Беглая книга

Итак, Ива внесли в дом, где Паоль (а он теперь распоряжался в Керзервенн, как хозяин), приказал отпоить раненого яблочной водкой. Слуги, видя, что начинается очередная оргия, поспешили покинуть замок, так как, во-первых, опасались получить причитавшуюся им долю побоев, а во вторых, надеялись встретить Маргариту у дверей церкви и предупредить о том, какие беспорядки творятся в Керзервенн. Едва они миновали перекресток, как полил дождь, и вспышка молнии озарила замок. Пройдя еще немного, они обернулись, и увидели, как полыхает зарево. Дорога мгновенно раскисла от дождя, и добраться до замка было делом нелегким. Когда двое слуг (третий пошел-таки встречать Маргариту у церкви), добрались, наконец до Керзервенн, замок полыхал как сухое полено. На этом место я прервал их рассказ, ибо одна деталь показалась мне странной: если ты помнишь, когда я гостил в Керзервенн, меня поразила сырость, которая царила во всех помещениях. Я допускаю, что после того, как Ив частично обновил замок, крыша перестала протекать, и внутри дома стало суше. Но не настолько же, чтобы здание сгорело до тла за несколько часов да еще под таким сильным ливнем? Что было причиной пожара? Попадание молнии? Или небрежность в обращении с огнем, которую часто допускают пьяные люди? Но, если верить Маргарите, Паоль никогда не пьянел. Мог ли он допустить, чтобы один из его собутыльников случайно спалил дом Ива? Или речь шла о намеренном поджоге? В этом деле, мой друг, еще много неясного. На пепелище нашли несколько обугленных трупов. В одном из них опознали Ива, в другом – Жоба Керкоза, его приятеля, с которым он пил у Лагадека, в третьем – племянника самого Лагадека, а вот останков Паоля никто не нашел.

Впрочем, не мое это дело – расследовать несчастные случаи. Мне надлежало заняться судьбой Маргариты и юного Клода-Мари. Они остались без жилья и без денег, притом состояние Маргариты требовало постоянного врачебного ухода. Мне предстояло отправить их в Кемпер, где проживала замужняя сестра Маргариты (до моего приезда Маргарите пришлось провести несколько дней на ближайшей ферме). Я написал Ле Гоазью письмо с просьбою помочь Маргарите преодолеть телесные и душевные недуги. Она молода, и я верю, что при надлежащем уходе сможет оправиться ото всех пережитых потрясений. Я с горечью вспоминаю мой первый приезд в Керзервенн, когда эта женщина улыбалась мне, опустив долу свои прелестные голубые глаза, краснея от смущения. Теперь на меня смотрели красные от слез глаза безумной женщины, лицо которой до того исхудало, что тонкая, бледная до синевы кожа обтягивала череп. Поневоле задумался я, как быстро уходит земная красота… Однако при взгляде на младенца сердце мое потеплело. Маленький Клод-Мари, да хранит его Господь, был румян и весел, его синие глаза искрились, он не понимал еще, что в ту страшную ночь он стал наполовину сиротой.

Вместе с Маргаритой, младенцем, и кормилицей, мы сели в мой экипаж и отправились в Кемпер. Дорога, хоть и не самая далекая, оказалась долгой. После вчерашнего ливня дорожное месиво не успело высохнуть, но тут, как назло, снова пошел дождь. Тем не менее, к вечеру мы добрались до Кемпера, и я сдал обеих женщин и мальчика с рук на руки родственникам Маргариты. Мне предложили переночевать тут же, и я с радостью принял это предложение, так как готов был упасть от усталости. Однако, я лег спать в подавленном состоянии духа и долго еще не мог заснуть, размышляя о том, до какой беды способно довести человека неверие. Сам Ив, безусловно, заслуживал такой участи. Одному только Богу ведомо, какие муки он причинял своим близким, да и себе самому, вне всякого сомнения. Он не думал ни о страданиях Маргариты, ни о том, что невинный младенец, рожденный от него же, начинает жизнь в вертепе, а потом останется без отца, без дома и без средств. Да и то сказать, жизнь этому мальчику спасла только набожность Маргариты, которая не поленилась проделать немалый путь с ребенком на руках ради того, чтобы присутствовать на вечерней мессе.

О, как не хотелось бы оканчивать письмо на столь грустной ноте! Однако вряд ли, мой друг, я могу найти в своей памяти что-нибудь веселое. Что ж! Пиши ты, и я порадуюсь за тебя, ибо тебе дано познать те приятные стороны жизни, от которых я отказался ради служения Господу. Что ж, каждому свое, и дай Бог вам обоим пройти свой путь, познав некоторые удовольствия жизни, прежде чем вы успеете вкусить всю ее горечь. Что до приглашения на свадьбу, то я непременно приеду, не беспокойся об этом. Тебе следует лишь заблаговременно оповестить меня о том, на какой день будет назначено венчание. Я еще не так стар, чтобы предпочесть работу над рукописями. хорошему застолью в приятной компании

В ожидании вестей от тебя,

Дом Луи ле Пеллетье.

Несколько минут они сидели молча и смотрели друг на друга.

– Во как! – сказал, наконец, Сашка.

– Да, круто! – выдохнула Дейрдре. Она чувствовала, что с ней происходит что-то странное. Почему-то ей показалось, что они с Сашкой знакомы много лет, чуть ли не с самого детства. Что этот человек за то время, когда они сидели за столом и разбирали письма, сделался ей близким, ближе чем ее собственный бой-френд Найси. И, честно говоря, от такого вот сидения рядышком она получила гораздо больше чувственного удовольствия, чем от вечернего занятия любовью с Димкой. Объяснить этого сама себе Дейрдре не могла.

– Значит, смотри, что у нас получается, – начал рассуждать Сашка, слегка отодвигаясь от стола и потягиваясь; видимо, у него затекла спина. – Мы нашли еще одно письмо, опять какая-то мрачная сказка. Все тот же черт с копытами А про то, куда делась Библия – ни слова. В предыдущем письме было сказано, что рукопись так и будет валяться где-то на чердаке. Так?

Маша кивнула.

– Наверное, именно так она и было, раз ее никто никогда не опубликовал. Но где, на каком чердаке? Этого нигде нет. Я, конечно, буду дальше разгребать архив, может и найду продолжение. Но вряд ли оно будет. Что мы имеем, кроме этих писем? Еще одну легенду, на этот раз рассказанную Пашкой про какого-то Андреаса и вторую Мировую войну.

– Надо связаться с этим Андреасом.

– Разве что… А Пашке морду набить. И пусть вернет мне фамильную ценность, зараза… – Сашка снова откинулся на спинку стула и потянулся так, что кости хрустнули. – Нет, ну какой человек бессовестный оказался… А с Андреасом мы пиво пили давным-давно, это правда. Он мне свой номер, кажется, давал… Где-то я записал… А, ладно, утром найду. Сейчас уже знаешь сколько времени?

– Да, засиделись, пойду-ка я спать… – Дейрдре поежилась, глядя на темный коридор.

– Давай я тебя провожу, что ли?- предложил Сашка.

Дейрдре согласилась, и, нежно взяв ее под локоток, Саша повел ее по темному коридору, открыл дверь спальни, где мирно посапывал Димка, и, слегка коснувшись губами ее щеки, прошептал "Спокойной ночи!". От этих слов и легких прикосновений Дейрдре так обдало жаром, что она даже не ответила и быстро закрыла за собой дверь. Она чувствовала себя так, как будто только что изменила Димке всеми возможными способами. Ну ведь ничего же не произошло, подумаешь, под ручку взял да в щечку чмокнул… Откуда такие ощущения? Она торопливо разделась и нырнула к Димке под бочок. Не просыпаясь, он обнял ее и снова засопел.

– 18 -

Утро в доме на Шпалерной снова началось с яичницы. Сашка орудовал у плиты, Маша расставляла тарелки, а Димка смотрел в окно.

– Дождик идет, – глубокомысленно заключил он.

– У нас в Питере такое случается, – заметил Сашка. Несмотря на пропажу книги, он, кажется, был в хорошем настроении. – Мокрый город..

– Я к тому, что гулять будет не очень приятно, – уточнил Димка. – А мы хотели на кораблике по каналам покататься.

– Да, кораблик явно мимо… – посочувствовал Сашка, – в Русский музей сходите.

– Машуня музеи не любит.

– Ну тогда не знаю, – развел руками Сашка.

– Да, придумаем что-нибудь, – махнула рукой Дейрдре.

Они принялись за еду. Маше почему-то не хотелось, чтобы Сашка рассказал Найси о ночной находке. Сашка как чувствовал и завел разговор на ту же тему, но с другого края.