Королева сыска

Криминалитет не боится уже никого и ничего. Мы дожили до таких дней, когда убийства совершаются даже не ради устранения неугодных людей, а дабы запугать всех остальных. Дескать, смотрите, и с вами будет то же самое, если не подчинитесь, не станете плясать под нашу дудку. И их жертвами теперь становятся те, кто еще сохраняет собственное мнение, чистые руки, подлинную независимость, незапятанное имя. Такие люди бесят преступников уже тем, что не все еще продались, не все подчинились им. Убита Галина Старовойтова, убит Михаил Маневич, убит Сергей Марьев.

И мы с Сергеем Геннадьевичем не были друзьями. Просто коллеги, приятели. Сергей Геннадьевич, как и я, шел на выборы как независимый депутат. И победил в честной борьбе. Он так и не примкнул ни к одной из партий, ни к одному из блоков или фракций. Хотя в толпе и за спинами было бы удобней. Но независимость для него была больше, чем слово. Независимость была его жизненной позицией. И кое-кто не мог с этим примириться. Кое-кто посчитал, что одним ударом можно и вывести из политической игры непредсказуемого депутата, и запугать всех остальных. Так вот, не получится. Этим людям, привыкшим продавать, подкупать, запугивать, никогда не понять, что принципы могут быть дороже жизни.

Бесспорно: это политическое и только политическое убийство…»

М.Милларионов, специальный корреспондент газеты «Невское время».

Глава 1

— А вас, лейтенант Беляков, я попрошу остаться.

Григориев и не скрывал своей симпатии к культовому, как говорят нынче, фильму «Семнадцать мгновений весны» — фильму его молодости, и частенько заимствовал фразочки оттуда. Кстати, одними из его любимых героев были проходные персонажи — два старых сыщика, которых Мюллер привлек к расследованию побега радистки Кэт и солдата. «Старая гвардия — она и есть старая гвардия, — любит порассуждать Григориев. — Опыт ничем не купишь. Мюллер это понимал. А у нас не ценят, такими кадрами разбрасываются.

Ежели прослужил жизнь в милиции, или, как там у них, криминальной полиции, то уже глядишь на место преступления и сразу чувствуешь преступника. Почти знаешь — новичок это сработал или опытный, какого полета птица, какой масти.

По следам можно и характер прикинуть: умный, наглый, осторожный, брезгливый или еще чего-то.

Глядишь и соображаешь, чей почерк прослеживается, кто это конкретно мог быть. И сразу откидываешь пустые версии, начинаешь работать, идти по правильной дороге. Нюх дорогого стоит».

После утренней летучки оперативники с шумом отодвинули стулья и потянулись к дверям. Кабинет начальника отдела уголовного розыска Дзержинского района опустел. Остался только лейтенант Беляков. Ну и сам шеф, разумеется.

Подполковник Григориев неторопливо снял очки и тщательно протер стекла носовым платком.

Посмотрел на свет. Протер еще раз, наводя окончательный лоск. Нацепил на нос.

Судя по всему, хороших новостей не будет, решил Беляков. А будут в основном плохие. Небось очередной «глухарек» на него повесят. Как на самого молодого опера. Остальные, дескать, делом должны заниматься…

Он сидел, молчал и ждал продолжения.

— По поводу твоей просьбы привлечь к расследованию марьевского дела майора Юмашеву, — пояснил подполковник. — Короче, я звонил в Главк. Там пообещали связаться с майором и поинтересоваться у нее самой, захочет ли она привлекаться.

Расследование убийства депутата Марьева Сергея Геннадьевича (разумеется, очередной и полный «глухарь») было, разумеется, поручено лейтенанту Белякову — смотри выше насчет самого молодого козла отпущения. Никого не волнует, что на уровне района такое дело никогда в жизни не поднять, что дело это параллельно ведется ФСБ и прокуратурой, — ты обязан завести «корки» [1] у себя и копать до посинения. Таковы правила, против которых не попрешь. А в результате все равно нераскрытое преступление и втык подполковнику от генерала.

— И что Юмашева? — поинтересовался Виктор.

Поинтересовался деланно равнодушно, хотя в душе у него все напряглось. Ну вот, что-то и сдвинулось с этим Марьевым — может, какие-то наводки теперь появятся, а то бьешься, как рыба об стену…

Если, конечно, Юмашева согласится помочь. Должна согласиться. Не может не согласиться…

— Мне вчера из Главка позвонили, — очень спокойно ответил Григориев. И передали ее ответ. Дословно. Она сказала: «Да в гробу я вас всех видела в белых тапках — вместе с вашими вонючими Марьевыми». Это я тебе тезисно говорю, на самом деле она высказала покруче…

Виктор обреченно прикрыл глаза. Нет, ну непруха с этим Марьевым…

С одной стороны, Виктор понимал, что в одиночку дело это ему, конечно, не поднять. Да если и все районные опера скопом навалятся — не потянуть, хоть ты тресни. Уж больно высоко уходили ниточки. Депутат как-никак, едрена вошь, вот если бы обыкновенным бомжом был, тогда другое дело. Но, с другой стороны, Виктор был опером молодым, то есть не то чтобы наивным пацаном, помешанным на «романтике» ментовской службы, однако стартовый задор еще не растерявшим. Копаясь в деле Марьева, он обнаружил, что тот три года назад проходил свидетелем в одном деле, которое вела некая капитан Г.А. Юмашева. И взбрело Вите в голову покалякать с ней о депутате — глядишь, и появятся кое-какие наводки. Пусть убийства он не раскроет, но хоть немного продвинется.

Уж несколько очков в свою пользу заработает…

И вот вам, пожалуйста: «В гробу я вас видела»…

— А с чего это она так взъерепенилась? Майорша эта, я имею в виду, осторожно, если не жалобно, спросил Виктор. — Вы же вроде говорили, что она тетка нормальная и помочь всегда готова.

— Да пес ее знает. Кому охота впутываться в депутатские разборки. Василий Данилович снял очки, постучал дужкой по нижним зубам. — Хотя я ее понимаю. Слухи одно время ходили, что она из-за этого Марьева из Главка вылетела. Перевели ее в полицию нравов, проституцию искоренять. А для того, кто на Литейном работал, это хуже ссылки.

Вот и окрысилась баба…

Виктор почувствовал, что Григориев запнулся.

Хотел продолжить, но вовремя нажал на тормоза.

Беляков, пожалуй, мог воссоздать невысказанное начальником отдела. Дескать, не рви и ты задницу, сынок, занимайся районной текучкой, отпишись, как положено, и плюнь с высокой колокольни на Марьева-Шмарьева. «Глухарем» больше, «глухарем» меньше. Пускай фээсбэшники копаются, если хотят…

Но должность не позволила Григорцеву говорить прямо. Тем более нехорошо гасить горение молодого опера — и без того сам рано или поздно затухнет. В конце концов, желание отличиться — похвальное желание. Поэтому Василий Данилович пошел обходной дорогой, тропой намеков.

— Как там у тебя, лейтенант, продвигается по Астахову?

— Жду экспертизу, потом сделаю очерк, ну и закрою, наверное, — уныло отчитался Беляков.

Какому-то Алику настучали по голове и сперли телевизор — конечно, это преступление века тоже надо раскрывать, нельзя портить показатели… А Марьев пущай подождет, так, что ли?

— А по расстрелу Дулатова?

— Работаю.

— Активизироваться бы надо.

— Слушаюсь. Ну, я пошел? — лейтенант встал.

— Погоди, — Григориев дужкой очков показал Белякову на стул.

Виктор снова сел.

— Вот что, Виктор, — Василий Данилович замолчал ненадолго, задумчиво прикусив дужку. — Вот что… Гюрза — баба умная, и если…

— Кто?

— Что «кто»?

— Вы сказали — «гюрза»…

— А-а, да ты не слыхал? Ну-ну, — Григориев откинул голову, застучал очками по ладони (жест снисходительного благодушия). — Тебе простительно. Ты же всего полтора года в органах, да?

И кличку Гюрза не слыхал? Ясненько. И значит, собирался Гюрзу, она же Юмашева Гюзель Аркадьевна, взять себе в помощницы по Марьеву. Ну-ну. То есть даже понятия не имея, с кем сотрудничать захотел. Можно сказать, повезло тебе, что она отказала.