этого напишу роман со счастливым концом, покажу, как все могло бы сложиться, будь я менее эгоистичным, а Люсиль…

Боже, как мне нужна отсрочка, чтобы осуществить этот безумный замысел! Двух лет будет довольно, чтобы описать счастье, которого у меня не было… Эти два года я буду предаваться мечтам, а потом замолчу навек.

Эпилог

— Откуда мне было знать, что его откачают? — возмущается Клеманс.

— Что значит «откачают»? — спрашивает Хосе Игнасио, сверкнув глазами. Он высокий, тощий, черноволосый и смуглый, свежевыбритые щеки отливают синевой. По-французски говорит плохо.

— Откачают — значит оживят.

— Вы не… (Он пытается подобрать слова.) Вы допустили… ошибку.

— При чем тут ошибка? — вскидывается Клеманс. — Вы что, ничего не поняли?.. Повторяю. Сначала я подлила ему яд в отвар. Это первое. Его не было. Он ничего не заподозрил. Потом я каждые пятнадцать минут подходила к двери и прислушивалась. Это во-вторых. Я услышала шум падения, ну и… сами понимаете. В три утра я вошла. Он не шевелился. Я осмотрела его и поняла, что он умирает. Можете не сомневаться, опыта мне хватает! Я забрала из ящика тетради, оставила на столе только те страницы, где говорилось о самоубийстве, и ушла. Что еще я могла сделать? Не моя вина, что он протянул до утра. Никогда не видела, чтобы человек так цеплялся за жизнь. Врачи не могут опомниться от удивления. А вы имеете наглость обвинять меня в ошибке!

— Что есть… «наглость»? — поинтересовался Хосе.

— Ладно, замнем… И прекратите стряхивать пепел куда попало, возьмите пепельницу.

Хосе загасил сигариллу.

— Вы мне обещали, — сказал он.

— Да, обещала. И не отказываюсь от своих слов.

— А сумеете?

— Сумею ли я?! Ну и наглец!.. А кто «оприходовал» папашу Жонкьера?.. Все поверили в несчастный случай — благодаря фокусу с очками. И его братец со мной расплатился! И со стариком Вильбером я разобралась… Скажете, это было легко? Язва, пендиорил… А трюк со звонком? Я испортила звонок, чтобы он не смог вызвать помощь! Даже если бы это обнаружили, меня заподозрили бы последней. Да вы и представить не можете, чего мне все это стоит! Малыш Вильбер, пасынок, все понял. И оценил!.. Думаете, легко выдать все эти смерти за несчастные случаи? Приходится делать перерывы: другие ведь тоже умирают… ну, сами… Взять хоть шейку бедра председателя. Ну да, вы же ничего не знаете… Вот что я скажу: если бы вы меня не торопили, я бы придумала кое-что получше.

— Мне нужны деньги, и быстро, — огрызнулся Хосе. — Я должен вернуться в Аргентину.

— Он должен! Мне-то что? Заплатили жалкий задаток — и хотите, чтобы я прыгнула выше головы! Не понимаете? Ну и ладно! Я хочу вам помочь. Правда хочу. Терпеть не могу здешних стариков! Эти бесполезные существа никогда не думают о молодых, а у тех ведь вся жизнь впереди. Несправедливо! Не думаю, что совершаю преступление, время от времени отправляя одного из них к праотцам. Особенно если он выжил из ума. Между нами говоря, ваш дед… знали бы вы, что насочинял этот человек! Он и впрямь сбрендил. Но я не сестра милосердия, мне и о себе нужно позаботиться.

— Когда вы сможете?..

— Когда, когда… Почем мне знать? Он только что переехал в «Цветущую долину». Не дергайтесь, я должна подумать, обжиться… Еще и недели не прошло, как я начала там работать. Да не волнуйтесь вы так! Все считают, что ваш дед хотел себя убить, а он их не разубеждает. Никто не удивится, если месяца через два с ним что-нибудь случится. Обещаю, что обеспечу ему «рецидив»…

— Сколько? — перебил ее Хосе, доставая бумажник из кармана куртки.

— Как в прошлый раз, — улыбнулась Клеманс и добавила: — Положитесь на меня, мсье Эрбуаз!