Преступление не будет раскрыто

— Даже так! Это интересно, — сказала девушка, которой нравился Юрий Петрович. Она оживилась в предвкушении беседы на любовную тему.

— Только так и никак иначе, — сказал Юрий Петрович и помолчал немного, собираясь с мыслями. — Конечно — продолжал он, — будь я чемпионом мира по какому-нибудь виду спорта, игры, спорт, конечно, были бы у меня не на последнем месте. Это естественно. Но так устроен человек, что любая слава и популярность, любые красоты живой природы, даже уникальное искусство великих мастеров и любимое хобби сразу отступят на второй план, как только на горизонте появится женщина. А все что идёт дальше у меня по списку: шестое удовольствие — застолье — в хорошей компании с марочным коньяком или просто чай с брусникой после бани в одиночестве, седьмое — познание, восьмое — работа, девятое — комфорт, десятое — игры, — все это лично мне высшего наслаждения, то-есть счастья, вообще не даёт. Все это способно вызвать у меня самое большее — блаженство.

— А что, разве блаженство не то же самое что и высшее наслаждение или счастье?

— А я сейчас начерчу вам схему, — сказал Юрий Петрович, вынимая из внутреннего кармана пиджака авторучку. — Так, на словах, объяснять слишком долго. Дайте кто-нибудь лист бумаги.

Таня вырвала из общей тетради двойной лист.

— Хорошо, что в клеточку, — сказал Юрий Петрович, разлиновывая лист. — У меня будет нечто вроде периодической таблицы элементов.

Он быстро набросал схему и положил на средину стола. Все девушки, включая Марину, стали изучать её. Юрий Петрович извинился, что отдал дань своей профессии. Ведь он математик. А математики действительно в его схеме хватало.

— Кто придумал эту схему? — спросила Таня. — Ваш любимый и обожаемый Диоген?

— Диоген, — сказал Юрий Петрович, сразу Преобразившись и вдохновившись при имени любимого и обожаемого философа: — Диоген не чертил никаких схем. Создал обширную философскую систему и всю её держал в голове. Нигде не записал даже общих положений. И вот из-за того, что письменных трудов не осталось, теперь специалисты не могут однозначно толковать его взгляды. И это очень обидно. Ведь он первый из людей за много веков до Дарвина высказал догадку о родстве человека и животных. Первым предсказал пагубность цивилизации для природы. Кстати, он был абсолютно равнодушен к деньгам и богатству. Категорически отверг благий порыв самого Александра Македонского, который один раз побеседовал с ним и поразился оригинальности ума настолько, что предложил любую награду. Единственным человеком в мире, перед которым Александр Македонский склонил голову, был Диоген. А мы всё говорим, вот, мол, Диоген, — чудак человек. Жил в бочке, называл себя собакой, и если ему бросали кость как собаке, тут же принародно мочился на эту кость как собака. Чушь все собачья. Не это главное.

— Что значит называл себя собакой? — спросила одна из девушек.

— Знакомясь с новым человеком, говорил в ответ: «А я собака Диоген», особенно если тот кичился своими титулами.

— А ведь всё-таки Диоген жил в бочке, — сказала Таня с хитрецой в голосе и подмигнула подругам.

— Жил, — сказал Юрий Петрович. — Ну и что?

— Значит он отвергал комфорт?

— Да, — согласился Юрий Петрович, — он отвергал комфорт. Вы хотите сказать, что у меня комфорт фигурирует в числе удовольствий под номером девять? Да, я люблю тёплую ванну при сырой погоде и удобную одежду во все времена года. Но дело в том, что в древние века климат на побережье Средиземного моря был великолепный, и Диоген вполне мог обходиться морскими ваннами и жить вообще без одежды. Ещё вопросы есть?

— Философствовать легко, — сказала Таня, теперь уже разозлившись. — А вот когда вы сами, Юрий Петрович, попадёте в сеть, тогда узнаете, как люди страдают.

— Никто не гарантирован от ошибок, — заявил он обычным своим спокойным голосом. — И, следовательно, от неприятностей. Но я всячески пытаюсь избежать их. По примеру Диогена. Кроме того не забываю добрых советов Эпикура и Горация. Один советовал стремиться к безмятежному состоянию души и не отказывать себе в удовольствиях, а другой, уметь довольствоваться малым. Правда, довольствоваться малым кое в чём я пока ещё не научился.

Девушки значительно посмотрели на Марину.

— Однако нам пора идти, Маринушка, — сказал Юрий Петрович, взглянув на часы. Он равнодушно и нехотя поднялся со стула, словно не замечая внутреннего состояния девушек. На самом деле он все прекрасно видел и замечал, особенно как они воспринимали слова, относящиеся прямо или косвенно к Марине.

… Когда они оделись и вышли из комнаты, Таня с усмешкой сказала им вслед: «На всё у него готовый ответ. Хотелось бы видеть его рожу, когда Маринка бросит его».

— Ты думаешь, она его бросит? — сказала девушка, которой нравился Юрий Петрович. — По-моему, он человек не ординарный.

— Боюсь, что он уже крепко держит её в своих когтях, — сказала другая девушка.

— Посмотрим, — сказала Таня и вдруг спохватилась: — Тьфу, чёрт! Я так и не узнала, сколько ему лет. Забыла ещё раз спросить.

V

За ужином к Олегу подсел командир отделения сержант Глотов, делавший кое-какие свои дела ловко и незаметно для начальства. Последнее время Петруха (так звали его) познакомился с одной девушкой и второй день носил в кармане письмо для неё, но не мог найти надёжного человека, выезжающего в город, чтобы передать ей весточку. По почте не посылал, не надеялся, что придёт в срок. И тут же затеял ещё одно дело…

— Письмо, — сказал Глотов, — надо отдать Зоиньке завтра утром, чтобы вечером пришла на свидание. Ой и девка! Острога! Огонь! Завтра если не увижу её, умру. А послезавтра… — Он осёкся и беспокойно заёрзал на стуле. — Олег, ты можешь меня выручить. Выручи, — умолял он, — как друга прошу.

Пока Петруха рассказывал, как страстно желает увидеть Зоиньку, Осинцев задумчива. отхлёбывал чай, и когда тот стал изливать дружеские заклинания, Олег ухмыльнулся, подумав про себя: «Тоже мне, друг нашёлся» и сказал:

— Говори яснее.

— Ну в общем так, — сказал Глотов. — Ты завтра дежуришь по штабу. А тут такая вещь. Пашку Серегина, который возит полковника знаешь? Ну вот. Он отвезёт старика на учение и приедет обратно в распоряжение дежурного офицера. Сам офицер за почтой в город не поедет, а пошлёт дневального. Это уж заведено.

Тебя и пошлёт. По пути заедешь в пищекомбинат, отдашь Зоиньке записку, пока она на работе (он полез в карман). И порядок! Идёт?

— Нет, так не пойдёт, — ответил Олег. — Это нарушение.

— Да что ты! Абсолютно надёжно!

— Три дня назад ты дежурил. Почему заранее не позаботился?

— Ну, когда это было! (Оба поднялись из-за стола и пошли в казарму). Дорого яичко ко Христову дню.

— Могут одного Пашку послать. Он и завезёт.

— Одного не пошлют. Нельзя военную почту доверять такому олуху. Да и машину не бросишь без присмотра. — Петруха вздохнул и продолжал:

— А на Пашку я и не надеюсь, откровенно-то говоря. Ох, он и плут! Заедет к Зоиньке и забудет, что у него полковник в горах остался.

— Ты тоже хорош гусь, — сказал Олег, усмехнувшись.

— Ну, не в этом дело. Пашку одного не пошлют. Это уж точно. Выручи.

Оба помолчали. Олег шёл и думал.

— Сколько времени, по-твоему, займёт эта операция? — спросил он.

— Минут пять, не больше. Несколько шагов шли молча.

— Ладно, давай. Передам письмо при условии, если меня пошлют, а в самоволку я не поеду.

— Добро, — сказал Глотов и, достав из кармана конверт с запиской, отдал Осинцеву. — А я с Пашкой сейчас же договорюсь.

Они разошлись.

На другой день, как и предполагали, Осинцева отправили за воинской почтой. К крыльцу штаба подкатил военный газик. Из Кабины высунулась светло-русая голова Пашки Серегина.

— С тобой еду? — спросил Олег, обходя машину спереди, чтобы сесть рядом с шофёром.

— Со мной, — ответил Серегин, переключая передачу и разворачивая машину. — Ты не забыл, о чём тебя просил Глотов?