Только никому не говори. Сборник
Только никому не говори. Сборник читать книгу онлайн
Новый сборник серии «Мастера советского детектива» представлен творчеством Инны Булгаковой. Она великолепно владеет всеми атрибутами классического детектива.
Открывает сборник роман «Только никому не говори», построенный на логических догадках, интуитивном проникновении в психологию преступника.
Разгадать тайну повести «Гости съезжались на дачу» не удастся никому, не перевернув последнюю страницу.
В романе «Соня, бессонница, сон» роковые обстоятельства происшедшего потрясают.
Завершает сборник роман «Иди и убей», где загадочное романтическое начало переходит в реальность нашего времени.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Вас интересует трактовка образа или мой подход к проблеме вообще?
— И то и другое.
— Для Отелло убийство жены было не преступлением, а возмездием: воин, покаравший предателя. И раскаяние наступило позже, когда он понял, что погорячился: она любила только его. А что касается порывов, то у кого их не бывало… — Ника улыбнулся неопределенно. — Да ведь только единицы идут до конца. Порыв порывом, а внутренняя готовность к преступлению должна быть. Сила, свобода и раскованность. Я кое-что в этом понимаю, — он опять улыбнулся. — Специализируюсь в основном на злодеях.
— Сильное ощущение?
— Да как вам сказать… Игра — это всего лишь игра.
— В жизни не приходилось испытывать?
— Не убивал, — коротко отозвался Ника, прозрачные глаза его сияли, он наслаждался беседой.
— Когда вы узнали о трагедии Черкасских?
— Сразу же. От Мити.
— А чем вы сами в это время занимались?
— Лежал в больнице, — после паузы неохотно ответил актер. — Предынфарктное состояние.
— С чего бы это?
— Перенапрягся. И жара. Когда меня слегка откачали, позвонил Мите пожаловаться — и вдруг! Какая тайна! И какая актриса!
— Вы ведь видели ее в роли Наташи Ростовой?
— Имел счастье. Конечно, алмаз нуждался в шлифовке, но великолепные данные.
— Она там плясала в пунцовой шали, да? В которой потом исчезла…
— Да, пляска, конечно… гитара, русский дух — прекрасно! Зажгла всю публику. Но там еще были такие тонкости. Например, ночная сцена у раскрытого окна. Господи, от кого я только этот монолог не слыхал — совсем заездили… Когда на вступительных какая-нибудь душечка восклицает: «Ах, я полетела бы!» — я всегда думаю: «Шалишь, голубка!» А тут — да, вот, сейчас — полетит! Хотелось сказать словами Вольтера: «Целую кончики ваших крыльев!» Ну а приход к раненому князю прелесть! Эта девочка как будто знала любовь и умела любить — вот что поразительно, вот что такое талант.
— И вы бы взялись отшлифовать этот алмаз?
— Я — да. Но она передумала.
— Странно, правда?
— Да уж… Поглядел я на Петеньку: славный юноша, красавчик. пижон — но ведь ничего особенного! Кстати, насколько я осведомлен, этот Петя был на даче во время убийства, да?
— Он ничего не знает, ждал сестер на крыльце.
— Удивительное дело! Сидит на крыльце юноша и ничего не знает. А в доме черт знает что творится… Вам не кажется это подозрительным?
— Юноша тут сбоку припека… тут не юноша, тут кто-то другой, постарше да поинтереснее. Она любила человека, «до которого всем, как до неба». Какого числа вы попали в больницу?
— Одиннадцатого июля.
— То есть в понедельник?
— Именно в понедельник.
Мы помолчали, Ника вдруг рассмеялся.
— Иван Арсеньевич, это не я. «Как до неба» — сильно сказано, но не про меня: грешник… и даже не великий грешник, а так, по мелочам.
— Вы хорошо помните неделю, предшествующую вашей внезапной болезни? Например, в среду, шестого июля, что вы делали?
Ничего не помню. Состояние смутное, странное, предынфарктное.
— Так. А вы раньше бывали в Отраде?
— Позавчера впервые.
— И не побоялись заблудиться ночью в роще?
— Я не покидал вашу тропинку.
— Чем вы занимались там два часа?
— Тишиной и покоем.
— И подслушиванием?
— Уловил только концовку.
— Из которой, однако, узнали, что у нас с Борисом встреча сегодня в двенадцать в беседке?
— Так ведь, извините, вы заорали на весь лес.
— И приехали продолжать подслушивать? Можно взглянуть, что у вас в сумке?
— Пожалуйста. Ничего. Пустая, видите?
— Я извиняюсь, — вдруг вмешался бухгалтер. — В первый раз вы сюда заявились без сумочки.
— Вы наблюдательны. Я пришел на разведку, узнать, где сыщик. Потом беседку поискал, понял, что сыщик занят, и вернулся к машине забрать апельсины для доктора. И в этой моей сумочке…
— У вас есть машина?
— «Жигули».
— И давно?
— Давненько, — актер пристально поглядел на меня и внезапно захохотал. — Великолепно! «Господа присяжные! — заговорил он мрачно и торжественно. — Подсудимый сознается, что у него есть машина, зато нет алиби на среду, шестое июля, на четыре часа пополудни!» — «Я не виновен!» — «Убийца! Вас ждет электрический стул!..»
Актер обращался к Василию Васильевичу и Игорьку, с мольбой протягивая руки. Я наблюдал, наши взгляды встретились, Ника осекся.
— Иван Арсеньевич, вы прирожденный сыщик и буквально из ничего умеете сплести удавку. Я восхищен.
— К сожалению, в этой истории мало забавного. Вы узнали сегодня Павла Матвеевича?
— Доктора? Нет. Не ожидал. Мы встречались несколько раз у Мити. Он мне очень нравился, к нему я бы лег под нож. Я привык… все у нас привыкли к словам, словам, словам. А в нем чувствовалась сила и смелость. Знаете, чем он меня встретил? «Была полная тьма. Полевые лилии пахнут, их закопали. Только никому не говори».
Я даже вздрогнул: глуховатый голос, интонация задумчивая и в то же время страстная, жалобная — смиренный зов Павла Матвеевича. Больной напряженно, приподняв голову, следил за актером, повторил последние слова «никому не говори», откинулся на подушку и безразлично уставился в потолок.
— Не скажу. Не скажу, бедняга. А может, скажу. Надо подумать. Над этими словами стоит подумать.
— Он впервые произнес их в погребе, куда отправился прямо с поминок жены.
— А вы уверены, что впервые? Вы уверены, что он не принес их из прошлой своей, нормальной жизни? Ничто не возникает на пустом месте — все эти, как вы называете, порывы. А уж тем более помешательство — нужен толчок, неподвижная идея и подходящие обстоятельства.
— Смерть любимой жены — для некоторых обстоятельства подходящие.
— Согласен. Бывает. Человек теряет рассудок с горя… Какое горе? Смерть. Куда бы понесло его? На могилу жены, правда? Заметьте, Митя с Анютой именно на кладбище отправились его искать. А он сидел в погребе. Значит, был какой-то другой толчок, какое-то другое потрясающее впечатление — последнее, что осталось в его душе навсегда. Эти самые лилии.
— Да, если б не лилии, все более или менее объяснимо. В Отраде исчезла его дочь, он что-то не довел до конца, например, не успел осмотреть погреб — вот вам последнее впечатление из прошлой нормальной жизни. А лилии — так, безумный бред, но — я помолчал. — Но дело в том, что вы правы: впервые он упомянул о них не в погребе, а перед бегством в Отраду и повторяет до сих пор.
— А по какому поводу он упомянул о лилиях?
— Безо всякого повода. На поминках один человек сообщил ему новость… неприятную в обычных обстоятельствах, но в тот момент она вряд ли произвела на Павла Матвеевича такое уж потрясающее впечатление. И новость эта не имеет никакой связи с лилиями.
— А может быть, для Павла Матвеевича с ними как-то связан этот «один человек», выбравший подходящий момент для своей новости? Этот человек для вас вне подозрений?
— Не сказал бы. Не знаю. Главное, я не понимаю, что значат «полевые лилии» в данном контексте.
— Не ищите цветочки, Иван Арсеньевич. Это наверняка какой-то символ, какой-то знак.
— Ну понятно. С древнейших времен белые лилии олицетворяют чистоту и смирение. Но они «пахнут»! Вы понимаете? Нечто совершенно конкретное: цветы пахнут.
— Но кто ж закапывает цветы! — воскликнул Ника.
— А символ? Который еще и пахнет?
— Ну, это как сказать… Вот подумайте. Символ — условное выражение какой-то идеи, например, знамя — символ воинской чести. Для вас, Иван Арсеньевич, да и для меня, в силу специфики наших профессий, идея выражается обычно в словах. Слова закопать нельзя, а рукопись можно. То есть символ может быть воплощен в конкретном материале: мрамор, ткань, краски на холсте. Впрочем, это абстрактное рассуждение. Никакой статуи или картины Павел Матвеевич, конечно, не закапывал.
— Он ничего не закапывал, а вот убийца где-то надежно спрятал труп. Кстати, о картинах. Вы ведь присутствовали на сеансах Дмитрия Алексеевича?