Шляпа комиссара

При первом знакомстве с Зеппом Метцендорфером, рыжеволосым адвокатом, любой принял бы его за рассеянного чудака, поручать которому юридическое представительство крайне рискованно. Как мог такой нескладный во всех житейских делах, такой забывчивый, такой подчас нервный и несобранный человек успешно построить защиту, где надо тщательно и точно предусмотреть каждый ход?

Думая о нем так, случайные знакомые ошибались. Коллеги Метцендорфера, а также судьи и прокуроры знали его с другой стороны. Они ценили его как блестящего оратора, чья защита всегда основывалась на глубоком знании дела, они неизменно восхищались его поразительной памятью, молча копившей второстепенные, казалось бы, события и замечания и лишь тогда ухватывавшейся за них, когда эти второстепенные подробности оказывались важными доказательствами, они никогда не посмеивались над его порой странными манерами, прекрасно понимая, что его несобранность, его забывчивость в быту - всего лишь следствие его чрезвычайной сосредоточенности на главном.

В тот вечер, когда Метцендорфер, обремененный этим каверзным делом, вернулся из Бад Бернека, он просмотрел у себя в конторе список заседаний, назначенных на следующий день. Перечень их оказался длинным, но дела были сплошь, как он, к своему удовольствию, установил, самые заурядные. Он стряхнул со лба редкие рыжие волосы, нажал кнопку зуммера и положил список на середину стола.

Появилась его секретарша, унылая пожилая особа, которую он прямо-таки любил, потому что работу свою она выполняла с величайшей добросовестностью.

Она остановилась и внимательно поглядела на него.

- Фрейлейн Гроссе, - сказал он, - завтра я не приду в контору. Мне надо поломать себе голову над делом Марана. Я должен найти какую-то линию. Сперва я думал, что это будет просто. Я убедился, что это не так просто. - Она ничего не ответила. Он ласково продолжал: - Мне пришлось, как вы знаете, оставить свою машину в Бернеке. Возможно, что я решу поехать за ней завтра. Будьте так любезны, соберите все документы по этому списку и передайте их моему заместителю. Это простые дела, все сводятся к отсрочке. Он разберется. - Метцендорфер помедлил: то, что теперь предстояло сказать, было ему неприятно. - И если бы вы согласились его известить… Вы же знаете, он не очень-то обрадуется.

Фрейлейн Гроссе это знала: чтобы ознакомиться с делами, заместителю придется пожертвовать вечерними, а то и ночными часами; первая его реакция бывала обычно бурной. Она сказала:

- Все сделаю, господин Метцендорфер.

Он посмотрел на нее с благодарностью.

- На вас я могу положиться, это прекрасно! - заметил он, и его слова обрадовали ее больше, чем если бы он преподнес ей букет красных или хотя бы желтых роз.

Немного позднее Метцендорфер сидел в своей квартире. Он остался холостяком. С женщинами, считал он, слишком хлопотно, они бы его отвлекали. Сейчас он мельком подумал о Маргит Маран и утвердился в своем мнении о них.

Он поднялся, достал из холодильника бутерброды, приготовленные, как обычно, его приходящей домашней работницей, вынул из буфета термос с черным кофе. Так ему было уютнее. Он сел за круглый курительный столик и стал читать бернекские протоколы, совмещая это занятие с ужином.

Протокол показаний Марана он изучал, вчитываясь в каждую строчку; на одном месте он вдруг остановился: машинально отпив кофе, он потер себе висок и уставился глазами в пространство, как будто увидел что-то диковинное в этой темной комнате, освещенной только настольной лампой. Он снова заглянул в протокол и закусил сбоку нижнюю губу.

Затем он поднялся, подошел к стенному шкафу, достал бумагу и карандаш и начал что-то чертить. Он пытался восстановить в памяти расположение дачи, калитки, окна, деревьев, кустов; он что-то поправил, явно недовольный своей работой, вздохнул, взял другой листок, набросал план комнаты, где произошло убийство. Этот план он заполнил предметами, которые помнил. Он искал что-то такое, что должно было там быть, но никак не мог восстановить это в своем воображении. Он снова взял протокол, снова остановился на том же месте, потом подумал: и это тоже возможно, и это тоже возможно - и снова покачал головой. Он вел себя, как рыба, которая клюнула на наживку и пытается освободиться; от каждой такой попытки крючок только вонзается глубже и причиняет ей боль.

В эту ночь Метцендорфер не спал; ему все мерещились невероятно громко скрежещущая гравийная дорожка и тело убитого.

Придя на следующее утро в свой кабинет, сняв драповое пальто и любовно повесив сомбреро, Гроль увидел у себя на письменном столе телеграмму со свеженаклеенной лентой. Он прочел ее, потер свою лысину, взял телеграмму, отворил дверь в кабинет Грисбюля и остановился в дверном проеме.

Помощник удивленно посмотрел на него, поднялся и почувствовал смущение, потому что комиссар только улыбнулся и даже не поздоровался с ним. Спрашивая себя, какую ошибку он, Грисбюль, мог допустить, молодой человек вдруг успокоился: наверняка ничего страшного нет, если Гроль так улыбается.

Наконец Гроль протянул ему телеграмму.

Грисбюль пробежал ее глазами и посмотрел на комиссара.

Лишь тогда тот сказал:

- Теперь вы можете писать ваш рапорт, Грисбюль. Мы знаем, кто убитый, а даму надо будет допросить дополнительно.

Чуть позднее перед дачей остановился черный «мерседес». Окно уже закрыли, это было хорошо видно через калитку.

Серая струйка сигаретного дыма задумчиво потянулась вверх из-за опущенного бокового стекла и над крышей машины сразу развеялась; дул сильный ветер, разогнавший туман и тучи.

Но все было по-прежнему мокро, стволы и ветки казались от влажности темными, а газон походил на гниющую губку.

Метцендорфер попытался определить, где должен был стоять убийца; он сверился с обоими своими набросками; на плане комнаты было обозначено положение трупа. Особенно широко, заключил он, окно открывать не требовалось, створки отворялись внутрь, пуля, следовательно, пролетела по комнате наискось.