Наследники Альберты

- Скорпион! - содрогнулась Лиселотт.

- Золотой скорпион! - Мирьям была скорей восхищена, чем испугана.

Даже Еспер Экерюд заинтересовался амулетом. Пообещав соблюдать осторожность, он взял в руки открытый медальон и стал внимательно изучать золотого скорпиона. Изнутри медальон был выложен бархатом цвета морской волны. Казалось, насекомое, словно живое, крепко вцепилось в бархат своими острыми клешнями. Жало на конце изогнутого хвоста было защищено специальным золотым колпачком.

- Тонкая работа,- сказал Еспер.- Кто его сделал?

- Один ювелир, эмигрант, сделал эту штуку в Каракасе во время второй мировой войны.

- А как же яд? Значит, яд в нем тридцатилетней давности?

Эдуард сверкнул белозубой улыбкой.

- Нет, яд нужно обновлять каждый год, иначе амулет потеряет свою силу. Не беспокойтесь, яд здесь относительно свежий.

- Какой яд - скорпиона?

- Разумеется. Его сгущают путем выпаривания и заполняют им бороздки на игле, которая скрыта под колпачком. Достаточно вонзить эту иглу в вену, чтобы убить человека.

- Ты слишком легкомысленно хвастаешься такой опасной вещью,- упрекнул его пастор.

Взяв медальон у Еспера, он с отвращением рассматривал смертоносное насекомое.

- Талисман должен приносить счастье, а не страдание и горе,- сказал он.- Я не понимаю, зачем ты повсюду таскаешь с собой это омерзительное орудие смерти.

- Я родился под знаком Скорпиона,- серьезно начал, объяснять молодой латиноамериканец.- И мой отец тоже родился под этим знаком. Раньше амулет принадлежал ему, и, если его судьба была хотя бы вполовину такой яркой и драматической, как рассказывают, он наверняка нуждался в амулете. Скорей всего, яд предназначался не для врагов, а для него самого, на крайний случай.

- И он воспользовался этим ядом? - сурово спросил пастор.

- Нет. Его застрелили из пистолета. Пуля попала прямо в сердце. Через год ему исполнилось бы тридцать. Я тогда еще не родился.

- Значит, амулет ему не помог?

С легким презрением Рудольф Люнден защелкнул медальон и протянул его Полли, которая покинула свое место у рояля, чтобы еще раз взглянуть на удивительного золотого паука.

- Неважно, обладает он магическими свойствами или не обладает,- сказал Эдуард Амбрас,- но этот скорпион- память об отце, и я дорожу им, даже если со

стороны это кажется нелепым.

- А где вы так хорошо научились говорить пошведски?- полюбопытствовал пастор Люнден, решив, что тема о скорпионе уже исчерпана.

Но тут Полли Томссон обратила внимание на более интересное обстоятельство.

Она стояла напротив Эдуарда, сидевшего на мягком диване. Сперва она подумала, что его выцветшие джинсы и голубая рубашка хорошо гармонируют с темно-синими обоями, но зато составляют резкий контраст со старинным портретом в резной раме над его головой.

И вдруг она сделала поразительное открытие,

- Как к тебе попал медальон Франциски Фабиан? - спросила она подозрительно и неожиданно для себя.

В наступившей тишине адвокат Странд посмотрел сначала на медальон, который Полли держала в руках, затем на портрет.

- - Ну конечно, эти женское украшение. Я же говорил, что; оно сделано в Европе, может быть даже в Швеции. Правда, о Франциске Фабиан я слышу впервые. Кто она? Родственница управляющего Фабиана?

Пастор Люнден отвернулся от портрета и постарался припомнить все, что ему было известно о семействе Фабиан.

- Полли права,- подтвердил он.- Это портрет двадцатилетней Франциски Фабиан. Написан он в шестидесятых годах прошлого века. Со временем эта молодая девица стала бабушкой Франса Эрика Фабиана со стороны отца.

- Моему отцу она тоже приходилась бабушкой,- тихо сказал Эдуард.

Мирьям Экерюд резко повернулась на диване, чтобы получше разглядеть его.

- Ты хочешь сказать, что она была… что она приходится тебе…

- Прабабушкой. Совершенно верно.

- И ты надеешься, что мы тебе поверим? - возмутилась Лиселотт Люнден.- Да ты просто спятил: приехать сюда и заявлять такую чушь. Какие у тебя доказательства? Если они вообще существуют.

- У него медальон Франциски,- довольно кисло напомнил Еспер.- И он похож на нее как две капли воды.

Полли была того же мнения, и это открытие ее потрясло. Как же они сразу не заметили сходства?

Медальон вернулся к Эдуарду, он снова надел его, в вырезе рубашки по-прежнему виднелась лишь золотая цепь. А у дамы на портрете медальон был виден целиком, он висел на бархотке и приходился как раз в ямочку на шее. Эдуард носил короткую стрижку, у Франциски волосы были завиты в длинные локоны, но цвет волос у обоих был черный как смоль, довершали сходство одинаковые миндалевидные жгучие глаза.

Эдуард по привычке закурил, и они с Рудольфом Люнденом принялись выяснять запутанные родственные связи.

- У прекрасной Франциски был один сын. Он был дважды женат и имел по сыну от каждого брака. Франс Эрик был старший.

- Верно,- подтвердил пастор Люнден, церковную метрическую книгу он знал наизусть. - Франс Эрик родился в тысяча восемьсот девяностом году. Его мать умерла, он вырос, получил образование и принял на себя управление заводом. Спустя тридцать лет после его рождения отец Франса Эрика женился во второй раз…

- На девушке из Гётеборга,- подхватил Эдуард.- Ее ласково называли Пепита, и она постоянно, к месту и не к месту, цитировала Хейденстама [3] : «Счастье женщин украшает, но мужчинам не к лицу», и тому подобное.

- Стало быть, ты ее внук?

- Да, я ее внук.

- Как звали твоего отца? Этого ты еще не сказал.

- Карл Фабиан. Его крестили поздней осенью тысяча девятьсот двадцатого года в церкви святого Улофа в Лубергсхюттане.

- В Лубергсхюттане? - недоверчиво спросила Лиселотт.- В нашей церкви?

- Да.- Эдуард нетерпеливо махнул сигаретой.- Он был младший единокровный брат Франса Эрика и родился в господской усадьбе в Лубергсхюттане.

- Это произошло задолго до того, как я получил приход,- сказал пастор Люнден.- Насколько я понимаю, мать с ребенком прожили там совсем немного.

- Да. Пепита овдовела и вернулась домой, в Гётеборг. Там она вышла замуж за инженера из Прибалтики, и они уехали в Америку. Сына Пепита взяла с собой. Хотя зять и отчим прекрасно говорили по-шведски, Карлбиан из Лубергсхюттана вскоре превратился в Карлоса Амбраса из Картахены, Рио или Каракаса. Очевидно, всем так было удобнее.