Современный чехословацкий детектив (сборник)

— Перестань, Честмир, а то я и правда уйду.

— Моя жена, — сказал я, — всегда называла меня Честмиром, когда особенно любила.

— Зузанка Черная?

— Нет, Геда, та, с которой я развелся. Зузанка, наоборот, звала меня Честмиром, когда злилась.

— Интересно, — саркастически сказала Яна. — А как звучит имя Честмир у меня?

Я пожал плечами.

— Откуда я знаю? Время покажет.

— Ты что-то слишком самоуверен.

— Да нет, — сказал я, — ничего подобного. Но ведь всем известно, что рано или поздно тайное становится явным.

— Как же, как же, — сказала студентка первого курса философского факультета, — даже кантовская «вещь в себе» познаваема в тех отношениях, в каких она является нам.

— Очень может быть, — сказал я, пожав плечами. — Я-то учился на юридическом…

— И окончил?

— Нет.

— Почему?

— Потому что мне было неинтересно.

— А то, чем ты занимаешься, тебе интересно?

— А чем таким я занимаюсь? — спросил я осторожно.

— Ты играешь и пишешь тексты, — сказала Яна, — насколько мне известно. И это, значит, тебе интересно.

— Этого я не говорил. Но ты, кажется, знаешь обо мне все.

— Не все, — сказала Яна, — но кое-что. Совсем немного. Не знаю, например, сколько девушек было у тебя до меня.

— А ты моя девушка?

— Не знаю, — рассудительно сказала Яна, — не знаю, стану ли ею.

— Уф, — выдохнул я, — для меня это слишком. — Я посмотрел на свою пустую рюмку. — Закажем еще?

— А что, — Яна осторожно отодвинула обе наши рюмки, — у тебя дома разве нечего выпить?

32

— Да у тебя целая куча клевых записей! — радовалась Яна, стоя на коленях и роясь в ящике, который обычно был засунут под тахту.

— Хочешь потанцевать?

После того провокационного вопроса, который она задала мне в «Ядране», мы практически больше не сказали друг другу ни слова. Дальше шло все четко и в быстром темпе. Я расплатился, мы взяли в гардеробе наши пальто и поехали ко мне на Петршины. В такси я попытался обнять Яну. Она не протестовала, пока моя рука лежала на ее плечах, но, когда эта рука попыталась соскользнуть на талию, Яна меня оттолкнула.

С одной стороны, я был раздражен, с другой — не понимал, чего эта девица добивается.

— Так ты танцуешь?

— Ну конечно, — сказал я.

— Тогда я врублю Джеймса Ласта? — Она вопросительно обернулась ко мне.

— Но это же совершенно тупая музыка, — устало возразил я. — Она тебе нравится?

Записей у меня и впрямь было много. Кассета с Ластом оказалась среди них только потому, что я переводил для Пилата два его текста.

— Но под нее хорошо танцевать.

— А ты действительно хочешь танцевать? — удивился я. — Здесь?

Моя однокомнатная квартирка подходила для чего угодно, но все-таки до танцзала ей было далеко.

— А ты нет? — Яна разочарованно вложила кассету и включила магнитофон.

Когда мы вышли из такси, она спросила только:

— Вот, значит, где ты живешь?

— Да, — ответил я, — микрорайон Петршины, дом гостиничного типа, и мы должны вести себя тихо. Дом панельный, а у меня кошмарные соседи.

Я вспомнил об инженере Визнере.

— Над чем ты смеешься? — спросила в лифте Яна.

— Ты меня, наверное, не поймешь, — сказал я. — Просто иногда человеку может очень пригодиться то, что у него любопытные и вредные соседи.

— Уже десять, — посмотрел я на часы, — во сколько ты должна быть дома?

— Не бери в голову.

— Ты же мне рассказывала, какая ты примерная дочь.

Лифт остановился на моем девятом этаже. К сожалению (на случай, если бы мне на этот вечер тоже понадобилось алиби), мы никого не встретили.

— Как у тебя противно! — провозгласила решительно Яна, едва я зажег свет.

— Это же почти общежитие, пойми, — сказал я.

— Все равно противно, — настаивала она. — А что мы будем пить?

С воскресенья я пополнил запасы в холодильнике.

— Розового нет, но, может, ты выпьешь красного?

— Гм. — Она опять приняла крайне глубокомысленный вид. — Я бы выпила виски.

Тем не менее для начала она решила потанцевать.

— Сделай тише, — попросил я.

Под белой шубкой на Яне был брючный твидовый костюм, а под жакетом — облегающий жилет; шею охватывал металлический обруч.

— Ну, иди же, — сказала она и протянула ко мне руки.

Безо всякого энтузиазма я поднялся с кресла и обнял веснушчатого распорядителя бала.

— Яна…

— Не прижимайся ко мне, — нахмурилась она, — это глупая музыка, я поставлю что-нибудь быстрое…

Она выскользнула из моих объятий и стала возиться с магнитофоном. Ко мне подбиралась усталость, которую усугубляла активность этой девицы.

— У тебя такой вид, будто ты хочешь спать… И ты зевнул, — обиделась она.

— Ну и что? — буркнул я. — Может, я действительно устал, и, может, есть целая куча причин, чтобы…

Это была быстрая мелодичная музыка, и мы не касались друг друга.

— Может быть, — сказала Яна. — В твоем почтовом ящике что-то лежит, если это тебя интересует.

— Ты вычислила мой почтовый ящик? — искренне удивился я.

— Пока ты искал ключ от лифта, — пожала Яна плечами, — я на него взглянула.

— А вдруг там что-то страшно важное? — нахмурился я.

— Так иди посмотри.

— А когда тебе надо домой? — намекнул я и вновь откровенно зевнул.

— Не сейчас, — сказала Яна, — так что не волнуйся и иди. Я подожду.

Я пошел. И опять ни на лестнице, ни внизу в вестибюле никого не встретил. Теперь я уже обращал внимание на такие детали. В ящике лежала сложенная телеграмма. Неужели опять от Геды? Нет, не от Геды. На этот раз от Камила. «В пятницу в десять запись на радио.

Я покрутил головой. Вылетать из группы Камила как раз тогда, когда она наконец-то начинает записываться… Мятую телеграмму я сунул в карман и поехал наверх. Дверь я оставил полуоткрытой. Как будто ничего не изменилось. Я видел узкую щель, но в квартире было темно. Может, Яна убежала, пока я поднимался на лифте?

— Я здесь, — раздалось из темноты. — Не зажигай свет.

Я закрыл дверь и услышал шорох. На кресле лежал твидовый костюм, а тахта была расстелена. Медленно, ни о чем не думая, я разделся.

— Нет, — прошептала Яна.

Я влез к ней под одеяло и тут же попытался ее обнять.

— Расскажи мне что-нибудь интересное, — сказала она тихо и отодвинулась к стене, — и веди себя хорошо.

33

Проснулся я не очень поздно, но рядом со мной никого не было. Часы показывали восемь. На столе все еще стояли две рюмки. Когда же она ушла? Выбравшись из-под одеяла, я в недоумении застыл на ковре. Между рюмками лежали ручка и салфетка, на которой было написано: «Люблю, ты вел себя хорошо. Позвони».

Постепенно мне припомнились события прошедшей ночи. Как только она мне отказала, я вылез из постели, надел пижаму и закурил. Потом позвонила Геда. Яна, должно быть, слышала каждое мое слово.

— Что нового?

— Ничего, — сказал я.

— А ты говорил с капитаном?

— Я не могу так сразу, — объяснил я.

— Ты случайно не плюнул на это дело? — с беспокойством осведомилась моя бывшая жена. — Ты же сказал мне, что отыщешь капитана и…

— У меня сейчас нет особого желания разговаривать, — грубо перебил я ее, — завтра созвонимся.

— Ты один?… — Она недоумевала.

— Нет, — сказал я.

И услышал, как на другом конце провода она швырнула трубку.

— Это звонила твоя бывшая жена?

— Да, — сказал я, — Геда.

— Не надо было так… — сказала Яна и, заметив мои взгляд, натянула одеяло по самый подбородок.

— А разве я хамил? — спросил я. — Меня просто разозлило, что…

Она не дала мне договорить.

— А со мной ты так никогда не будешь обращаться?

— Конечно, нет, — улыбнулся я и неловко попытался расстегнуть ей лифчик.

— Честмир, — протянула она и свернулась под одеялом калачиком, — я очень хочу стать твоей девушкой.