Рокировки

Вошел Ваклев и поставил на пол обычное оцинкованное ведро, не новое, поцарапанное с внешней стороны.

— Твое? — спросил я Михнева.

— У меня пластмассовое.

Достав из внутреннего кармана пиджака лист бумаги, Ваклев прочел три фамилии: женщина и двое мужчин, члены того же кооператива, в котором жил Тодор, присутствовали при акте изъятия ведра с его балкона, в чем и расписались.

Я спросил:

— Сейчас что скажешь?

— Это подстроено!

Я приказал Ваклеву унести ведро, а акт оставить у меня на столе.

— Михнев, — сказал я, когда Ваклев вышел, — всех этих свидетельских показаний и вещественных доказательств вполне достаточно, чтобы осудить тебя. Не дашь объяснений, где ты был в пятницу вечером, будешь обвинен в убийстве Дашки.

— А Жора может дать такие объяснения?

— Он их дал, и мы их проверим. К тому же он-то ведь не был заинтересован в ликвидации манекенщицы.

— А Тони? Он что, тоже не был заинтересован?

— Не вижу причин.

— Покопайтесь — увидите.

— Только этим мы сейчас и занимаемся.

Он замолчал. Сидел, неподвижно уставившись на полки с книгами, но вряд ли что-нибудь видел.

— В камеру, — приказал я. — У тебя там будет достаточно времени подумать.

После совещания у подполковника Веселинова, часов в пять вечера, я отправился к Розе Младенчевой. Дверь открыл ее отец. Я назвался.

— Проходите, — пригласил он. — Роза предупреждала, что вы придете.

Он провел меня в спальню, стены которой были оклеены литографиями из зарубежных журналов. Здесь были и чересчур откровенные изображения эстрадных певцов и кинозвезд со всех концов планеты. Махнув рукой на эту выставку, отец Розы сказал:

— Когда ваши дети подрастут, у вас в доме, я думаю, будет не лучше…

Он, конечно, стеснялся увлечений дочери, и тогда я тоже махнул рукой, давая понять, что не придаю им никакого значения. Указав на резную деревянную шкатулку, стоявшую на туалетном столике, Младенчев проговорил, понизив голос:

— Отсюда их украли.

— Еще чего-нибудь не хватает?

— Ничего! — звонко сказал кто-то у нас за спиной.

Мы обернулись. В дверях стояла Роза, а из-за ее плеча кивал мне Тони.

Сдержанно поздоровавшись с обоими, я взял коробку и стал ее разглядывать, хотя и так было ясно, что ничего нового не найду, коллеги из районного управления не обнаружили никаких отпечатков ни на ней, ни на ручке двери. Чего и следовало ожидать. Тодор Михнев не вчера родился, он знает, что подобные визиты надо наносить только в перчатках.

— Мы нашли ваши драгоценности, — сказал я наконец. — Через день-два сообщим, кто совершил кражу.

— Буду вам чрезвычайно благодарен, — ответил Младенчев. — Могу я обменяться с вами несколькими словами?

— Конечно.

Он проводил меня в свой кабинет, пригласил сесть в кресло.

— Хочу поделиться своим беспокойством вот о чем… — сказал он, усаживаясь напротив. — Насколько я понял, вы знакомы с Тони Харлановым. Вчера я получил анонимное письмо, которое касается отношений Тони и моей дочери. Может, вам следует знать о нем.

Младенчев достал конверт из ящика письменного стола, подал его мне.

Вероятнее всего, письмо отправила какая-нибудь бывшая знакомая Тони. По особенностям машинки можно будет незамедлительно найти автора.

— Это не первая анонимка, — сказал Младенчев, — но согласитесь, может ли отец спокойно к ним относиться? Кроме того, упоминаются люди из милиции. Возьмите, если письмо может вам пригодиться.

Я положил анонимку в конверт и спрятал во внутренний карман пиджака.

— Хотите еще что-нибудь сказать мне?

— О Тони Харланове, — смущенно пробормотал мой собеседник. — Но лучше бы нам поговорить через день-другой.

— Вы позвоните или я?

— Я вам позвоню.

— Благодарю вас.

Младенчев проводил меня до лестницы, и мы пожелали друг другу успехов.

Едва я вышел на улицу, меня нагнал Тони.

— Отец сказал, что вы у нас были?

— Был в ваших краях, от Гриши знал, что вы в деревне. Вот и решил вас навестить.

— Есть новости? Я об ограблении.

Не ответив, я спросил:

— Тони, ты беседовал с Тоди об эстрадном певце? — Я назвал фамилию. — Это было недели две назад.

Он остановился, поморгал, поднял брови.

— Не припомню. А что?

— Несколько дней назад квартиру этого певца обокрали. Унесли драгоценности.

— Думаешь, это Тоди?

— Пока ничего не думаю. Попробуй вспомнить, говорили вы об этом певце или нет.

— Как-то раз зашел разговор, но мы тогда говорили о многих певцах, художниках, писателях… О многих, — повторил Тони.

— А о дне рождения Младенчевой заходила речь?

— В четверг Тоди спросил меня, буду ли я в пятницу в обеденное время в «Балкане». Я ответил, что приглашен на день рождения, на дачу, но не сказал, к кому.

— И полагаешь, что он не догадался, на чей день рождения ты приглашен?

— Да какое значение имеют наши разговоры!

— Самое непосредственное: Тоди узнал, где и когда можно совершить кражу. Ты его навел.

— Ого! Ты полегче со своими выводами.

— Подумай — и сам придешь к таким же.

— В пятницу вечером я был у Тоди. У него дома!

— В какое время?

— Около семи или в семь с чем-то.

— У него ты был после восьми. Так показали и Тоди, и Патлака.

— Я не смотрел на часы. Но, по-моему, я пришел раньше.

— А почему так настаивал, что к Тоди ты пошел около семи?

— Потому, что мне так показалось.

— Кража произошла перед твоим приходом. И то после того, как Михнев уверился, что в квартире Младенчевых нет ни души. Жора говорит, ты там упал в обморок.

— Мне плохо стало. Недосыпаю, питаюсь нерегулярно.

Я перебил его, сказав как бы между прочим:

— Ты был болен.

Как бы он ни владел собой, Тони не смог скрыть смущения.

— Что? Болен?.. Не было ничего такого. Выпил три рюмки, и плохо стало.

Мы молча шли дальше. Потом Тони остановился и спросил:

— Минутку… Ты сейчас куда?

— Я просто гуляю.

Мы были в парке. Совсем близко от зарослей кустарника, где была найдена Дашка. Тони шел, словно наслаждаясь прекрасной весенней погодой, свежим ветерком да птичьим пением. А день был облачным, холодным и едва ли мог вызвать такое настроение.

Я спросил:

— Хочешь посмотреть, где нашли Дашку?

Он остановился, глянул на меня.

— Вот в этих кустах, — показал я.

Тони с выражением ужаса на лице уставился в заросли. Обернувшись к нему, я попытался поймать его взгляд, но мне это не удавалось.

— Тони, — сказал я, — ты ведь хороший грибник, верно? А мне не говорил об этом никогда.

— Просто разговор не заходил.

— Когда мы поехали в тот раз за грибами, ты заявил, что ничего не понимаешь в этом.

— Не помню.

— Жора и Тоди помнят.

— Послушай, ты для того и ездил к моему отцу — чтобы поговорить о грибах?

— Еще один вопрос, Тони. Ты хотел жениться на Краси?

— Ты что, забыл — она просила тебя быть посаженым отцом!

Я не стал оспаривать его ответы, которые звучали чересчур категорично: надо было поскорее прижать его и расспросить, пока он не опомнился и не убежал.

— Ты плохо пришил пуговицу, — сказал я.

Обе пуговицы на его пиджаке были пришиты хорошо, но Тони ухватил первую и дернул ее — показать мне, что она хорошо пришита. Потом ответил, злясь и недоумевая:

— Чего это ты?

— Мне показалось, она плохо пришита.

— Ну и что?

Пока он ждал ответа, я сделал маневр:

— Скажи, отчего у тебя ладони такие крепкие? Каратэ?