Контракт

Да что там «говорить», заставил копья ломать и спорить! По сравнению с почти чрезмерным вниманием к нюансам у Дмитрия, трактовки Знаменского многим казались яркими, но грубоватыми, непродуманными, как отдельные и наскоро составленные части величественного, оснащенного по последнему слову науки и техники, но впопыхах сделанного корабля кажутся заплатами, вызывают смутную тревогу и нехорошие предчувствия у тех, кто видит его впервые.

Потом предчувствия забываются, вспоминаются только при авралах и форс-мажорах, но первая реакция остается в памяти чем-то вроде маячащей силуэтной тени. Величественный корабль становится поводом для волнений задолго до печального момента, если печальный момент вообще будет иметь место. Сделанное на «авось» необязательно разрушается или терпит бедствие. Иначе сам этот принцип давно канул бы в Лету.

Из редакции «Голоса и Флага» от нее требовали деталей, подробностей, выражали недовольство интонацией стороннего наблюдателя, сознательно избранной Илоной. Но как могла она сообщить подробности, известные ей лишь благодаря тесному контакту с Митей, отношениям гораздо более насыщенным, накаленным и запутанным, чем могут себе представить ее московские боссы с патронами? Читателю, несомненно, любопытно было бы узнать, что он дважды чуть не проспал из-за нее репетицию: она просыпалась первой, ужасалась, расталкивала его, они вскакивали в машину с охапкой спрессованных шарфов, пальто, перчаток… Она оставалась у него редко, но накануне репетиций — непременно, так получалось. Зато обе репетиции удались на славу!

А как заинтриговала бы читателя история о том, что Кирилл Знаменский, нарушая единое для конкурсантов правило не покидать территорию конкурса, успел слетать в Испанию и сыграть там сольник, запланированный еще два года назад? Ну и что? Обязательства выполнял. Воротился аккурат к началу первого тура для № 32, «таков его жребий». Конечно, читателю интересно, но Кирилл рассказал это не Илоне-журналистке, а незнакомой ему девушке, зачем-то увязался, проводил к номеру… (А зачем разговорился? Неужели так одинок, всеми покинут, никем не любим?)

Ну и, бесспорно, читателю не терпится узнать, как во время первого же Митиного ознакомления со сценическим роялем она познакомилась с Питером Уэйлем, всемогущим директором «Piter&Co», агрессивной продюсерской компании с явными монополистическими замашками? Это был фантастический день, спорить трудно.

Илона слушала Митину программу первого тура с весьма и весьма углубленным видом. Мысли ее, однако, скользили-елозили далеко от звучания. Она дивилась Митиной способности мгновенно войти в рабочее состояние, сама же сидела в пустом зале, растекаясь по спинке кресла наподобие лужи. Ей хотелось спать. Потом хотелось кофе, наверное, чтобы проснуться. Потом она вспомнила, как вчера ссорились с Митей из-за полной чепухи. Даже нельзя сказать, что ссорились…

Дружелюбный город А., ласковый. Они медленно шли по набережной, воздух как помпа энергетическая, дышишь и надуваешься, прилив бодрости неизбежен. Илона редко всматривалась в пейзажи, по необходимости разве что, но в А. удивляла трогательная наивность общего вида. Даже в центре города тихо, безлюдно, там и сям красавицы яхты, элегантные, неподвижные и пустые, непременные парочки, что фотографируются на фоне спущенных парусов. Вода в речке безмятежна, каналы окаймлены невысоким грязно-серым парапетом, неприглядно серым, темнеют въевшиеся следы прошлогодних приливов — но эта ненапомаженность придает городку натуральность. «А если это макияж, сделанный по принципу „отсутствие макияжа“? Такой стоит дороже, кстати. Сложнее в исполнении». Одно бесспорно: во время таких прогулок заботы из головы улетучиваются сами собой. Легкость шага, невесомость в мыслях. Илона неожиданно для себя самой заговорила о разной природе слова и музыки:

— Мить, а я в последнее время заметила, ты же понимаешь, у меня свежие впечатления, незамыленный глаз. Как у ребенка глаз. — Лицо расцветилось улыбкой, в глазах озорство. — Почему-то журналисты пишут о конкурсе сплошные глупости, общие положения перечисляют, кто поумней — отделываются ничего не значащими, но красивыми фразами, подразумевающими, что многое остается невысказанным. Есть избитые выраженьица для конкурсов — я прошлась по архивам, из года в год одно и то же. Самое слабое место — попытка описывать игру пианиста словами: проникновенно, утонченно, я на бумажку выписала, найду потом, покажу. Длинный список, а все чушь. Плохо, что сами музыканты писать вовсе не умеют, смешно читать, да и как находить определения звуку, ритму? В результате некому явить правильный пример. — Она собиралась развивать тему, но Митя неожиданно взвился, даже губы побелели, она впервые увидела, как его может взволновать что-то, кроме собственной игры. Даже о любви к ней он не говорил так пылко. Ни разу.

— Ты вряд ли глубоко знаешь то, о чем говоришь. Великие музыканты писали прекрасно. Часто наскоро, но как поэтично! Не могли позволить себе писать плохо, талантливы во всем, да. Письма Чайковского написаны безупречным стилем, ты видишь места, где он жил, две-три фразы мельком — и картина создана. Я говорил тебе, он мог бы стать великим писателем, если б захотел. Его краткие описания природы великолепны! А как точно он передает собственные ощущения! Помню фразу: «Жизнь в Москве могла бы даже быть мне приятна, если бы не неизбежная необходимость бывать в гостях и терять самым непроизводительным образом все свое время». Коротко и емко сказано, приговор. Есть точность, вкус и простота, бесспорно!

— Ну хорошо, я вовсе не пыталась задеть светлую память Петра Ильича, я говорила о своих ощущениях. Возможно, поверхностных.

— Да, Илоночка, любимая моя, часто ты бегло и походя судишь о том, что недостаточно знаешь.

— Я пока ничего не знаю, но изучаю вопрос. Извинения тем, кого обидела. — Илона никак не собиралась ни с того ни с сего оспаривать его мнение. После ночи любви, ну хорошо, вечера, но нежного вечера — спорить о том, владеют музыканты словом или нет, — по меньшей мере глупо.

«А ведь он постоянно будет цитировать письма музыкантов — великих и не очень, рассуждать о том, что знает хорошо. Музыка — его мир, он в нем живет». Она загрустила, ей показалось вдруг, что вот так же точно уже было раньше, вначале мелкие размолвки, потом крупные ссоры, а потом… суп с котом. «Смешно, я так хочу разобраться, я тщусь-пытаюсь, но ломанулась опять в закрытую дверь, короче. Руки по двери долбить опухли, я устала, остановиться времени нет.

А Митя ни на секунду не озабочен проблемой кого-то понять. Может, мой мир и впрямь суетен, плох и несовершенен, я должна стыдиться, но с какой стати? С какой стати? Сейчас не время сопоставлять точки зрения: конкурс, волнения, расписание. Но когда оно придет, подходящее время? И как он видит наши отношения? Совместные обсуждения, что и как он сыграл во время репетиции и концерта? И снова нет места маленькой мне: мои взгляды поверхностны, взгляды дилетантки, не более того. Я должна постоянно совершенствоваться, менять жизнь в корне, помогать ему состояться, я сама так решила, мне это нравится, моя свобода выбора. А он играет на рояле… И только? За всю жизнь я не слушала столько музыки, сколько за последний месяц. Обязаловка чистой воды».

Когда-то Митя впервые играл для нее. Как чудесно это было! Она даже не понимает, сколько времени прошло с тех пор. Голова закружилась от мысли, что все это: рояль у окна, босоногая восторженность, слегка липнущая правая педаль, мелодии нежности, нестряхиваемые слезы, — навсегда останется как «только что», будто прошло не более получаса.

Репетиция уже заканчивалась, когда в пустом огромном зале скрипнуло кресло где-то позади. Илона осмотрелась, заметила, что она не единственный слушатель. В одном из рядов партера, в левой стороне, чуть поодаль от сцены сидел представительного вида мужчина, удлиненный овал лица, крупные очки в темной оправе. Едва наметившаяся седина только прибавляла ему шарма. Он внимательно слушал, иногда делал пометки в блокноте. В облике — смесь безразличия и сосредоточенности. Странная смесь, но Илона часто наблюдала такие выражения лиц у людей, занимающихся крупным бизнесом, каким именно — не так уж важно. Постоянное напряжение, ответственность за успех предприятия унифицирует, выравнивает различия, в лицах появляется некоторое сходство. И непременное условие — внешнее безразличие к происходящему, отстраненность от сущего, преувеличенная дистанцированность. Словно сиюминутные хлопоты не могут хоть сколько-нибудь затрагивать человека, занятого постоянным обдумыванием глобальных проблем. Илона по опыту знала, что такие люди оказываются добрыми малыми — если подпускают к себе ближе, чем на пушечный выстрел, конечно. Каскад особенно удавшихся Мите пассажей вызвал горячее сочувствие незнакомца, он даже удовлетворенно щелкнул пальцами и тут же отметил что-то в блокнотике.