Слишком много клоунов

В домашней библиотеке книги по философии, экономике, истории и политике. Ни одной повести, ни одного журнала. Корзина для бумаг совершенно пуста. В степном шкафу висят два костюма, на нижней полке – три пары черных полуботинок (только черные, одного и того же фасона). Ни много ни мало, именно столько, сколько должен иметь молодой мужчина со средним достатком.

Инспектор прохаживался по квартире, стараясь обнаружить хоть что-нибудь такое, что выделялось бы на фоне этого почти музейного порядка. Напрасно. И только когда Ольшак уже собрался уходить, он вдруг почувствовал какое-то смутное беспокойство, словно в этой квартире не хватало чего-то действительно очень важного. Ольшак остановился посреди комнаты, в которой царила абсолютная тишина, даже с улицы не доносилось ни звука. Он взглянул на свои часы и вдруг догадался. Да, да, в квартире Сельчика не было часов! Можно, конечно, не иметь будильника, но у магистра экономики должны быть хотя бы наручные часы!

Это была первая деталь из тех, которые позднее так усложнили следствие.

Ольшак вышел на балкон. Собственно, это была узкая лоджия, идущая вдоль всего этажа и разделенная кирпичными перегородками. Трудно было предположить, что кто-то, держась за перегородку, мог перейти с одной лоджии на другую. Хотя, если в стену вбить крюк…

Размышления эти были чисто теоретические и неизвестно почему приходили в голову инспектора. Ведь Сельчик оставил записку: «Прошу никого не винить», а графологи установили, что эти слова собственноручно вывел на бумаге бывший магистр.

Лоджия была такой же чистой и прибранной, как и квартира. Может, именно поэтому Ольшак сразу заметил на блестящем каменном полу окурок. «Французская сигарета», – отметил про себя инспектор. Он поднял окурок, завернул его в бумажку и спрятал в карман. Очевидно, Сельчик стоял здесь ночью с последней сигаретой. Неужели он курил «Галуаз», которые продаются по тридцать злотых за пачку в гостиницах «Орбиса» [1]? Нужно проверить. Итак, Сельчик выкурил эту сигарету, затоптал ее каблуком и кинулся вниз, написав предварительно записку, которая ничего не объясняет. В конце концов люди не кончают с собой без всякого повода, а если такое и случается, он, инспектор Ольшак, не может этого понять.

Допросы свидетелей он вел вместе с Куличем. Проходили они несколько хаотично, без всякого плана, ибо такового еще и не было, а мелкие, как говорится, зацепки появились гораздо позже.

Первой допрашивали Иоланту Каштель. Она только что возвратилась из морга. Девушка поставила у стены чемоданчик с вещами Сельчика и закурила.

– Почему он сделал это, пан инспектор?

Она была очень интересной, эта Иоланта Каштель. О таких говорят: «Яркая блондинка». Неизвестно почему Ольшак отметил это про себя. Похоже, у нее сильный характер.

– Я видела его, – продолжала Каштель. – Меня просили опознать. Он лежал на досках, а я смотрела на его пальцы… У него были очень длинные пальцы.

Она раздавила окурок в пепельнице, встала и подошла к окну.

– Чем я могу быть вам полезна, пан инспектор? Рассказывала она быстро и охотно. Ольшаку было знакомо такое состояние: она еще долго будет говорить о Сельчике. Каждый факт, еще вчера несущественный и пустяковый, станет теперь важным и значительным.

– Я познакомилась с ним четыре года назад, – сказала она. – Не так уж давно, а мне кажется, что прошла целая вечность. Я работала тогда еще машинисткой в управлении мастерских по ремонту электроприборов, и только три месяца назад меня перевели на должность секретарши директора. Я стала девушкой Конрада. Мы хотели пожениться. Конрад тщательно подсчитал – он всегда все тщательно подсчитывал, – что свадьба состоится в этом году. Он должен был защитить докторскую и попробовать перебраться в Варшаву. Кроме того, мы откладывали деньги на квартиру.

– Но ведь Сельчик недавно получил однокомнатную.

– Он хотел большую, – сказала Иоланта. – Я ведь снимаю комнату. Два месяца назад я выиграла по лотерее – «сирену». Сначала мы хотели продать ее, но так приятно было ездить по воскресеньям за город.

– У вас есть машина? – удивился Ольшак.

В конце концов это было единственным их развлечением.

Конрад много работал, объясняла девушка. Она даже обижалась на него, ведь нужно же время от времен): развлечься, посмотреть на людей. Однако Сельчик был тщеславен, хотел занимать высокую должность. Он принадлежал к тем людям, которые любят лезть «наверх», но в течение последних пяти лет он ни на шаг не продвинулся по службе, и это его страшно угнетало.

– У него никого не было, кроме меня, – продолжала она. – Родители Конрада погибли во время войны, воспитала его тетка, старая дева, единственная его родственница. – Каштель приоткрыла сумочку и украдкой взглянула в зеркальце. – Вы не поверите, но за все это время мы с ним только трижды были в ресторане: в самом начале, потом как-то на мои именины и еще раз случайно, так как оказалось, что у него дома ничего нет на ужин.

Девушка вытерла платком глаза, сухие, без следов слез. Замечала ли она что-нибудь необычное в последнее время? Пожалуй. Даже наверняка. Сельчик стал таким раздражительным, хотя и старался это скрыть. Конрад всегда был очень скрытным, не любил говорить о себе.

Иоланта немного оживилась, потом опять угасла и рассказывала монотонно, как бы повторяя заученный урок.

– Даже рубашки себе стирал сам. У него были две нейлоновые, но ходил он в них редко, берег. Чаще всего он носил шерстяной свитер, который я привезла ему из Закопане. Даже летом… В этом свитере…

– Когда вы его видели в последний раз?

– Это было так… – Иоланта на секунду подняла на инспектора глаза. – Конрад всегда обедал в столовой, а потом приходил ко мне, если, конечно, не собирался работать.

– И надолго у вас оставался?

– Иногда до утра, – ответила она просто, – а иногда я приходила к нему. В тот день он явился сразу после обеда. Ко мне как раз приехала подруга из Недзи-цы. Конраду это не понравилось, он держался не слишком приветливо, даже резко… Мы вместе посмотрели телевизор, потом я собрала ужин. Конрад лег на тахту, я думала, что он заснул. Чеся, моя подруга, хотела поискать место в гостинице, но было ясно, что из этого ничего не получится… Около девяти Конрад вдруг сорвался и объявил, что ему нужно уладить кое-какие дела. Он взял ключи от машины, я хотела поехать с ним, однако он пробурчал, что в этом нет необходимости, и обещал через час вернуться. – Иоланта замолчала и снова посмотрела на инспектора. – Прошло два или три часа, по телевизору еще шел какой-то фильм, но я ничего не помню… Позднее, по-моему, около двенадцати ночи, я решила, что, очевидно, что-то случилось. Набрала номер его телефона: никто не отвечал… Потом еще раз…

– В котором часу это было?

– Я уже сказала – в начале первого. Мне не сиделось дома. Конрад часто выключал телефон, на ночь почти всегда, так как его номер был похож на справочную вокзала. Я решила поехать к нему. Чеся вышла вместе со мной… Во дворе на обычном месте стояла моя «сирена».

– А ключ?

– Он был внутри. Представляете, он пригнал машину, оставил ее открытой и не зашел ко мне. Этого с ним никогда не случалось. Я села за руль. Чеся – рядом, мы поехали… Когда мы вышли из машины, я сразу увидела свет в его окне. Впрочем, сейчас даже не знаю, что я увидела сначала… Этот свет или белый свитер на асфальте…

Удивительное совпадение! Она приехала в тот самый момент, когда он выбросился из окна.

– Значит, он был жив, когда вы ему звонили.

– Он был бы жив, – сказала она, – если бы мы выехали на пятнадцать минут раньше, если бы…

Инспектор спросил о часах. Иоланта удивилась. Да, конечно, у Конрада были часы. Правда, она не помнит, какой марки. Когда можно будет войти в его квартиру? Ей бы хотелось забрать фотографии, письма…

– Их там не слишком много, – сухо ответил инспектор.

Потом Ольшак допросил дворника. Тогда он еще считал, что все дело займет у него три или четыре дня и он напишет постановление о его прекращении: «Самоубийство по неустановленной причине». Он не любил этой формулировки – «неустановленной». То есть такой, которой он не сумел установить.