Не гаси свет

Кабина в последний раз вздрогнула и остановилась. Мадемуазель Штайнмайер вышла на площадку и прислушалась. Никаких подозрительных звуков — только классическая мелодия доносится из какой-то квартиры. Женщина нащупала новые ключи на дне сумки, шагнула к двери.

И застыла с вытянутой рукой.

Опера…

Звук шел из ее квартиры…

Кристина готова была развернуться и сбежать, но справилась со страхом, отперла замок и остановилась на пороге: музыка играла в гостиной, ее стереосистема была включена… Женский голос набирал силу, пели скрипки. Сопрано…

Хозяйка зажгла свет и осторожно двинулась вперед, оставив входную дверь открытой. Комната была пуста, но на журнальном столике лежал CD-диск. Журналистка точно знала, что утром его там не было. Она ненавидела оперу и не покупала классические записи.

Медленный вдох. Шаг. Остановка. «Тоска» Пуччини. И на радио ей тоже прислали диск. Значит, это не ошибка…

Это часть плана.

Кошмар — снова…

Первая мысль — «Он еще в квартире!» — заставила сердце Штайнмайер бешено колотиться. Она кинулась в кухню, рванула на себя верхний ящик, схватила самый большой нож и заорала:

— Покажись, придурок! Давай, покажись!!!

Кристина кричала, чтобы подбодрить себя и попробовать напугать непрошеного гостя. Но ответа она не дождалась — только певица брала все более высокие ноты. Женщина убавила звук до минимума и в наступившей тишине услышала стук собственного сердца. Она переходила из одной комнаты в другую, держа перед собою нож, дрожавший, как рамка в руках лозоходца.

Зимний день клонился к вечеру, и в квартире царил серый сумрак. Нажимая на кнопку очередного выключателя, Кристина напрягалась в ожидании нападения.

«Где ты, сволочь? Кто ты?

Из какой дыры ты выполз, чтобы портить мне жизнь?

И откуда ты знаешь обо мне то, что знаешь?»

А он ее знал. Отлично знал. И сумел попасть в квартиру — несмотря на новые замки. Неужели тот молодой слесарь участвует в заговоре?

«У тебя паранойя, старушка!»

Журналистка вспомнила, что торопилась на встречу с Денизой и попросила парня оставить новые ключи в почтовом ящике. Идиотина! Она вернулась к двери и закрыла задвижку, чего не сделала — просто не могла! — в тот день. Мастер тогда сказал: «Можете поставить любые замки — опытный грабитель все равно их откроет. Единственная гарантия — засов. Он обеспечивает безопасность, когда вы в квартире…»

Толкнув ногой дверь в туалет, хозяйка содрогнулась от омерзения: кто-то воспользовался унитазом и не спустил воду — в желтой луже нагло плавал окурок. Она поспешно дернула за цепочку. Ее затошнило, но не вырвало.

Лицо женщины было мокрым от пота.

Пусто. Квартира пуста…

И новая мысль — как удар кулаком в поддых: «Игги… Его нет…»

— Игги? Игги! Игги! Ответь, прошу тебя! ИГГГИ-И-И-И-И!!!

Крик заполнил собой тишину квартиры и швырнул Кристине в лицо ее собственный страх, как тугой мячик для игры в сквош. Она рывком открывала дверцы шкафов, выбрасывала на пол ящики, как будто изверг мог запихнуть песика в один из них!

«Сволочь проклятая, ты сдохнешь, если тронул мою собаку хоть пальцем!»

Шлюзы открылись, и она почувствовала на губах соленый вкус слез.

— Мерзкая тварь… — всхлипывая, бормотала Штайнмайер. — Пропади ты пропадом! Убью тебя, скотина…

Она шваркнула кулаком по двери, повернулась и растерянно огляделась, понимая, что обыскала все, что могла, — даже обувные коробки. Она везде посмотрела. Под мойкой, в мешке для мусора… Но не в холодильнике. Огромный металлизированный агрегат с синими цифрами в верхнем углу дверцы: 2 °C –20 °C.

«О нет, нет, нет, только не это… Боженька, миленький, обещаю каждый день выгуливать Игги, ему больше никогда не придется писать в лоток! Только не в холодильнике, умоляю!» Кристина сделала глубокий вдох, обогнула стойку и взялась за ручку. Закрыла глаза и потянула, преодолевая сопротивление магнитного замка.

Подняла веки.

Легкие ее наполнились воздухом, и волна облегчения разлилась по всему телу. На полках стояли баночки йогуртов и фруктовых десертов без сахара, две бутылки обезжиренного молока, легкое масло, сыры от Ксавье, бутылка белого вина, несколько бутылок «Кока-колы», коробка ризотто с белыми грибами из итальянской бакалеи, готовые блюда для микроволновки… А в ящиках лежали помидоры, редиска, яблоки, манго и киви.

Оставалось проверить морозилку. Хозяйка медленно открыла дверцу…

Полки были заполнены продуктами, которые она недавно заказала по Интернету.

Ничего другого. Никаких «посторонних»… предметов.

Игги исчез. Нужно признать очевидный факт. Собаки в квартире нет. Кристина кинулась в прихожую, открыла дверь, начала звать своего любимца и, не дождавшись ответа, вернулась в комнату. Ее взгляд упал на лоток с сухой газетной бумагой, и что-то внутри нее сломалось, как будто лопнула невидимая пружина. Она сползла по стене на пол, сморщилась и разрыдалась, как не рыдала с того дня, когда вскоре после пасхальных каникул вернулась домой из коллежа де ла Тест. Кристине было тринадцать, ее семья жила у моря, в доме на дюнах, и ее отец трижды в неделю ездил в Париж на запись передачи (потом он перешел на преподавательскую работу). Вокруг дома росли вековые сосны, там властвовали ветер и песок. Дюны надвигались на лес и сады, лес отвоевывал права у велосипедных дорожек, океан без устали трудился над очертаниями пляжа и песчаных банок — все было зыбким, эфемерным, непостоянным… В тот день над морем собиралась гроза, гремел гром, и Кристина изо всех сил крутила педали велосипеда, чтобы успеть домой до дождя. Она торопилась, зная, как опасно оказаться во время грозы под деревьями, но дело было не только в этом. Девочка жаждала сообщить родителям, что получила высший балл за сочинение, и не поняла, чем они так опечалены, почему отец обнял ее так крепко, что едва не задушил, почему у матери такое… неузнаваемое лицо. (Много позже, вспоминая это лицо, Кристина поняла, что оно было похоже на маску японского драматического театра Но.) Потом отец, с трудом сдерживая слезы, сообщил ей, что с Мадлен случилось ужасное несчастье, и она заметила в его глазах отблеск безумия и инстинктивно поняла, что больше никогда не увидит сестру. Кристине тогда показалось, что она не справится с горем. Такое горе разрывает человека пополам, внушает желание умереть.

«Так же было в тот раз, когда…

Нет, сейчас она не может об этом думать…»

Штайнмайер плакала. Сидела, повесив голову и обхватив колени руками, и плакала.

Ее сознание мутилось. Проглоченное сорок минут назад снотворное начало действовать: его молекулы растекались по крови, прокладывая дорогу к мозгу. Веки отяжелели, голова стала тяжелой, страх постепенно отступал… Она ужасно устала, она была на грани срыва, но теперь печаль и ужас опустошили ее — остались лишь апатия и оцепенение.

В химическом тумане, отделяющем явь от сна, плавали странные многоцветные, как аквариумные рыбки, образы. Мысли путались, психоделические видения сменяли одно другое. В какой-то момент Кристина окончательно утратила представление о времени и пространстве и увидела Игги — он лизал ей лицо, смотрел в глаза, а морда у него была огромная, как у коровы…

Перед тем как погрузиться в небытие, она последний раз нажала на кнопку телефона.

Чтобы связаться с Жеральдом.

И снова автоответчик!

На короткое мгновение ужас отогнал сон. Почему он не отвечает? «Да потому, что он с Денизой, — ответил злобный внутренний голос (он тоже говорил заплетающимся языком под действием химического гипноза). — Потому что он прямо сейчас трахает эту мерзавку, вот и не может ответить, дорогуша…» Спазм в желудке… Нет, «Стилнокс» сильнее, сон ватными пальцами ласкает мозг.

Полиция.

Нужно позвонить в полицию. Ей грозит опасность. Но что сказать? «Вот как, теперь у вас исчезла собака?» Женщина знала, как они отреагируют после случая с письмом. «Ты совсем обезумела… Тебе самое место в дурдоме…» Из груди мадемуазель Штайнмайер вырвалось последнее рыдание, больше похожее на икоту, и она наконец ощутила покой. Гребаный фармацевтический покой — но все-таки покой…