Голый на маскараде

Глава 9

Ровно в 08 часов 17 минут поясницу президента фирмы «Кураре» С.С. Куравля прострелил удар радикулита. До того, в 08.14. он, как всегда, подготавливался к рабочему дню, прошел в туалет при своем кабинете, спустил брюки, присел на унитаз, а вот встать с него через три минуты так и не смог. Острая боль в крестце не давала даже шевельнуться и Куравель страдал, не в состоянии пошевелится. Явление это было для него в последние годы привычным, но тем не менее достаточно неприятным. Особенно – в означенном пикантном положении. Весь вопрос заключался в том, кто войдет первым в его кабинет – новая ли молодая дура-секретарша Марина, или кто-нибудь из мужчин.

В этом повезло – в 08. 27 он услышал, что в дверь кабинета кто-то постучал, крикнул: «Войдите!» и через секунду увидел Леонида Волохова.

– Сними меня отсюда! – страдальчески попросил Куравель и Леня засмеялся.

– Ну что ты рыгошеь, как идиот?! – жалостливо застонал Каравель. Подыми меня с толчка.

В голосе шефа было столько боли, что Леня тут же подхватил его подмышки, мягко приподнял и выволок в кабинет к столу, о который Куравель оперся, передохнул и сказал уныло.

– В такой позе ещё терпимо. Но теперь ни сесть, ни встать целую неделю, а то и две.

– Врача вызвать?

– Не надо. Ничем тут не поможешь.

Стукнули двери и появившийся Фраков тут же оценил обстановку.

– Опять пробило, Степан Степанович?!

В ответ прозвучал лишь стон страдальца.

– Домой отвезти?

– Какой домой! Столько дел, такой момент решающий! – заголосил Куравель. – Министерство здравохранения нас торопит! Список рекомендованных нами препаратов утверждать надо!

– Договорились собраться в следующий понедельник. – напомнил Фраков.

– Да нет! К пятнице все должно быть готово. – ответил Куравель и, перебирая ладонями по столу, кое как добрался до своего патентованного сейфа, открыл его и едва не упал внутрь. Через минуту он достал папки с документами, перевел дух и заговорил с допустимой деловитостью.

– Придется вам, ребятки, этим заняться. Ты, Илья, отвезешь дела в Министерство, а ты, Леня, кати к академику Плаховой Ларисе Михайловне, в Институт на Сретенке. Знаешь?

– Помню. После того я сьезжу в Болшево? Они там не платят нам по договору за вакумные насосы.

– Сьезди, скажи, что не будут платить, мы на них в суд подадим. – он повернулся к Фракову. – А ты, Илья, сьезди потом... Стоп! Забыл из-за прострела проклятого! В пять часов общий сбор фирмы! Явка обязательна всем! У нас будут значительные перемены... Всем явиться, если даже я вовсе загнусь, все одно проведем собрание.

– В пять? – спросил Фраков.

– Тебе быть персонально. На полчаса раньше.

Вместе с Фраковым Леня покинул кабинет и уже на дворе спросил.

– Что ещё за сбор трубит шеф в пять часов? Не знаешь?

– Знаю, – неуверенно ответил Илья. – Но по некоторым соображениям тебе пока не скажу. По кофеечку дерганем? «Капучино» с пенкой?

Кафе было за углом, народу по раннему часу почти не оказалось, они взяли по чашке кофе и встали к высокому столу. Фраков спросил лукаво.

– А хочешь секрет открою, на какую тему будет в пять часов собрание?

– Нет. Раз шеф держит секрет, то пусть так и будет. А можно вот я тебя спрошу, почему ты с твоим опытом, знаниями – в нашей контрое оказался?

Фраков засмеялся, неумелоя скрывая неловкость.

– Ленька! Будь со мной откровенен. Ты хочешь спросить: «Почему ты Фраков-банкрот – обанкротился?»

– Как ты обанкротился, Илья?

– Как все честные люди, Ленечка. Российский бизнес не для нас с тобой!

– Но здесь же не по тебе место, не по твоему масштабу, не по твоей силе. – сердился Леня на непонимание обычно очень смекалистого Фракова.

Тот посмотрел внимательно, с легкой улыбкой, потом сказал задумчиво.

– Касательно силы, так скажу. Считать, что этот мир делают люди динамичные, сильные, уверенные. Это не так. Сильные – только разрушает мир. Куда больше проку от тех, кто по лени своей – не торопится, созерцает, или просто на диване лежит. Прогресс творят ленивые и слабые, Леня. Вроде нас с тобой. И наш шеф Степ-Степ это понимает.

– Да? – из всей философии Фракова Леня уловил только смысл последней фразы.

– Да. И потому сегодня в пять часов всей нашей конторе будет представлена на рассмотрение кандидатура нового вице-президента!

Это было сильной новостью и Леня спросил удивленно.

– Чья кандидатура?

– Моя.

– Вот черт! – искренне обрадовался Леня. – А зачем ещё на обсуждение конторы это дело ставится? Степ-Степ же хозяин?!?

– Ох, старина, ты своего шефа так и не изучил! Он же играет в патриархальное начало истинного рассейского быта! Он желает посмотреть, как меня, новичка, банкрота Фракова – его «семья» примет! Можно ли будет надеяться, что не возникнет конфликтов?! А вдруг предложат другую кандидатуру? Вдруг я всем поперек горла?

– Другую кандидатуру, конечно предложат. – поразмышляев согласился Леня – . Мартынов давно стонет, что его в черном теле держат.

– Знаю. – спокойно ответил Фраков. – Но он неудачник. Я – активный, боевой банкрот-неудачник, значит с опытом. А он неудачник по рождению, а потому безнадежен. Ты знаешь, лучше не приходи к пяти часам на это собрание.

– Почему?

– Да ещё начнешь за меня выступать, поддерживать, нехорошо это получится. Все знают, что мы с тобой уже друзья. Не надо. Завалит меня эта «семья» так завалит.

Леня аккуратно схлебнул с поверхности кофе пенку и сказал серьезно.

– Илья, я не за тебя буду выступать.

– Против?! – обрадовался Фраков. – Тогда приходи! Поборемся!

– Нет. Я за себя буду выступать. Я соверешенно не желаю, чтоб надо мной сидел начальником сквалыжник Мартынов. Я на него в своем кабинете достаточно нагляделся – хватит. Я не удивлюсь, если он на нас на всех по ночам досье пишет! Ты вот скажи, кого ты определяешь просто «плохим человеком»?

Фраков глянул недоумевая, ответил нерешительно.

– Ну, если радуется чужим бедам... Получает удовольствие, когда люди мучаются. Что-то в этом роде.

– Ага. Так вот Мартынов однажды со смаком рассказывал, какое счастье испытывал, когда уезжал из дому в командировку, а дочь плакала! Он трижды возвращался к дверям, что б она плакала! Наслаждение получал от слез ребенка!

Фраков покачал головой.

– А ведь пожалуй – сволочь. А?

– Ты сказал. Если речь о Мартынове пойдет, я уволюсь. Без работы останусь, но принципильно уйду. Я буду в пять часов, если даже мне ноги трамваем отрежет.

– Леня. – мягко улыбнулся Фраков. – Не культивируй в себе злости. Даже на плохих людей. Это опасно. Разломаешь собственную личность.

Леня залпом допил кофе – пенки уже не было – и оттолкнулся от стола.

– До пяти часов, Илья! Дел у меня ещё полно!

– Подожди! – засмеялся Фраков. – Забыл! У тебя ещё одно дело!

Племянница Лимоновой Вика Лобова вчера вечером на фирму звонила, твой домашний телефон спрашивала. Я дал. Ты с ней знаком?

– Да так... Она наверное на счет похорон Ольги Федоровны хлопочет.

– Похоже на то. До вечера.

На улице Леня смекнул, что похороны Лимоновой вряд ли были той проблемой, ради которой дозванивалась до него Виктория.

...Визит на Сретенку не занял у Лени и нескольких минут. Лариса Михайловна, женщина за пятьдесят лет со следами былой красоты, взглянула на посланца фирмы «Кураре» с необьяснимой неприязнью, поданный документ подчеркнуто небрежно отбросила в сторону и взялась за телефон, когда Леня после формальных слов передал поклон от своего шефа.

– Спасибо. А Степка Куравель ещё не в тюрьме? – неожиданно спросила она, не скрывая пренебрежения.

– Да нет, кажется.

– Значит, скоро там будет. А с ним и вся ваша контора. Готовся, парень, суши сухари.

– Зачем? – подивился серьезности тона академика Леня.

– Затем, что первыми за решотку идут не главари, а прислужники.

С этими словами академик отвернулась, набирая номер на телефоне, а Леня понял, что никаких слов от него более не ждут. А придавать большое значение замечанию академика не было смысла: государственные чиновники всегда свысока относятся к деятелям частного сектора – в дуще, наверное, завидуют им, и считают каждого бизнесмена потенциальным жуликом, подлинное место которого, безусловно, на тюремных нарах.