Кто не спрятался (сборник)

Латынин слушал, не перебивая, только однажды мне показалось, что он поморщился - когда я заговорил о своем визите к Жильцовым.

После того как я замолчал, мы еще какое-то время шли рядом, не говоря ни слова. Лично я ждал теперь от него каких-нибудь сообщений. Но не дождался.

- Ну что ж, - сказал он, тяжко, как мне показалось, вздохнув, - я благодарен вам за участие в судьбе моего сына. Спасибо, конечно, и за заботу о моем имуществе, - тут мне послышалась в его словах некоторая ирония. - Но, насколько я понял из ваших слов, Саша с этой нехорошей компанией порвал, иначе меня давно уже обворовали бы. А без Саши им этого сделать и не удастся: квартира находится на охране. Вы знаете, что это такое?

Я знал. Окна и двери в квартире, поставленной на охрану в специальной милицейской службе, снабжаются особыми устройствами, которые дают сигнал на пульт дежурного о том, что кто-то проник в дом. Если это хозяин, он должен в течение короткого времени позвонить этому дежурному и дать отбой. В противном случае бригада сотрудников милиции немедленно выезжает на место.

- Так что никаких оснований для паники нет, - заключил он. - Но вы не ответили, какая у вас конечная цель?

Он по-прежнему желал, чтобы рассказывал я, и пока это ему удавалось. Тогда я напрямик сказал ему, что конечная цель журналистской работы есть, разумеется, написание материала. И, предупреждая дальнейшие вопросы, объяснил, что история его сына представляется мне в чем-то характерной, а потому заслуживающей внимания.

- С конкретными фамилиями? - спросил он.

- Вполне вероятно, - ответил я.

Некоторое время мы снова шли молча. Наконец он сказал неожиданно мягко:

- Мне бы этого не хотелось...

Я пожал плечами.

- И не только из-за того, что таким образом вы ославите меня и мою семью на весь город, - продолжал он все так же мягко. - Вы уж простите, молодой человек, за откровенность, но я понимаю, что это вас только подхлестывает: у меня есть определенное положение, и от этого материал будет особенно "жареным"...

Я попытался возразить, но он остановил меня движением руки:

- Повторяю: не только в этом дело. Главное - в моем сыне. Вы говорите, что желаете помочь. А я боюсь, как бы в погоне за остреньким материалом вы ему не навредили. Видите ли, Саша только внешне такой благополучный и независимый. На самом деле он ребенок с очень трудной судьбой. Да, я не боюсь этого слова - именно судьбой! А отсюда - с трудным характером и не слишком крепкой нервной системой. Вот так-то...

Я молчал, тем самым предлагая ему продолжать.

- Уж не знаю, что вам наговорила эта болтушка Жильцова, - произнес он наконец, - но я очень любил Сашину мать.

Латынин остановился возле парапета и облокотился на него, глядя на реку. Теперь ко мне был повернут роскошный аристократический профиль.

- Странное дело, - сказал Виктор Васильевич задумчиво. - Вы, вероятно, лет на двадцать меня моложе, при этом совершенно посторонний мне человек, а обстоятельства складываются так, что я должен перед вами чуть ли не исповедоваться.

Он усмехнулся, и сбоку эта ухмылка показалась мне иронической, хотя в голосе его слышна была только грусть.

- Ну да ладно, делать нечего, - Латынин решительно провел рукой по своему седому бобрику и повернулся ко мне лицом. - Слушайте: Надю я действительно любил. Да, потом появилась Лена, моя теперешняя жена, но если вы думаете, что это было вот так легко - развелся, женился! - вы ошибаетесь. Я ведь понимал, что не просто меняю одну жену на другую, я Сашку оставляю! Мне тогда казалось, что сердце не выдержит и разорвется... Да, я знаю, что вы думаете: не разорвалось и благополучно оставил. Так ведь это же жизнь! Но даже если я и виноват; Надя наказала меня самым страшным образом. Врагу не пожелаю пережить то, что пережил я, когда она умерла.

Виктор Васильевич помолчал, вроде задумавшись, а потом сказал:

- Знаю, не должен бы я этого говорить, но как она могла не подумать о сыне?! Конечно, я ее судить не имею права, но, по-моему, все, что сейчас с Сашей происходит, тоже отдаленный результат ее... - Тут он запнулся на секунду и закончил, подыскав слово: - Ее поступка. - А потом, спохватившись, прибавил: - Хоть и с себя я, разумеется, ни грана вины не слагаю.

- Да, так вот, - продолжал он, устремив взгляд куда-то поверх моей головы. - Надя умерла... Саша жил у бабушки, у Надиной матери. Моя бывшая теща... Это, знаете ли, такой тип женщины - добрая, любвеобильная, но абсолютно без царя в голове. Когда мы наконец получили квартиру, Саше было десять лет, это был уже очень капризный и избалованный ребенок. Нет, я бабушку тоже не виню! Я понимаю, что это со стороны легко осуждать, а когда Саша стал жить со мной, я сам ни на минуту не мог забыть... ну того, что случилось. Кое-кто из знакомых ахал: дескать, ребенок делает что хочет, растет совершенно безнаказанным. Знаете, я бы тут другое слово употребил: ненаказуемым. Это точнее. Ну, что мама умерла, Саша, конечно, знал. Но до сих пор не могу понять, зачем понадобилось говорить ребенку про самоубийство! Бабушке, видите ли, кто-то сказал, что иначе он может узнать об этом, когда вырастет, и в переходном возрасте получит душевную травму, а то и психическую. Объяснение, само собой, бабушка нашла такое туманно-розовое: "Мама не захотела больше жить". Как будто нельзя было предположить, что парень вырастет и начнет спрашивать: почему? Ему, конечно, объяснили. Нашлись сердобольные, вроде Жильцовых, - добавил он вдруг зло.

Латынин замолчал, провожая отсутствующим взглядом плывущую мимо нас баржу. У меня появилось твердое ощущение, что он говорит сейчас совершенно искренне, что это действительно нечто вроде исповеди. А исповедь лучше не перебивать.

- Понимаете, - сказал Виктор Васильевич, и мне показалось, что он медлит, подбирая нужные слова, - сын всегда был к остается для меня самым дорогим человеком на свете. Потому-то мне особенно больно, что наши с ним отношения сложились так... неудачно. Вот вы хотите написать статью в газету. Вы побывали у Жильцовых, потом поговорите с кем-то из Сашиных товарищей, встретитесь с ним самим. Я пытаюсь поставить себя на ваше место: к каким выводам вы придете? Скажем, о тех самых наших взаимоотношениях? Я бы, пожалуй, пришел к таким: всю жизнь отец пытался "купить" собственного сына - игрушками, подарками, деньгами, и вот результат. А ведь это не так. Никогда я Сашу "купить" не хотел, во всяком случае, сознательно. Просто... Как бы это вам объяснить? У меня в сердце были к нему любовь и жалость. Понимаете? Жалость и любовь. Я просто не в состоянии был ему в чем-то отказать. Все знаю: это не самый лучший способ воспитания, но иначе я просто не мог. А дальше - больше. У Саши с детства характер очень неровный. То вдруг дуется абсолютно беспричинно, то лезет ласкаться. Как думаете, что я почувствовал, когда однажды понял, что чаще всего он стал ласкаться, если ему что-нибудь от меня нужно? Это где-то с седьмого класса началось. Он стал грубить - не только мне, но и Елене. Хотя прямо скажу: такую мачеху, как она, поискать, она всегда относилась к нему, как к родному сыну. Я уж и к врачам обращался, и к педагогам. Все разводят руками: переходный возраст! Увлеките, говорят, ребенка совместным делом. Вон иные домашние спектакли разыгрывают, в турпоходы ходят. Создают ситуации, когда можно у собственных детей заслужить авторитет и уважение. Ну какие там турпоходы! Не так я устроен, да и времени и сил не хватало. Концерты, репетиции, половину времени на гастролях... Короче, что называется, сына я упустил.

В последних словах звучала такая горечь, что я не удержался, заметил:

- Саше только семнадцать, стоит ли так отчаиваться?

Он пожал плечами:

- Я надеюсь, конечно. Но сегодня, скажите, так ли уж я виноват, чтобы вытаскивать меня на свет божий со всем грязным бельем? Я понимаю, будь у Саши отец пьяница или алкоголик -тогда да! Бейте в колокола! А сам мальчик, виноват ли он в том, что так сложилась его жизнь? И вот подумайте теперь, поможет ему ваша статья - при его-то ранимом характере? Или наоборот? Может ли она что-нибудь исправить? Ну, хотя бы кого-то другого уберечь от подобной беды?