Святой - Русский йогурт

- Подарок учителя! - звонко, глядя в глаза старшине, ответил Рогожин.

- Безмозглый наставник вас обучал, товарищ курсант! Дарить предметы религиозного культа будущему офицеру Советской Армии может только законченный болван! - безапелляционно, с полной уверенностью в своих словах сказал старшина. - Сейчас же выбрось эту дрянь! - он бросил под ноги нефритовую фигурку.

Дмитрий подобрал Будду, ладонью смахнул несуществующие пылинки - пол в казарме был надраен до блеска.

- Разрешите оставить, товарищ старшина! Это подарок очень дорогого мне человека! - просительно, но без заискивания произнес он.

Бровь старшины изогнулась острым углом.

- Я повторять не собираюсь! - Он подошел к окну, отщелкнул шпингалет форточки и открыл ее. - Бросай!

- Не буду! - подросток исподлобья, насупившись, смотрел на армейского воспитателя.

- Ты это сделаешь! Сам! - утратив педагогический выговор, грубо, по-солдафонски рявкнул старшина.

- Нет! - рука мальчишки с зажатой в кулаке фигуркой спряталась за спину.

Старшина повертел головой, проверяя, нет ли в коридоре ненужных свидетелей.

Строй затаил дыхание.

- Рогожин, ты дубак? - старшина похлопал по щеке упрямого суворовца. Ты, дорогуша, из нарядов вылезать не будешь! Запомни, здесь я бог, царь и воинский начальник! Не залупайся, щегол! - он крутанул ухо строптивца.

От унижения и боли в глазах Дмитрия блеснула непрошеная слеза.

"...Не дай изблевать своей жизни!" - мелькнул в голове Рогожина завет мудрого кочевника.

Дальше изгаляться над собой он старшине не позволил, стремительно выбросив свободную руку вперед, к шее начальника...

Уткнувшись лбом в стену, стоя наподобие перекошенного ветром телеграфного столба, полупарализованный старшина с побелевшими от ужаса глазами шептал:

- Мамочка.., я в полной отключке... Больше, мальчик, никогда так не делай!

Старик Ульча передал Рогожину азы, простейшие элементы техники жалящего прикосновения.

Мастерство жалящего прикосновения, оттачиваемое веками буддийскими монахами, было забытым оружием, ушедшим в небытие вместе с пеплом сгоревших манускриптов, уничтоженных невеждами периода Гражданской войны в России, ублюдками-хунвэйбинами времен китайской культурной революции.

И только недоступные монастыри, затерянные в высокогорьях Тибета, чьи пагоды шпилями задевали облака, ревностно оберегали тайну искусства останавливать зло невооруженной рукой.

- Я недоучка, успевший лишь надкусить плод знаний! - говорил Ульча. Тьма отняла его, не дав напиться сладостным соком, дарующим силу и безмятежность, - в иносказательной, по-восточному витиеватой форме бурят сожалел о прерванном революцией и войной монашеском послушании, обращенном в прах дацане, о казненных учителях. - Тьма сгущается над миром, забытым Просветленным. Пускай те крохи, подобранные мною с ладони щедрого ламы Борджигина, настоятеля отошедшей в вечность обители, помогут тебе выстоять, не сорваться в пропасть у дороги, окутанной сумраком...

Взрослея, Рогожин все глубже проникал в подлинный смысл предостережений своего степного друга о тьме, правящей этим миром.

Слова, казавшиеся юноше сказкой, старинной, сплетенной из древних преданий, всего лишь сказкой, сочиненной кочевниками длинными зимними ночами, когда человеку так страшно и одиноко на беспредельной равнине, оборачивались жестокой реальностью: погибшими, искалеченными друзьями, госпитальной койкой, майором Василенко, зовущим в забытьи солдат своего батальона, предательством...

Глава 3

Молодой скандалист робко, бочком протиснулся в приоткрытую дверь палаты.

- Входи, землячок! - Майор Василенко приветствовал незнакомца вялым взмахом руки. - Ты из какой палаты?

- Я, собственно...

- Новенький? Передвигаешься самоходом? Сигареты есть? - Комбат бомбил парня вопросами. - Одолжи, земляк, курева. Отдам с процентами. Утром приятеля в буфет пошлю. Уши без табака пухнут.

Рогожин прервал его:

- Никакой силы воли у тебя, Никодимыч, не осталось. Легкие свистят, как пробитая камера, морда позеленела от никотина, а все туда же, соску подавай! - Одновременно он усадил гостя на стул:

- Плечо прошло?

- Покалывает немного, - признался молодой человек.

- Повращай рукой по кругу. Упражнение простое, но мышечную боль снимает, - порекомендовал Дмитрий.

Василенко, с исхудавшим лицом, обтянутым кожей, как у индийского йога, продолжал сыпать вопросами:

- Ранение предплечья? Осколок?.'. Пуля?.. Кость не задета?

- Да нет...

- Сквозное ранение? Везунчик! - позавидовал майор. - Пустяковая дырка. Слушай, а чего тебя в "Бурденко" уложили? - он подозрительно уставился на парня. - Может, ты блатной? Из какой части, где зацепило? - прокурорским тоном продолжил Василенко.

Смущенный напором строгого военного, распятого на растяжках, посетитель, слегка заикаясь, попробовал внести ясность:

- Я на секундочку зашел. Переговорить... - он стеснительно умолк, оглянувшись на Рогожина.

- Никодимыч, что ты налетел на парня? Он не из нашей конторы, - сказал Дмитрий, устраиваясь на своей кровати.

- Штатский! - разочарованно протянул Василенко, теряя интерес к гостю. - Родственник твой?

- Следователь, - ответил Рогожин, сбрасывая тапочки.

- Я стажер, - робко поправил парень, чувствуя себя не слишком уверенно среди офицеров.

- Так чем вызван столь поздний визит? - Рогожин внимательно взглянул на него.

Он пребывал в неведении, думая, что незнакомец - сотрудник военной прокуратуры.

- Вы Рогожин Дмитрий Иванович?

- Собственной персоной майор Рогожин, - кивнул Дмитрий.

- Арестовывать тебя пришел! - невпопад пошутил Василенко.

- Я Кириллов Вячеслав Владимирович, - представился молодой человек. Можно просто Слава... - с неожиданной доверчивостью добавил он.

- Ты, Славик, - сразу взял парня в оборот комбат, - значит, из военной прокуратуры. Практикуют наши органы ночные допросы!

Следователь застенчиво улыбнулся:

- Вы ошиблись... Я в личном порядке к Дмитрию Ивановичу, по собственному желанию пришел, - от волнения он стал сильнее заикаться.

Пока Рогожин никак не мог объяснить для себя причину этого визита.