Следствием установлено…

— Прошу извинить, — неожиданно тонким голосом сказал он, знаком приглашая зайти в приемную. — Дела, дела, дела.

В приемной Вершинин направился сразу к двери с табличкой «Колчин В. К.».

— Не сюда, — остановил его тот и открыл противоположную, ведущую в кабинет Кулешова. — Я временно нахожусь здесь, пока директор болеет, тут селектор и прочее, — поспешно пояснил он, заметив удивление гостя.

Однако в кабинете заместитель директора уселся во вращающееся кресло уверенно, по-хозяйски, поправив небрежным жестом миниатюрный микрофон. Колчин обладал респектабельной внешностью. Это впечатление несколько портилось, когда он поворачивался в профиль. Нижняя челюсть заметно выдавалась вперед, а постоянно сложенные трубочкой губы создавали впечатление, будто он вот-вот пошлет воздушный поцелуй.

Вершинин с любопытством присматривался к человеку, известному ему заочно по скупым штрихам Охочего, услышанному в коридоре разговору рабочих. Вячеслава так и подмывало бросить злую реплику насчет бесцеремонно занятого кабинета, но потом все же решил не начинать разговор со стычки.

— Я к вам на секунду, — деловито сказал он. — Мне надо ознакомиться с рядом документов. Дайте указание начальнику отдела кадров.

— Если не секрет, скажите, в связи с чем нужны вам наши документы? — со слащавой улыбочкой спросил Колчин.

— В связи с расследованием уголовного дела о клевете на директора завода Кулешова.

— Наша уважаемая прокуратура занимается и такими делами? — тонко ухмыльнулся тот.

Вершинин понял, что по сути вопрос прозвучал бы приблизительно так: «Прокуратуре, по-видимому, нечего делать, если она решила заниматься такими вопросами». Однако он пропустил насмешку мимо ушей и сухо ответил:

— И такими.

— Похвально, похвально. Интересы каждого человека у нас охраняются законом.

Вячеслав промолчал.

— А ведь комиссии тут всяческие были… сверху. Разбирались. У вас нет к ним доверия?

— Мы проверяем и достоверность выводов комиссий.

Вершинин сообразил, что Колчин под любым предлогом пытается выведать у него хоть что-нибудь, и потому отвечал коротко и односложно.

— Ваша, правда, товарищ Вершинин, — вдруг легко согласился Колчин, — конечно, надо проверять. Прокуратура есть прокуратура. Высший орган надзора. И поделом. Сколько развелось писак этих — деваться некуда. Пишут и пишут. Совсем записали мужика. А в чем он виноват? Да ни в чем. Ну разве ерунда какая-нибудь. А они пишут и пишут. До каких инстанций дошли и до каких еще дойдут. Разве так просто они успокоятся?

Вячеслав сидел с каменным лицом, сделав вид, что не понял намека.

— С Ефремовой-то у него некрасивая история получается, все считают, что она любовница Игоря Арсеньевича. Ну, да кто из нас безгрешен, — плутовато подмигнул он Вершинину, но, наткнувшись на его холодный взгляд, сразу перешел на серьезный тон. — Какие документы вам нужны?

— Отчеты о производственной деятельности завода за пять лет, финансовые документы в части расходования фонда премирования, личные дела отдельных сотрудников и все, что понадобится по ходу проверки.

— Я дам указание Зиминой.

— Благодарю, — Вершинин встал и направился к выходу.

— Скажите, — остановил его Колчин у самой двери, — известно вам, хотя бы предположительно, кто занимается этой писаниной?

— Нет. А вам?

— Мне? Почему мне?

— Работаете на заводе давно, людей знаете. Могли бы сказать в порядке помощи следствию.

— Ну, таких разве узнаешь, — разочарованно протянул тот.

«Странный разговор у нас получился, — размышлял Вершинин по дороге в отдел кадров. — Оба остались недовольны друг другом. Ясно как дважды два — Колчин чувствует себя директором. Стремление вполне понятное, но преждевременно залезать в чужой кабинет… Он даже не скрывает отношения ко мне. А слегка прикрытая угроза — анонимщики дойдут до самых высоких инстанций… Велико же его желание сесть в директорское кресло. Наверно, и Зиминой после моего ухода дал указание показывать не все документы. Все равно заставлю. И хорошо, что я не сказал ему о пишущей машинке».

Главной целью сегодняшнего посещения завода у Вершинина было найти пишущую машинку, на которой печатались анонимки, или хотя бы ее следы. Среди кипы документов, которые ему предстояло просмотреть, он рассчитывал отыскать текст с характерными особенностями букв «р» и «к». Отчеты о производственной деятельности завода позволяли ему ознакомиться с документами, вышедшими из всех цехов и отделов завода за пять лет.

— Постарайтесь не афишировать моего присутствия, — попросил он Зимину, направляя ее за личными делами работников заводоуправления.

Пока она ходила, Вершинин достал письмо, которое принесла ему Кулешова, и внимательно присмотрелся к особенностям почерка, чтобы не пропустить похожий.

Долго изучал он груду бумаг, но так и не наткнулся на нужный текст. Не встретил и почерка, похожего на рукописный текст анонимки. Несколько раз Зимина порывалась завязать с ним разговор, но Вячеслав отвечал односложно. В душе отнес ее почему-то к числу приближенных Колчина, получивших указания помешать следствию.

— Личные дела можно забрать? — поинтересовалась она, когда Вершинин отложил их в сторону.

— Пожалуй, — со вздохом согласился он и сложил их в ровную стопку.

— Личные дела! — задумчиво сказала Зимина, разгоняя облачко дыма над своим столом. — Чего они стоят? Чистая формальность. Родился, женился, работал там, работал здесь. Личные дела не дают подлинного представления о человеке. Все приблизительно одинаково. Посмотришь их, полистаешь — полный порядок, и только. А когда начнет работать, выясняется, что это за человек: и пьяницы попадаются, и лодыри, а характеристики — ну прямо луч света в темном царстве. Может, побаивались его, не хотели связываться или отделаться надо было, а может, начальству угождал, вот и дали такую характеристику. Если так будет продолжаться, то лучше перейти к обычным учетным карточкам, по крайней мере, экономия бумаги.

Вершинин слушал с интересом. Ее слова во многом совпадали с его собственными мыслями. Он воспринимал как самую большую несправедливость, когда ничтожество, а то и просто дурак преуспевает в жизни, обладая одними лишь безупречными анкетными данными. Случись что потом, «позвольте, — скажут те, кто ему покровительствовал, — чистейшая биография, кристальный человек».

— К сожалению, приходится пока довольствоваться тем, что есть, — согласился с Зиминой Вершинин, — но нас это не страшит — следствие все поставит на свои места. Мы на веру слова не воспринимаем. Проверка, проверка и еще раз проверка. Конечно, теперь она становится более затруднительной.

— Мне показалось — вы сильно разочарованы.

— Как сказать, — устало ответил Вячеслав, раздумывая, стоит ли быть откровенным с Зиминой. — Меня ведь каждая, пусть даже не подтвердившаяся версия, приближает к успеху.

— Не всегда. И следствие иногда заходит в тупик.

Вершинин промолчал. Зимина располагала к себе. Она производила впечатление человека честного и не болтливого.

— Послушайте, Зинаида Дмитриевна, — решился он. — Вы верно уловили мое состояние. Я действительно разочарован. Взгляните, пожалуйста. — Он подошел к столу Зиминой и разложил перед ней фотокопии анонимных писем. — Вам знаком этот шрифт?

Зимина внимательно рассматривала каждый фотоснимок, почти поднося его к близоруким глазам. Потом подумала и отрицательно покачала головой.

— Трудно сказать, тут сняты отдельные фрагменты текста, а желательно увидеть подлинный. Тогда можно говорить определенней.

Поколебавшись секунду, Вячеслав извлек из портфеля подлинник одного из писем и передал Зиминой.

— Только прошу молчать.

Она кивнула и углубилась в чтение.

— Шрифт мне явно знаком, — заявила Зинаида Дмитриевна, подумав. — Вот это — двойное изображение буквы «к». Я могу поклясться, что прежде его видела, но где и когда?

— Припомните, ради бога, припомните, Зинаида Дмитриевна! Откуда она вышла, эта бумага? Из какого отдела?