Убийства мальчиков-посыльных

— Изабель помешана на бабочках, — объяснил он. — Одна моя поклонница, зная о том, как я люблю Изабель, заказала для нее это ожерелье в Бирме. Камни довольно хорошие, техника великолепная, и Изабель нравится иногда его надевать. А что еще нужно?

— Вы хотите сказать, что все эти украшения покупают вам ваши поклонницы? — спросил я. Даже у павлина голос не такой хриплый, как был у меня в тот момент.

— Это следствие моей профессии, — сказал господин карлик. — Мы с Изабель живем за городом, в одном поместье; если изредка куда-то выбираемся, то всегда тратим очень много денег. Короче говоря, мои заработки подчас с трудом покрывают наши расходы. И мне приходится, как я уже упоминал, принимать такие подарки, даже приветствовать их. В прошлом мы долго бедствовали; можно считать, эта страсть к драгоценностям появилась из боязни вернуться к минувшему. Когда я не смогу больше проявлять в своей профессии высочайшее мастерство, мне придется бросить ее. Тогда-то нам с Изабель и понадобятся эти драгоценности, чтобы жить спокойно.

— Простите меня, если вас не затруднит… то есть… Простите, но если я не спрошу, то просто лопну от любопытства… — нерешительно начал я и вдруг выпалил: — Чем вы занимаетесь?

— А-а-а… Я-то думал, вы давно поняли, — ответил он, улыбнувшись своей неповторимой улыбкой. — Я жиголо.

— Вы?… Но… Как же это может быть!.. — воскликнул я. Да-да, я был настолько груб, что выразился именно так.

— Вы хотите сказать: при том, что я карлик? — спросил он. — Да это вообще ерунда.

Тут я вскрикнул:

— Как это — ерунда?! То, что вы карлик, — ерунда?

Изабель хихикала, глядя на мое перекошенное от изумления лицо.

— Да, — спокойно подтвердил господин карлик. — Забудьте обо всех этих психологических теориях, утверждающих, будто женщины всегда ищут мужчин, похожих на своих отцов. На самом деле женщины влюбляются в своих еще не рожденных детей и ищут всегда именно их. То, что я карлик, сыграло мне на руку. Я не такой, как они, но я и не больше них. Мне не свойственна и сугубо мужская небрежность — упорно не замечать, что духовно я хуже них, причем намного. У меня есть единственный изъян: единственный, с головы до пят, и его видно сразу! Они могут жалеть меня сколько хотят, со мной они могут давать волю всем своим необузданным желаниям, которые прежде сдерживали; больше того — они могут делать из меня объект своих желаний. Ну а я таков, как есть; я никогда не был таким, как все те красивые, но бессердечные и пустоголовые мужчины, которые так раздражают женщин. Дамы знают, что я занимаюсь этим ради денег, что я не полюблю ни одну из них, просто не смогу полюбить. Но при этом не буду делать вид, будто готов влюбиться — не буду их обманывать, потому что не хочу обманывать себя. Они знают, что я люблю Изабель, ее и только ее. Взамен я безупречно выполняю свою работу. Они принимают меня таким, каков я есть. И от этого им еще лучше. Женщины часто отравляют себе жизнь, пытаясь измениться ради мужчин, которые не принимают их такими, какие они есть, либо пытаясь изменить мужчин, которых они сами не могут принять как есть. И самая большая любовь обязательно останется без ответа. А меня они любят как своих детей. Развлекаясь со мной, они познают самое большое, самое запретное и неизменное наслаждение — наслаждение от кровосмешения. Это так сложно и так просто одновременно. Я никогда прежде не пробовал рассказывать об этом, не знаю, получилось ли у меня понятно?

Я растерянно кивал. Как ребенок, который заглянул в колодец и увидел на дне сотни звезд. Вдруг снаружи послышались крики.

Юноша кричал: «Я хочу поговорить! Пустите меня, я хочу с ними познакомиться, я поговорить хочу!»

До нас донесся шепот нескольких человек, они пытались его успокоить, просили вернуться обратно в купе. Голос одного из них я узнал. Это был голос скучного англичанина с выговором оксфордского профессора, который недавно приносил инжир. Через некоторое время шум стих. Дверь соседнего купе с грохотом захлопнулась.

Карлик, указывая глазами в сторону соседнего купе, проговорил:

— Маньчжурский принц. Пытался с нами познакомиться. — И глубоко вздохнул: — Ах, бедный мальчик! Они ему вздохнуть лишний раз не дают, а еще ждут, что он создаст философию, которая спасет мир… Поверьте: когда вокруг все стерильно, когда жизнь полна комфорта и покоя, когда ты оторван от мира, то ничего не выйдет. А если и выйдет, то какой-нибудь величайший мыслитель нашего столетия. Вроде Рудольфа Гесса.

— Ага, — согласился я. — Или Говарда Хьюза.

— В двенадцать лет новый Мессия написал удивительную книгу. Прошло уже семь лет, а он так и не смог написать больше ни строчки. Конечно, что можно чувствовать рядом с такими людьми? Они как распорядители на похоронах. О чем можно думать, о чем писать? Все, что я узнал о жизни, я узнал в родном цирке. А еще благодаря любви Изабель.

Он повернулся и с нежностью посмотрел на мартышку. Та стыдливо покачала головой.

— То есть вы родились в цирке? — уточнил я.

— Да, — ответил он. — Я сын карлика-клоуна и одной из самых красивых гимнасток в мире. У нас с маньчжурским принцем есть кое-что общее: моя мать тоже умерла при родах. Кто знает, как сильно страдала бы красавица вроде нее оттого, что она родила такого уродца, как я. В детстве при мысли об этом я пытался убедить себя, будто рад, что мама умерла. Отец так крепко любил маму, что не мог вынести даже моего вида. Оставив меня в том цирке, где я родился, он ушел в другой. Несколько лет спустя он упал с трапеции и разбился. Такая смерть, что не понять — то ли несчастный случай, то ли самоубийство. Меня вырастила цирковая повариха. Она была очень толстой. Она безумно любила меня, потому что была одинока. А Изабель родилась от одной из самых известных цирковых обезьян. Она была такой неказистой и щуплой, а теперь — смотрите, что получилось!

— Ее мать тоже умерла при родах, — съязвил я.

— Да, именно так, — согласился господин карлик. — Обезьяны ведь как люди: им тоже нужна материнская ласка. Другие обезьяны не желали заботиться об Изабель. А она была такой хилой и крошечной. Но такой миленькой, такой хорошенькой… Я взял ее себе и вырастил, дал ей имя, научил всему, что знаю сам; а Изабель взамен сделала меня счастливым.

Повернувшись, он долго смотрел на нее. Изабель опять укрылась своей норковой пелериной и спала, посапывая.

— Я, наверное, вас утомил, — подкупающе заботливо проговорил карлик. — Теперь вы тоже засыпаете.

— Не-ет, ну что вы, — не согласился я. — Ни в коей мере! Мне так интересно вас слушать!

В нашем купе стало очень жарко. За окном в темноте мелькали деревья. Наверное, я заснул.

А когда проснулся, наш поезд уже подъезжал к пункту назначения — моему родному городу. Карлика с Изабель не было. У меня защемило сердце — ведь мы даже не попрощались. Вдруг на корзинке с инжиром я заметил конверт. На нем красивым почерком было выведено мое имя.

Я раскрыл его. Внутри лежало письмо, написанное на тончайшей ломкой бумаге кремового цвета. Я начал его читать:

Внизу стояла эффектная и замысловатая подпись. Она свидетельствовала о яркой личности и совершенно не читалась. Еще в конверте лежала булавка для галстука, украшенная бриллиантом величиной с ноготь большого пальца. Я вытащил ее и стал рассматривать. Мне уже виделись Индия, Непал, Шри-Ланка и Бирма. Больше во время той поездки ничего примечательного не произошло.