Красавица и чудовище

На вывеске над зеркальной витриной модного магазинчика значилось: «Уголок Китти». Я тут же решил, что название никуда не годится. Начать с того, что магазинчик расположен не на углу, а зажат с двух сторон обувным магазином и магазином произведений искусства. Хотя на Сёркл кое-где можно отыскать углы: там, где в нее вливаются боковые улицы. Во-вторых, это магазин предметов дамского туалета, выглядевших чересчур сексуально: бикини и вечерние платья с глубоким декольте, выставленные в витрине, никак не ассоциировались со словом «Китти», [24] и, наконец, значение названия — «Уголок резвой киски» — вызывает в воображении теплое уютное местечко возле печки, где владелец этой киски поставил ящик с обрывками бумаги и дезодорированной соломкой, которую продают в любом супермаркете.

Когда я переступил порог, закрыв за собой дверь, в магазине не было ни души, кроме хозяйки. Китти оказалась натуральной блондинкой, рост около пяти футов шести дюймов; судя по округлым формам ее тела, весит она не меньше ста двадцати фунтов и ей хорошо за тридцать. Она была облачена, наверное, в самый эффектный туалет из выставленных на витрине: нечто не поддающееся описанию из голубого атласа с разрезом сбоку до бедра и низким декольте, выставлявшим на обозрение великолепную грудь, которой было слишком тесно под туго натянутой тканью. На мгновение мне показалось, что я ошибся адресом и попал в клуб «Алиса», где дамы в слегка прикрывающих тело костюмах танцуют между столиками, демонстрируя завсегдатаям, любителям «клубнички», за весьма умеренную цену свои прелести; долларовые бумажки они засовывают прямо за лямки лифчиков.

— Мисс Рейнольдс? — спросил я.

— Да.

— Я Мэттью Хоуп. Недавно звонил вам…

— Да, здравствуйте, мистер Хоуп, — сказала она и шагнула мне навстречу, улыбаясь и протягивая руку. Каждый изгиб ее тела рельефно обрисовывался под глянцевито сверкающей тканью платья, которого на ней почти не было.

Ярко-голубое платье гармонировало с цветом ее глаз, несколько более блеклых, а нитка жемчуга неправильной формы на шее — с дымчато-серым тоном век. На припухлых губах, с помадой цвета плодов граната, все еще играла улыбка. Влажная ладонь слегка коснулась моей руки. На меня повеяло сентиментально-слащавым запахом ее духов.

— Вы сказали мне по телефону…

— Да, что защищаю человека, которому предъявлено обвинение в убийстве, и был бы признателен вам за помощь.

— Но чем же я могу помочь? — спросила она, отпустив мою руку.

— Этого человека зовут Джордж Харпер.

— И что же?

— Он приятель Эндрю Оуэна.

— И что же? — снова повторила она.

У меня возникло впечатление, что Китти впервые слышит и то и другое имя. Я и не думал, что она знакома с Джорджем Харпером. Но после всего, что прочитал в деле о разводе Салли Оуэн…

— Эндрю Оуэн, — повторил я.

— Вам кажется, что я знакома с одним из них? — спросила она.

— Мне казалось, что вы могли бы знать мистера Оуэна.

— Извините, не знаю.

— Это тот черный, у которого винный магазинчик на углу Вайн и Третьей улицы.

— Извините, но…

— Мисс Рейнольдс, в прошлом году я вел дело о разводе Салли Оуэн. В то время она была женой мистера Оуэна. — Я умолк. Ни малейшего проблеска воспоминания не появилось на ее лице. — Миссис Оуэн называла вас свидетельницей по этому делу.

— Меня? — спросила она, и глаза ее широко раскрылись от удивления.

— Вы — Китти Рейнольдс, не так ли?

— Да.

— И живете в квартире над этим магазином, верно?

— Нет. Я живу на Фламинго.

— Раньше вы жили в квартире над этим магазином?

— Только не в последние полгода.

— Жили вы здесь год назад?

— Да.

— И как раз тогда и началось дело о разводе — в октябре прошлого года.

— И вы утверждаете, что миссис Оуэн называла меня сви…

— Она сказала, что мистер Оуэн оставил ее и жил здесь, с вами.

— Это чепуха.

— Так она рассказала.

— Тогда почему же меня… Я хочу сказать, если был судебный процесс, или слушание дела, или как вы там это называете, — тогда почему же меня не вызывали как свидетельницу или как там положено?

— Мы достигли соглашения до передачи дела в суд. Не было необходимости…

— Во всяком случае, все это чепуха. Кто эта женщина? Как она смела говорить обо мне такое? Жить с чернокожим? Единственный черный, которого я знаю, — мой садовник!

— Полагаю, вы живете одна, мисс Рейнольдс? Были ли вы…

— Да, развелась шесть лет назад.

— Так два года назад вы были одинокой женщиной, когда, по словам миссис Оуэн…

— Это не означает, что я была знакома с ее мужем! Никогда раньше и не слыхала о нем, пока вы не упомянули его имени.

— Так он не жил здесь, с вами?

— Конечно, нет! И потом, какое все это имеет отношение ко мне…

Она оборвала фразу на полуслове.

Меня поразило, как внезапно она оборвала свой вопрос, конец фразы буквально повис в воздухе, — это резало слух. Собиралась ли она добавить что-то еще к этому слову, возможно, чье-то имя, может, она хотела сказать: «ко мне и Эндрю»? Или: «ко мне и к кому-то еще»? И тут меня вдруг осенило: она произнесла не слово «мне», а только слог «ми», [25] — часть имени, она хотела сказать: «Мишель»!

— Что вы хотели сказать?

— Уже сказала все, что хотела.

— Нет, вы себя оборвали.

— Вы мне сказали, что защищаете интересы…

— Да?

— Человека, по имени Джордж Харпер.

— Да.

— Так как все это связано с… с… тем, что случилось?

— Случилось то, что его жену убили.

— Да, так каким образом это убийство связано с вашими вопросами о… что… как там его звали?

— Эндрю Оуэн. Мисс Рейнольдс, что вы собирались сказать?

— Сказала вам, что говорила о…

— Мне кажется, что вы собирались произнести имя Мишель.

— Не знаю никого по имени Мишель.

— Но именно это вы и собирались сказать, правда? Вы хотели сказать: «Какое отношение все это имеет к Мишель?»

— Послушайте, у меня не укладывается в голове, почему вы так уверены в том, что именно я собиралась сказать? Вы читаете мои мысли на расстоянии, мистер Хоуп?

— Вы знали Мишель Харпер?

— Нет.

— Уверены в этом?

— Абсолютно.

— Вы знали Джорджа Харпера?

— Нет.

— Давайте вернемся на минутку к Эндрю Оуэну.

— Нет, не станем никого тревожить. Отыщем-ка дверь и уберемся отсюда, согласны, мистер Хоуп?

— Мисс Рейнольдс…

— Мне придется позвонить в полицию, — пригрозила она.

— Вероятно, — сказал я, выходя за дверь.

Меня внезапно охватило острое ощущение, что в этом деле все поголовно врут, включая и моего клиента.

И мне очень хотелось бы знать, по какой причине.

Глава 7

В 1621 году губернатор штата Массачусетс издал указ, по которому 13 декабря было объявлено днем празднования и молитвы, чтобы колонисты вознесли благодарность Всевышнему за богатый урожай зерна, впервые собранный ими после высадки на Плимут-Рок. Приглашенные на праздник индейцы принесли в дар хозяевам оленину и дикую индейку, и женщины подали их на стол вместе с рыбой, гусями и утками, которыми снабдили их мужья. Было на столе также много хлеба, выпеченного ими из пшеницы собственного урожая, маисовые лепешки, зеленые побеги кукурузы и бобы, а также жареная свинина, орехи и тыква, тушенная в кленовом соусе. Три дня колонисты и их гости — индейцы возносили молитвы, пели и веселились. Это был первый День Благодарения в Америке.

В этой части Флориды индейские племена жили далеко не так благополучно, как их братья на севере. Первым белым человеком, с которым познакомились индейцы, был испанский конкистадор Хуан Понсо де Леон, который прибыл в Мексиканский залив в 1513 году, опьяненный своими успехами на Атлантическом побережье, где даровал название Флориде и провозгласил принадлежавшими Испании все земли, на которые ступила его нога. Здесь, на Западном побережье, он натолкнулся на ожесточенное сопротивление индейцев и был вынужден уплыть обратно, в Пуэрто-Рико, так и не добыв золота, за которым явился. Хотя он обещал вскоре вернуться, вторично появился в этих местах по прошествии восьми лет, в 1521 году, и, кажется, только для того, чтобы пасть сраженным отравленной стрелой, посланной индейцами в знак приветствия. Он погиб, так и не добыв ни сокровищ, ни тайны вечной молодости, о чем мечтал всю жизнь. (Если бы он жил в наши дни, то, наверное, присоединился бы к трем моим клиентам и варварски истреблял бы природные сокровища острова Сабал.)