Порнограф

Вот что касается меня, то совесть моя чиста, как слеза младенца. Повторяю для тех, кто ещё не потерял веру в принципы демократического, блядь, централизма и справедливости. Я и мои друзья вынуждены жить в предлагаемых условиях. Мы водимся по законам этого жестокого мира, мы бы их отменили, да у нас нет народных мандатов на это. Мандаты у других, кто вполне удобно приткнулся ракушкой к днищу нашего современного лайнера, идущего полным ходом к своей закономерной гибели. И выбор у нас мал: либо глотать пирожки с пустыми обещаниями и делать вид, что ими сыт, либо воплощать свою мечту в явь…

На этой мысли я поднялся с ненадежного стула и прежде, чем продолжить прогулку, оглянулся на фонтан, близ которого нес свою трудовую вахту Ося Трахберг. Фонтан-то был и дети ковыляли вокруг него, ловя искусственный бриз ладошками, были пенсионеры, одурманенные солнцем и последними новостями с политических фронтов, а вот уличный старый папарацци отсутствовал.

А был ли дедушка, спросил я себя и похлопал по карману. К сожалению, был: вместо кредитоспособных ассигнаций имелась бумага, пустая для несведущего. Опытный конспиратор действовал отлично: лучше провалиться сквозь землю, чем покоится в ней в качестве брикета.

Вздохнув по причине бренности нашего бытия, я побрел вниз по Тверской. Васильковая мгла висела над Манежной площадью, развороченной до основания, как брюшина безнадежного больного. Что за наказание: у нас всякий государственный член мечтает оставить о себе память. В памяти народной. Такой вот, прошу прощения, менталитет. Сначала ударно строят, потом таким же образом взрывают, затем вновь воздвигают, чтобы с энтузиазмом стереть в известковую пыль, потом опять… и так до бесконечности.

Какая-то беспредельная порнография духа, которую понять человеку со стороны невозможно.

Скоро я обнаружил себя у знакомого здания. Ба! Преступник явился на место преступления? Улица была заставлена автомобильным стадом. В дубовых дверях Думы замечалось столпотворение — у депутатов выдался обеденный перерыв и каждый из них, видимо, торопился скушать заслуженно отработанную кремлевскую сосиску. У кареты «скорой помощи» суетилась бригада в белых халатах. Боже, какое несчастье; кажется один из народных слуг занеможил, обожрамши. И случился с ним крепкий, как наш амбарный замок, запор.

Непроходимость — она, сука, не признает депутатского иммунитета или кремлевской неприкосновенности. Ей все равно в каких кишках организоваться бамбуковой пробкой. И вот везут в ЦКБ несчастного кремлевского мечтателя, синюшного такого, точно он не рупор, к примеру, дум царевых, а опечаленная, бритая, куриная тушка из USA, вырванная горячими ветрами дружбы из глубокой заморозки времен Великой депрессии (1929–1932 гг.).

Эскулапы Центральной клинической больницы, безусловно, специалисты отличные, если зарежут, то с профессиональными улыбками и качественно. То есть навсегда. Однако иногда и они теряются перед всевельможным пациентом. С импортной курой в жопе, образно выражаясь. Такого касторкой не ублажишь. А пилюли? Что пилюли? Химия, от неё известно, что синее. И, кажется, все пациент готов к отходу в мир иной, поскольку отказался от отечественного «ноу-хау», которым пользовались ещё в эпоху Золотой орды, когда заостренный дрын использовали в качестве самого надежного лекарственного средства. Но тут, как небесная Божья благодать, — указ по всея Руси великой: а назначить придворного, понимаешь, трубадура послом на Мавританию, или там в Тель-Авив, или к черту на кулички. От такого отечественного благословения и радости кремлевский пациент выпуливает бамбуковую пробку, как пулю, в лоб пассивной медицине и, дрепеща, улетает служить на теплые во всех отношениях острова. Хор-р-рошо!

Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего. Островов для всех желающих покинуть родную сторонку не хватит. Проще всего сбежать от нужд собственного народа. А кто будет живодерские реформы для него проводить? (Понятно, что реформы называю условно.) Кто будет заниматься проблемами первоначального накопления капитала? Понимаю, трудно и опасно. Ничего не спасает — ни бронированные автомобили, ни такие же бронированные затылки, ни бронежилеты, ни двери из танковой стали № 1999-бис и прочие приятные, но иллюзорные атрибуты защиты. Какая-нибудь пчелка калибром 5, 45 мм прожжужит у вашего ушка, сочно спрыснутого поутру «Star-1» из г. Парижа и вот вы уже стартуете в незнакомое…

Что душа упасла — на тот свет понесла. То есть, как говорит наш находчивый и привычным к неожиданным уборкам, то бишь похоронам, народцем: все, пи()дец! А народ наш знает своих героев и что говорить в тех или иных случаях. И вот уже опечаленные друзья счастливчика (ах, какая легкая смерть!) провожают взглядами ореховую скорлупу гроба в свежевырытую щель земной коры. И уезжают на поминки в трудных размышлениях: кто следующий? В неуютный шарик.

Может, поэтому у нас нет прорыва в светлое будущее для всего общества? Каждый занят только своими проблемами. Как выжить, отстреливая конкурентов морально, так и физически.

Нет, в нашем случае, по возможности, никакой пальбы на улицах, никаких тротиловых шашечек под днище автомобилей, никаких грязных угроз, будем действовать интеллигентно и с улыбкой, если, конечно, её не сотрут раньше времени. Нам, дилетантам.

Мое возвращение в клоповник было кстати. Потому что друзья, решив, что меня лишили не только выданной суммы, но и головы, садились за праздничный стол с бутылкой доброго вина «Улыбка», чтобы помянуть мою грешную душу добрым словом.

Больше всех переживал князь Сосо Мамиашвили, хотя понятно о чем он более всего волновался. Мой приход вызвал удивление, точно я не ко времени вернулся из потустороннего похода.

— Ну, вы, блин, даете, — обиделся я, плюхнувшись на кота. — Я жизнью рисковал, а вы тут, — и цапнул бутылку. — Предлагаю вести здоровый образ жизни!

И шутки ради взмахнул стеклянной гранатой. В сторону открытого окна. И неудачно. Для присутствующих в комнате. Но счастливо для хануриков, сидящих в позах роденовских Мыслителей у взрыхленной клумбы. Они приняли бутылку, как дар от НЛО, и возмущенные вопли Сосо оставили без внимания. Потом гневные взоры товарищей по общему делу оборотились на меня. Я извлек прикупленную в трудах справку и доложил им об успешных итогах.

— Вах, и это все?! — возмутился князь. — За эту филькину грамоту… Я бы лучше с Сосочкой, в смысле Софочкой, на Багамы, да, дорогая?

— Да, — согласилась та, облизываясь. — Я никогда не была тама.

— И никогда не будете, — огрызнулся. — С таким корыстным подходом.

— А что нам дает эта информация? — господин Могилевский был сдержан в чувствах, однако тоже плохо вникал в суть проблемы. — Что нам дает любовь господина Берековского к певчим птичкам?

— Да, — поддержала его Александра. — Я тоже люблю птичек, и что?

— Но он ещё кое-что любит, друзья мои, — напомнил я.

— И все-таки мелкий шантаж, — поморщился Миха. — От чего ушли, к тому и пришли. Успех, как видно, налицо.

— Никакого жопного шантажа, — и обрисовал рукой круг в воздухе. Господин банкир нам нужен для более глубокого познания наших реалий.

— Чего?

И я объяснил свою точку зрения на происходящие события. На мой взгляд, между покойным депутатом Жоховым и ныне здравствующим господином Берековским существовала не только любовная интрижка. Был какой-то общий интерес. Конечно же, материального толка. Депутат и банкир в одном флаконе — это, согласитесь, гремучая смесь. Думаю, кто-то сознательно встряхнул этот флакон и мы имеем то, что имеем.

— А что мы имеем? — вмешался Сосо. — Один труп и много убытков.

— Лишите его слова, — потребовал у друзей, — он мешает мне думать.

— Вах, он думает. Только вот чем?..

— Сам такой, — находчиво отвечал я.

После такой неоригинальной пикировки мы обсудили план наших дальнейших действия. Я и Александра разрабатываем версию о том, что банкир Берековский жулик и подлец, а, следовательно, занимается темными делишками, о которых желательно бы знать нам. Для будущей доверительной беседы с директором «Дельта» — банком, широко известному нашему вкладчику своими крупными процентными ставками.