Комната наверху

Девушка потрогала гладкую блестящую поверхность пальцами, затем взяла концы веревочки в руки и стала тянуть сначала правый, потом левый. Котенок пополз вверх по белой веревке. Бечевка монотонно скручивалась и распрямлялась, котенок ползал взад-вперед.

Девушка не смотрела на игрушку, а устремила отсутствующий взгляд в пространство. Ее маленькое остренькое личико ничего не выражало.

2

Позже в тот же день

Вернувшись в кухню, Свендсен увидел девушку в платье горничной; она накрывала стол для слуг. Девушка была молода, лет, наверное, девятнадцати. Черноволосая и черноглазая, с румянцем на белой коже, она казалась яркой и сочной, как тропический плод. У нее были правильные, но слишком крупные черты, такие, которые с годами становятся грубоватыми.

При виде незнакомца в глазах девушки мелькнуло любопытство. Она вопросительно посмотрела на Уэймюллера, который выходил из буфетной с серебром и салфетками. Он прошагал мимо них в столовую, не обратив внимания на ее невысказанный вопрос. Немного удивленная, горничная бросила на Свендсена кокетливый взгляд.

— Я Патрисия Макалузо. — Она улыбнулась. — А вы новый шофер?

Свендсен окинул ее мрачным немигающим взором, оглядев высокую грудь, туго обтянутые форменным платьем бедра, немного полноватые икры. Его губы разомкнулись, обнажились сероватые зубы. Вероятно, это была улыбка.

— Я Джин Свендсен. — Улыбка тотчас исчезла, и лицо снова превратилось в каменную маску.

Сев на стул, он наблюдал, как горничная небрежно раскладывает на столе вилки и ножи. Когда Уэймюллер, сновавший между буфетной и столовой, оказывался поблизости от стола, девушка начинала работать аккуратнее, словно ребенок, который только и ждет, чтобы мать отвернулась. Шофер принялся лениво покачиваться на стуле.

— Как вы сюда добрались? — осведомилась девушка.

Взяв листок сельдерея, он удовлетворил ее любопытство.

— Вы, должно быть, замерзли, — заметила она, наложив салата в небольшую миску на кухонном столе и передавая блюдо Уэймюллеру.

Свендсен подтвердил, что так и было.

Покачиваясь на стуле, он внимательно наблюдал за слугами. Кухарка была явно безучастна к происходящему, но Уэймюллер ежеминутно бросал на новичка острые, подозрительные взгляды. Но шофер не замечал их, потому что смотрел в другую сторону.

Наконец, смачно зевнув и взяв еще веточку сельдерея, Свендсен нарушил молчание.

— А кто это играл на пианино, когда я пришел? — спросил он Патрисию.

Та быстро подняла на него настороженный взгляд, но увидела в его глазах лишь праздное любопытство. Мгновение поколебавшись, девушка окинула взглядом кухню. Никто не обращал на них внимания.

— Это была мисс Корвит, — ответила она наконец и отошла к полке за солью и перцем.

— Как-то даже забавно, играть сейчас такое. «Это случилось в ясную полночь».

— Да, наверное. — Девушка замялась. — Но она всегда это играет.

Шофер изобразил вежливый интерес.

— Всегда? А почему?

Патрисия пожала плечами.

— Однажды она выступала в спектакле и играла эту песню. Всем ужасно понравилось, вот она и не дает людям забыть об этом. Ничего удивительного, что она так хорошо играет. Она брала уроки целых двенадцать лет.

— Она кажется немного странной.

— Они все… — Патрисия умолкла, когда дворецкий проходил мимо них в буфетную. На обратном пути он остановился и начал подравнивать приборы на столе, переводя взгляд с горничной на шофера. Наконец он вышел. Когда вращающиеся двери за ним закрылись, девушка продолжала:

— Они все странные. А та, которую вы видели, мисс Хильда, самая странная из всех.

Свендсен растерялся.

— Так это вы про Хильду сказали, что она играла на пианино?

— Ой, нет! — Она обменялась взглядом с кухаркой, которая перестала лить соус на жаркое и прислушалась к разговору. — Вы слышали, как играет младшая. Та, которую они называют Киттен.

Шофер ждал, переводя взгляд с горничной на кухарку. Обе женщины, казалось, слегка насторожились, словно боялись сказать лишнее.

— А видели вы среднюю дочь, Хильду, — пояснила наконец Патрисия. — Киттен никто никогда не видит.

Засим последовало короткое молчание, нарушенное звуком шагов на задней лестнице. Свендсен обернулся и увидел еще одну горничную, вышедшую из темного алькова. Кивнув присутствующим, она села за стол.

Шофер опять повернулся к Патрисии.

— А почему никто не видит Киттен? — непринужденно спросил он.

Дверь в столовую опять распахнулась. Не подавая виду, что слышал последние слова, дворецкий уселся рядом со Свендсеном.

— Давайте есть, — грубовато сказал он. — У меня мало времени.

Все сели за стол, и кухарка принесла дымящуюся тарелку жаркого. Дворецкий нарезал мясо, остальные молча наблюдали за ним.

Через некоторое время Свендсен поинтересовался:

— У них большая семья?

Патрисия посмотрела на Уэймюллера, но тот был занят едой. Он даже не поднял глаз.

— Ну, — с некоторым сомнением начала она, — у них три дочери. — Она взглянула на кухарку. — Киттен, Хильда и Дора. И потом еще мальчик, Льюис. Ему всего одиннадцать. Ну, и, конечно, старшие — мистер и миссис Корвит. — В присутствии Уэймюллера она была менее приветливой, более сдержанной. Больше она ничего не добавила.

Трапеза проходила в молчании. Шофер незаметно изучал своих новых знакомых. Все были погружены в свои мысли, но Патрисия явно проявляла интерес к новичку. Она упреждала его желания — стоило ему потянуться за чем-нибудь, как горничная подавала ему необходимый предмет, причем всякий раз держала его, пока их глаза не встречались, и только тогда с улыбкой отпускала.

Поев, Свендсен поднялся и сразу же попросил у дворецкого ключи. Девушка разочарованно посмотрела на него, но он старательно избегал ее взгляда. Надувшись, она наблюдала, как он набрасывает пальто. Взяв свой чемодан, он пробормотал «спокойной ночи» и вышел.

На улице было совсем темно, и шофер продвигался ощупью, отыскивая дорогу по хрусту щебня под ногами. Несколько раз он сбивался на газон, и тогда вынужден был ногой обшаривать замерзшую землю, чтобы опять найти дорожку. Вокруг было уже не так тихо, как днем, потому что поднялся ветер. Он прорывался сквозь голые кроны деревьев и обдувал углы дома с такими жалобными стонами, что однажды Свендсену показалось, будто он слышит человеческий голос. Он обернулся и посмотрел на дом, но ничего не увидел.

Наконец перед ним возникла какая-то темная громада. Шофер провел руками по неровной деревянной поверхности, ища замок, затем потянул на себя ворота гаража и вошел. Он словно попал в подземелье. Свендсен зажег спичку, открыл чемоданчик и принялся рыться в груде рубашек и носков, пока его пальцы не нащупали длинный цилиндрический предмет.

Луч фонарика погнал тени вверх по выбеленным стенам к высокому потолку. Справа в углу была темная лестница, а перед ней дверь, которая, по всей видимости, вела в чулан для инвентаря. Вдоль стены лежал садовый шланг.

В гараже стояли три машины — большой черный «линкольн» и два «бьюика» с откидным верхом. Наклонившись, Свендсен направил свет фонарика на крылья и передние колеса «линкольна». Затем осмотрел ветровое стекло. Машина казалась очень дорогой, это была новейшая модель. Но явно нуждалась в мойке. Ничего интересного.

За «линкольном» стояла длинная низкая серая машина с множеством сверкающих хромированных деталей. На этот раз, стоило Свендсену взглянуть на передние крылья, глаза его загорелись. Он ощупал пальцами шов между крылом и корпусом, а затем присел перед другим крылом. Спустя мгновение он встал и, покусывая губы, тщательно осмотрел хромированную кайму ветрового стекла, а затем открыл дверцу и осветил переднее сиденье и пол машины. Там не было ни пятнышка.

Свендсен осветил третью машину, яркий темно-оранжевый «бьюик». Затем, не утруждая себя осмотром, он взял чемодан и поднялся по узкой деревянной лестнице.

Комната была маленькой, с низким наклонным потолком. Задернув занавески на двух окнах, выходящих на дом, Свендсен включил верхний свет. Обстановку составляли кровать, комод, на котором стояло кривоватое зеркало, ночной столик, два стула с жесткими спинками и шкаф. Дверь сбоку вела в ванную. На столе стоял телефон. Кружевная салфетка на комоде и маркизетовые, цвета слоновой кости, занавески довершали сходство с тесным и безликим гостиничным номером.