Можайский — 5: Кирилов и другие (СИ)

«Не знаю», — честно призналась Анастасия.

«Тогда я вас просвещу!»

«То есть?»

Кальберг стащил с руки перчатку и щелкнул пальцами:

«Пуф!» — воскликнул он. — «В фальшивых облигациях ваш брат хранил свои сбережения. Вот в чем!»

На мгновение Анастасия застыла в понятном потрясении, но тут же опомнилась. Перед ее мысленным взором пронеслась недавняя сценка: при слове «полиция» барон хватает вожжи, а затем и вовсе вскакивает обратно в коляску.

«Ах, вот как!» — медленно, с расстановкой и с явной угрозой произнесла Анастасия. — «Вот, значит, как!»

Кальберг явно угрозу расслышал. Его лицо, только что насмешливое и с победительным выражением, резко изменилось:

«Вас это не смущает?»

Анастасия хохотнула:

«На мой взгляд, так даже лучше!»

Барон растерялся окончательно:

«Не понял?» — с выраженным удивлением протянул он и повторил: «Не понял?»

Анастасия тут же, издевательски улыбаясь, пояснила:

«Как вы думаете, что произойдет, когда я предъявлю эти бумаги к оплате?»

«Но вы не можете это сделать!» — воскликнул барон.

«Отчего же нет?»

«Но… но…» — барон начал запинаться, аргументы явно не шли ему на ум.

«Вот видите!» — Анастасия…

— Минутку! — я перебил Митрофана Андреевич, внутренне удивляясь тому, что никто еще не сделал того же. — Минутку!

— Да? — недовольно отвлекся на меня полковник.

— А не те же ли это бумаги, о которых уже заходила речь? В связи… э… — я быстро выхватил из кармана уже исписанный блокнот и начал быстро перелистывать странички. — В связи с Гольнбеком?

Митрофан Андреевич пожал плечами:

— Мне-то откуда знать?

Чулицкий:

— Скорее всего, да.

— Но тогда Кальбергу нечего было бояться!

— Почему?

— Ну, как же… — я перелистнул еще несколько страниц. — Вот же: разве не получилось так, что Кальберг оказался под покровительством самого…

Я замолчал, не рискуя произнести имя. Поняли меня, однако, все, а Чулицкий — так и вовсе пробормотал:

— Ох уж мне этот Бесков!

— Так чего же было бояться Кальбергу?

— А вот чего! — Можайский.

— Ну, прошу тебя, поясни!

Можайский прошелся по гостиной, на пару секунд задержался у окна, за которым по-прежнему свирепствовал лютый зимний шторм, и уже затем спокойно сказал:

— Кальберг дал слово, что бумаги — никакие: ни новые, ни старые — больше не всплывут. Только на этом условии… граф [66] согласился его прикрыть и не выдал: ни мне, ни Михаилу Фроловичу. И вдруг — о-па! Казначейству к уплате предъявляется фальшивок аж на четверть миллиона рублей! Ты представляешь, каким скандалом пахнет? Какой историей? Тут уж никаким фон Бесковым не прикроешься, не говоря уже о том, что и сам фон Бесков не замедлил бы выложить всю правду.

— Так что же…

— Да! — Можайский машинально склонил голову к плечу. Страшная улыбка в его глазах сияла в полную силу. — Сплошные случайности! Случайность на случайности и случайностью погоняет… столько всего происходило вокруг! Столько всего, что могло бы если не предотвратить преступления, то хотя бы помочь куда как раньше выйти на Кальберга и его сообщников… И ведь надо же быть такому, чтобы ни одна — уму непостижимо: ни одна! — из этих случайностей не выстрелила и не сразила Кальберга наповал! Вот и верь после этого сочинителям, выдумавшим принцип ружья [67]!

— Выходит, во власти Анастасии было уничтожить Кальберга!

— Вот именно.

— Теперь я понимаю…

Я быстро сделал несколько пометок, а потом — также на скорую руку — вычеркнул несколько более ранних пояснений. Можайский, Митрофан Андреевич, Чулицкий и остальные на удивление терпеливо ждали.

— Но вот чего я все-таки не понимаю, — я спрятал исписанный блокнот обратно в карман, а в нынешнем пару страниц заложил пальцем, — так это почему Анастасия осталась жива!

Можайский в раздумье прикусил пухлую нижнюю губу. Митрофан же Андреевич ответил сразу:

— Я тоже, когда услышал о самом настоящем шантаже и даже не зная еще о прочих фальшивках и об участии в деле… — полковник запнулся, — графа фон Бескова, поразился: как могло получиться, что Кальберг не решил проблему radicalement? Ведь это было бы так для него естественно! Что же его остановило? И я, разумеется, задал соответствующий вопрос Анастасии.

Анастасия только усмехнулась — в своей сухой, недоброй манере:

«Попробовал бы он!» — сказала она и добавила: «Конечно, я приняла меры!»

«Какие?» — спросил я.

«Оставила за собой несколько бумаг, а точнее — запечатала их вместе с пояснительной запиской в конверт и отправила на хранение поверенному».

«Да что такое поверенный для Кальберга? Почему его-то он не обворовал или не ограбил?»

«А как бы он это сделал?»

Я не понял:

«А в чем, собственно, сложность?»

«Только в том, — Анастасия вновь усмехнулась, но теперь уже в мой адрес, — что этот поверенный — малый и сам не промах и всякого такого рода документацию ни дома у себя, ни в конторе не хранит. Она…»

А дальше я не поверил собственным ушам:

«Она, — как что-то совершенно обыденное заявила Анастасия, — постоянно путешествует из адреса в адрес, в среднем за год совершая одно кругосветное путешествие!»

Я потерял дар речи.

— Кругосветное путешествие? — воскликнул пораженный Чулицкий.

— Кругосветное путешествие! — подтвердил Митрофан Андреевич. — Представляете? Оказывается, этот ловкач обзавелся по всему миру корреспондентами — и сам для других стал одним из звеньев в цепи — и всё, что требует особенно тщательного хранения при том, что хранение это может быть связано со смертельным риском, попросту отправляет гулять по миру. От корреспондента корреспонденту.

— Великолепно! — восхитился я.

— Вот и Кальберг, — улыбнулся Митрофан Андреевич, — едва узнал о том, какому поверенному Анастасия доверила бумаги и записку, был вынужден от нее отступиться. Даже больше: он, полагаю, и дня не пропускал без того, чтобы не помолиться за здоровье этой поразительной женщины!

Послышались смешки: хоть кто-то сумел поставить страшного барона на место!

— Так до чего же Анастасия договорилась с Кальбергом: не считая, понятно, гарантий своей безопасности?

— А вот до чего, — ответил Митрофан Андреевич. — Во-первых, Кальбергу пришлось согласиться обменять фальшивки на звонкую монету, причем без утайки: один к одному. Анастасия, по собственному ее признанию, хотела было поживиться и на этом, запросив повышенный курс, но тут уже Кальберг встал в позу:

«Анастасия Маркеловна! — заявил он. — Я сам пойду в полицию, если вы не прекратите жульничать!»

Это был своего рода комплимент, и женщина растаяла.

В общем, сошлись на «равноценном» обмене — рубль за рубль. Но помимо того, Кальберг взял на себя и дополнительную обязанность: помочь Анастасии с вступлением в другие составные части оставшегося от Бочарова наследства — имением в Финляндском княжестве и домом в Петербурге. То есть — управляющим обществом «Пикар и компания». Это второе оказалось достаточно хлопотным дельцем, но барон провернул и его.

И снова я перебил Митрофана Андреевича:

— Раз уж бумаги оказались фальшивыми, то как получилось, что компания и ее собственность оказались настоящими?

Митрофан Андреевич кивнул:

— Да, и у меня возник такой же вопрос, но всё оказалось достаточно просто!

— Как?

— Кальберг не предполагал ни то, что с Бочаровым случится несчастье, ни то, что его наследница окажется такой… пронырой. Как человек воистину деловой, он разложил риски своего предприятия по разным корзинам, и одной из таких корзин и стал, сам того не подозревая, Бочаров. Говоря проще, Кальберг считал, что подложно оформленное на Бочарова — акциями — иностранное общество остается такой же его, Кальберга, безусловной собственностью, как если бы акции были оформлены на него самого. В конце концов, общество — не наличность. Общество можно было доверить стороннему лицу!