Кот госпожи Брюховец

– Что за фигарь был с тобой? Что он вынюхивал?

Главарь паясничал. Мария Николаевна Муромцева храбро молчала.

– Пристрелить? – Главарь прищурился и обвел взглядом пестрое сборище. Со всех сторон посыпались советы:

– Взять под красный галстук!

– Не марайся кровью! Возьми втемную!

– Отдать на съедение крысам!

– На Варшавке все спокойно?

Главарь вынул из кармана жилета часы, на его запястье мелькнула цепочка с желтым камешком.

– Товар готов к отправке в Ригу, упакован хорошо, фигари на вокзале не шлялись. Обнаружим хвосты – бабу вздернем.

Карл Иванович Вирхов боялся упустить момент. Отчаяние придало ему мужества. Он бесшумно отступил назад, глубоко вдохнул и рывком бросился на дверь: створки резко распахнулись и сшибли с ног охранявших вход бандитов.

– Стой! Стрелять буду! Все окружены! Сдавайтесь!

Вирхов выстрелил вверх.

Главарь присел, пытаясь спрятаться за коленопреклоненной Мурой. Девушка повалилась набок и засучила ногами, будто пыталась бежать.

– Стой! Руки вверх! – надрывался Карл Иванович. – Все входы и выходы перекрыты!

Стрелять повторно он не решался – ряды бандитов сомкнулись, слева и справа мелькнули две согбенные фигуры, свет померк. Главарь и его сообщники бесследно растворились в темноте, под их ногами трещали стекла разбитых ламп. Вскоре гулкий топот затих.

Вирхов на четвереньках подобрался к бесчувственной девушке: она лежала без движения. Прислушиваясь к каждому звуку, Карл Иванович долго распутывал во тьме веревки, стягивающие ее опухшие руки.

– Не смертельно, –приговаривал Карл Иванович, – затекли ручки, пройдет, это не страшно. Мария Николаевна!

Он осторожно похлопал ее по щеке – девушка застонала.

– Ничего, ничего, все будет хорошо, – Вирхов едва не плакал, – я вынесу вас из бандитского логова...

Он поволок обессиленную, безмолвную девушку к выходу, у канализационного колодца с превеликим трудом вскинул бесчувственную Муру на плечо – по собственному опыту следователь знал, что у потерявших сознание людей вес будто увеличивается... Он слышал прерывистое дыхание, и это успокаивало. С драгоценным грузом на плечах карабкался Карл Иванович по железным скобам.

И наконец, взмокнувший от неимоверных усилий, бережно перекинул Муру через край канализационного проема, перевалился сам и лег спиною на деревянную, круглую крышку – злостная комета Боррелли стояла над миром, из-под брюха кобылы выглядела она вдвойне зловеще.

Собравшись с силами, Вирхов выволок девушку из-под лошадиного брюха. Ее хорошенькое личико было поцарапано и измазано копотью. Шок был глубоким – не подвергли ли бандиты ее мучениям?

Вирхов погрузил девушку внутрь черного фургона и занял место кучера, натянул поводья, развернул фургон и выехал из зловещего тупика, направляясь на Васильевский. Он, немолодой человек, вторую ночь – и какую! – проводил на ногах, его голова гудела как котел. Он не знал, где доктор Коровкин: в «Аквариуме», на даче или у себя на Большой Вельможной? Квартира Муромцевых была ближе всего.

У знакомого дома Вирхов увидел свет в окнах профессорской гостиной. «Слава Богу! – перекрестился он, – прислуга не спит».

Он исхитрился вытащить бесчувственную Муру из фургона и на руках донес ее к дверям подъезда. Силы его были на исходе, теперь девушка казалась невыносимо грузной. На звонок выскочил заспанный дворник, по счастью, узнавший полуночников. Он и помог дотащить занемогшую барышню до дверей, на которых красовалась бронзовая табличка «Профессор Муромцев Н. Н.».

Дверь открыла темноглазая горничная Глаша.

– Господин Вирхов! Господи помилуй! Мария Николаевна! Живая? Недаром барыня беспокоилась!

– Принимайте! Куда уложить бедняжку?

– Что с ней? Что? Бедная Мария Николаевна! – причитала Глаша, ведя Вирхова в гостиную, освещенную слабым светом одинокой свечи в канделябре.

Ей и в голову не приходило, как можно впустить чужого человека в девичью спальню. Вирхов опустил бесчувственное тело Марии Николаевны Муромцевой на диван – ее опухшая ручка свесилась почти до пола, лента из растрепанной косы исчезла.

Глаша смотрела круглыми от ужаса глазами на неподвижную Муру.

– Что делать? – наконец пролепетала она. – Звонить доктору Коровкину?

Изнуренный следователь топнул ногой и грозно сдвинул плоские белесые брови.

– Ни в коем случае! Это опасно для жизни! Советую и вам, Глафира, держать рот на замке.

От страшной угрозы Глаша, будто от удара, пошатнулась и замерла. Она ничего не понимала.

– К тому же, – сжалился над служанкой Мурин спаситель, – доктор Коровкин вряд ли сейчас дома.

– В такой час? – Глаша возвела взор к циферблату напольных часов. – А где же он?

– Не знаю, – вздохнул Вирхов, направляясь к выходу. – Может быть, на Приморском вокзале, а может – в объятиях вавилонской блудницы.

Глава 17

С каждым бокалом шампанского доктор чувствовал себя хуже и хуже. Вокруг бушевало море пьяных голосов, в клубах сигаретного дыма носились бессвязные выкрики гуляк – все перемежалось визгливым пением распоясавшейся вконец Дашки. Ее весьма фривольные песенки вызывали всеобщий одобрительный гогот. Телодвижения певицы, уверенной в совершенстве своих прелестей, дышали таким откровенным блудом... Доктор Коровкин, прекрасно знакомый с физиологией человеческого тела и получивший кое-какой любовный опыт в студенческие годы, испытывал отвращение к телесной разнузданности и в то же время он чувствовал, что слишком строг к себе и своим желаниям.

Пьяная обстановка, запах потных тел, позднее время растлевающе действовали на запоздавших гуляк. Кто-то с кем-то подрался, кого-то лакеи выносили под руки из зала. В чаду гулянки доктор не заметил, как исчезли из «Аквариума» Густав Оттон и господин Ханопулос. Он прикрыл глаза, чтобы не видеть красных, вспотевших лиц за столами. В его воображении возник образ Муры...

– Не пора ли нам покинуть милую компанию? – услышал он за плечом голос железнодорожного инженера. – Мне надо заглянуть на службу.

Доктор достал часы – время было за полночь. Он с трудом поднялся со стула и поплелся вслед за господином Фрахтенбергом.

– Неужели служба на железной дороге требует и ночного присутствия? – не поверил доктор.

– Я из рвения служебного, для догляда. – Инженер неприятно улыбнулся и понизил голос: – У нас на дороге чрезвычайное происшествие: срезали телефонные провода, охотятся за медью да бронзой. Могут и рельсы снять. Помните чеховского злоумышленника?

– А много товару расхищается на железных дорогах?

Климу Кирилловичу казалось, что аллея, освещенная разноцветными китайскими фонариками, никогда не кончится, ему повиделось, что за одним из кустов мелькнул давешний юнец.

– О нет, – возразил инженер, – сохранность посылок и бандеролей обеспечивает биржевая артель. Я сам получаю кое-что наложенным платежом от родственников с Урала. И господин Ханопулос, которого так рано увел от нас Оттон, тоже не имеет претензий к железной дороге – ковры его индийские прибыли из Крыма в целости и сохранности.

– Профессор Муромцев собирался прислать фторсодержащие материалы, но посылки все нет, – капризно заметил доктор.

– Я выясню, если удастся, в чем дело, – успокоил Фрахтенберг.

Швейцар услужливо подозвал извозчика, и железнодорожный инженер помог новоявленному знакомцу подняться в пролетку.

– Профессор Муромцев – отец хорошенькой барышни, что вместе с вами была в Воздухоплавательном парке?

– А вы – наблюдательны и памятливы, – неверным языком проговорил Клим Кириллович и откинулся на сиденье.

Фрахтенберг, видимо, не собирался усаживаться в один экипаж с доктором.

– Езжай, братец, – крикнул он кучеру. – К Тучкову?

– Нет, не к Тучкову! – поправил доктор. – К Троицкому!

Извозчик взмахнул кнутом, и экипаж тронулся с места. От мерного покачивания доктора мутило. Прохладный, порывистый ветер приятно обвевал разгоряченное лицо. Он постарался собраться, выпрямил спину и задрал лицо к небесам – прямо над его головой висела зловещая комета Боррелли.