Белая кобра

После окончания института я попал на год в армию, служил в ПВО. Учитывая мою институскую подготовку, мне предложили остаться в славных вооруженных силах, но я не захотел. Для армии я был слишком большим индивидуалистом, да к тому же и жесткая воинская дисциплина мне претила. Жесткие рамки я не любил.

Когда вернулся из армии, все мои сокурсники уже как-то устроились: Сережка работал в большой, солидной фирме, вкалывал с утра до вечера, мы с ним пару, тройку раз созвонились, попробовали встретиться, но ему было постоянно некогда, встречи наши несколько раз переносились, так это дело само собой и заглохло. Дома он практически не появлялся, а часто звонить на работу было неудобно.

Лешка к тому времени уехал куда-то из Москвы, толком даже никто не знал, куда. Сережка в телефонном разговоре промямлил что-то про то, что за границу. Ну что ж, вполне возможно, Лешка был самый талантливый из нас. И самый пробивной и целеустремленный. И характер он имел, не в пример моему, волевой.

Я покрутился в Москве, по природной своей лени и неумению толкаться локтями ничего стоящего в плане работы не нашел, тем более, по специальности, понял, что диплом мой в настоящее время стоит не больше, чем стакан семечек, и я пять лет выкинул коту под хвост.

В огромной Москве ходило нетрудоустроенными полным-полно специалистов моего профиля, за плечами у которых был солидный стаж и опыт работы, которой для них не находилось. К тому же там, где работа была — не было денег выплачивать зарплату.

Родители мои погибли в авиакатастрофе, когда я учился на третьем курсе. Они возвращались с какой-то очередной научной конференции из-за границы. Отец и мать были крупными учеными в области минералогии.

После них мне осталась большая трехкомнатная квартира, огромная библиотека, в основном по минералогии, и разобранный на части Эверест из этих самых минералов, которые заполняли все оставшееся свободным от книг пространство в квартире.

Скудные деньги, полученные после демобилизации, быстро закончились, и я, не найдя ничего подходящего по специальности, временно пошел подрабатывать грузчиком на рынок. Работка была адова, но платили прилично, да и продукты постоянно перепадали.

Там, на рынке, понаблюдав предварительно, как я таскаю коровьи туши на загривке, ко мне подошли двое деловых мужиков в малиновых пиджаках, и предложили поработать охранником в их фирме. Услышав, сколько они платят, я сразу же и не раздумывая согласился.

Работа охранника на самом деле оказалась работой обычным вышибалой, а фирма — ночным кабаком средних размеров. Кабак находился недалеко от Курского вокзала, и работы хватало. Пару раз там даже постреляли, но каким-то чудом для меня все обошлось вполне благополучно и даже без жертв. Когда же во время пьяной потасовки подстрелили одного из моих сменщиков, я понял, что пора сваливать, незачем испытывать судьбу на прочность и дергать её за хвост, поскольку собственная жизнь дороже тех денег, которые я получал.

Но судьба, поймав меня в сети, не желала так легко отпускать, и опять на пороге кабака появились все такие же два малиновых пиджака, только одеты они были на других людей, которые предложили мне перейти работать в охрану в казино.

Казино — это звучало посерьезней, чем ночной кабак, больше напоминавший притон, и я согласился, тем более, что платили там ещё больше.

В казино я благополучно проработал три месяца, обзавелся кое-чем из шмоток, подумывал уже прикупить иномарку. Но тут на хозяев нашего казино всерьез «наехали» какие-то ещё более крутые деятели, начались бесконечные разборки, неизбежно сопутствующие им стрелки, стычки, закончилось же все это для моих работодателей весьма печально: их расстреляли в упор из автоматов на пороге казино.

Через три дня в казино пришел новый хозяин, и первое, что он сделал, это уволил всю охрану, и я опять оказался на улице. Все это выглядело на этот раз не так уж и страшно, у меня были кое-какие сбережения.

К тому же при расчете новые владельцы казино заплатили увольняемым охранникам солидные суммы, как я понял, в виде отступного, они не хотели иметь за спиной обиженных, чтобы не оказаться на пороге теперь уже своего казино, прошитыми автоматными пулями, как прежние владельцы. Так что жить какое-то время мне было на что.

За время моей работы в кабаке, а особенно в казино, я привык жить если и не широко, то по крайней мере, не отказывая себе в доступных удовольствиях. Но наличие свободного времени оказало мне дурную услугу. Вместо поисков работы я увлекся шатанием по кабакам, девками, сомнительными компаниями.

Кончилось все это так, как примерно и должно было кончиться. Как-то поздно вечером, основательно пьяный, я завалился в дешевый кабак, уже основательно нагруженный, где добавил водки и уснул тут же, уткнувшись головой в столик…

Проснулся я на верхней полке в едущем куда-то поезде. Я свесил голову вниз, с трудом открыл глаза, и увидел двух "лиц кавказской национальности", которые сидели за столиком купе, уткнувшись носами друг в друга, и пили чай. Сидевший напротив меня поднял голову и увидел, что я смотрю вниз.

Он подмигнул, щедро и широко улыбнулся, ослепив меня обилием золота во рту, нырнул волосатой рукой под столик, выудил оттуда бутылку коньяка, ловко налил полный стакан и протянул его мне.

— Куда это мы едем? Зачем? — тупо соображая с бодуна, спросил я, с трудом разлепив запекшиеся губы.

— Инч, ара? — ещё шире улыбнулся волосатый. — Зачем волнуешься? Туда-сюда едем, катаемся. Не бери в голову! Пей!

Я хотел ещё что-то спросить у него, но в горле было так сухо, что все слова превращались в наждачную бумагу, которая буквально раздирала мне глотку, выжимая на глаза слезы. Я закашлялся, замахал отчаянно в воздухе руками и судорожно схватился за стакан, как за спасательный круг…

Когда я проснулся в следующий раз, поезд стоял, кавказцы все так же невозмутимо пили бесконечный чай, и вели бесконечные беседы, наклонившись друг к другу так близко, что почти соприкасались носами.

— Давно стоим? — тупо спросил я, чтобы что-то спросить.

— Два часа, — отозвался один из них. — Мы уже приехали.

— А куда приехали? — спросил я.

Кавказцы внизу переглянулись, дружно цокнули языками, и один сказал:

— Одевайся, пошли на платформу, надо место освободить. Проводник волноваться будет. Постели сдать нужно.

Я посмотрел под себя, — постельного белья на сбившемся в комок матрасе и наволочки на плоской подушке со штампом МПС, не было. Но возражать и спорить было бессмысленно, нужно было понять происходящее.

Мы встали и гуськом вышли на платформу. Там нас уже терпеливо поджидали двое в камуфляже.

— Ну, до свидания, — протянул мне на прощание руку один из моих не по кавказки молчаливых спутников.

— Куда это вы меня привезли? И как я обратно уеду? — спросил я, хватая его в отчаянии за рукав. — Когда поезд на Москву?

— Через два года будет твой поезд на Москву, — развел руками мой спутник и зачем-то щелкнул языком.

— Как так через два года?! Что же я тут буду делать два года?! — в ужасе прокричал я, понимая, что случилось что-то неприятное.

— Воевать, — ответил он кратко. — Вот они тебя проводят.

Он указал на камуфляжных и повернулся спиной, ему было скучно разговаривать со мной, он наверняка спешил домой.

— Но я не хочу воевать! — заорал я, уже догадываясь, что со мной произошло что-то ужасное, что я основательно вляпался в пренеприятную историю.

— А мы что, по-твоему, мы очень хотим воевать? — спросили меня дружным хором все, кто был на платформе.

— И потом, ты обещал, Костя Голубев. Ты контракт на два года подписал, — сказал ещё один из ехавших со мной кавказцев.

И он показал мне контракт, скрепленный моей подписью, в котором я соглашался добровольно воевать два года в армии республики Армения. Что мне оставалось делать?

Они были правы. Мой поезд на Москву отправлялся только через два года. Мне дали автомат, и два года я отвоевал против азербайджанцев. Потом, когда я уже собирался ехать домой и считал дни, меня взяли в плен азербайджанцы, и я ещё год воевал против армян, иначе бы меня расстреляли.