Каинова печать

– Вы хотите посмотреть на молодого Арона? Он был очень, очень красивый. И знаете, у нас было двое сыновей – Лева и Виктор. Я покажу вам снимки. Только мы почему-то ни разу их не сфотографировали вместе. Глупо, правда? Близнецов всегда снимают вместе. А у нас вот, видите, Левушка, а это Витя.

Взгляд у Розы Моисеевны стал рассеянным, она как бы забыла о смерти мужа. Ольга Петровна попыталась вернуть ее к печальной действительности.

– Роза Моисеевна! Похороны завтра, а сегодня ночью он должен побыть дома, его через несколько часов привезут. Будут приходить люди. Давайте наведем порядок. Я сама все уберу, вы только покажите мне, где что.

Смерть Арона Марковича оставила Витю равнодушным, а маму Розу было жалко, но он знал, что сумеет справиться с ненужными эмоциями. Однако на этот раз, похоже, ошибся. Ночью ему явственно почудился пряный запах корицы, и сквозь сон Витя, сладко потянувшись, подумал: «Мама Роза печет коврижку». Проснувшись, сел на кровати, не понимая, откуда взялся этот запах. Потянул носом, принюхался – корицей не пахло. Неужели запахи тоже могут сниться? – удивился он и улегся снова, пытаясь заснуть, но сна не было, была только дрема, сквозь которую мерещился большой опустевший дом, по нему, как тень, бродит из комнаты в комнату седая носатая старуха. Два раза показалось, что знакомый голос окликнул его: «Витя, Витя!»

Утром на лекциях чувствовал себя совершенно разбитым, а едва отсидев их, пошел в студенческую мастерскую и разложил мольберт, чтобы написать «летучего» коня, – это всегда успокаивало его. Давняя необъяснимая любовь к лошадям помогала ему чувствовать в них каждую жилочку, напряженные сильные мускулы, видеть гордую посадку головы. Пускай Петров-Водкин купает своих красных коней. Его, каурый, почти на взлете, уже оторвались от земли передние копыта, оставив примятую траву, и ветер запутался в густой гриве. Он работал до изнеможения, до поздней ночи, оставив на завтра несколько мазков, небольшую «доводку».

В перерыве между лекциями Виктор спустился в мастерскую посмотреть на свое творение, и застыл перед ним в мистическом ужасе. Конь смотрел на него печальными глазами мамы Розы. Сходство было столь поразительным, что Виктор зажмурился и несколько раз тряхнул головой, словно отгоняя наваждение.

Так он стоял, не открывая глаз, пока не услышал за спиной:

– Прекрасная работа!

Не сразу понял, испуганно обернулся, переспросил:

– Прекрасная?

– Именно так, – подтвердил профессор Смирнов, имевший привычку время от времени побродить по мастерской, посмотреть, над чем работают студенты на досуге.

– Спасибо, – пробормотал Виктор.

– Вы, наверное, росли в деревне? Городскому жителю трудно так понять лошадь.

– Понять? Ах, да… конечно. Но в деревне я не жил, в ночное с мальчишками не выезжал. У меня отец работал, не знаю, то ли на конезаводе, то ли в племенном совхозе. Я был совсем маленьким, когда он брал меня с собой. Лошади прыгали через барьер, мне казалось, что они летают и что у них есть крылья.

– Да, детские воспоминания, они, знаете ли…

Профессор не закончил фразу, прислушиваясь к звонку. Перемена окончилась.

Виктор снял холст с мольберта, скрутил его в трубочку. Еще только раз в жизни, и очень нескоро, он изобразит на картине коня, назвав ее странно: «Автопортрет», но ни разу не выставит ни на одном вернисаже. А в тот день, промаявшись от неизвестного ранее чувства тоски, решил, что летом поедет к маме Розе, попросит прощения. Она, конечно же, простит его, примет как любимого сына, и Виктор скрасит ее одиночество, станет по-сыновьи заботиться о старой женщине. От принятого решения полегчало на душе, он с особенным рвением стал готовиться к весенней сессии. Но благому намерению не дано было осуществиться. В Москве лютовал, завывая метелями, февраль, и даже студенты, отчаянные головы, старались без особой нужды не выходить на улицу, тем более мало кто из них мог похвастаться добротной, теплой одеждой. Виктор с Васей долго препирались, кому идти в булочную, Гиви и Рустама в общежитии не было. Подкинули монетку, выпало Вите. В легкой куртке и потертой шапке-ушанке, замотавшись вязаным шарфом почти до глаз, он сбежал по лестнице с четвертого этажа и у выхода заметил женщину, о чем-то расспрашивающую вахтершу. Она показалась смутно знакомой, Виктор замедлил шаг.

– Да вот и он сам! – обрадовалась вахтерша, показывая на него пальцем. – Поди сюда, тебя разыскивают.

Женщина средних лет в каракулевой шубке и пуховом оренбургском платке внимательно глянула на него серыми глазами, и Виктор узнал ее: любовница Арона Марковича, он несколько раз встречал их вместе, а сам старался не попадаться на глаза. Но как странно, что она его разыскивает. Зачем?

– Вы Виктор Графов? Где бы мы смогли поговорить?

– Давайте поднимемся к нам в комнату. Простите, я не знаю, как вас зовут.

– Ольга Петровна.

Сняла рукавички, терла озябшие руки одну о другую.

– Вася, друг, ко мне приехали, так что наврала монетка. Тебе бежать за хлебом. Да с тетей Машей, вахтершей, потрепись немного, а то она там совсем заскучала.

Деликатный Вася молча стал одеваться, Виктор пошел ставить чайник. Отогревая руки о горячий стакан с чаем, Ольга Петровна сказала:

– Роза Моисеевна умерла.

Почему-то такого варианта Виктор не предполагал и теперь растерянно смотрел на неожиданную гостью. Наконец выдавил:

– Когда похороны?

– Уже похоронили.

– Похоронили… – повторил, как эхо, Виктор. – Тогда зачем вы в такую стужу… Чтобы сообщить?

«И почему вообще – она? – пронеслось в голове. – Любовница мужа мамы Розы?»

– В Москве я по своим делам, так что решила заодно и твои решить. Дело в том, что Роза Моисеевна завещала тебе дом и все имущество. Я привезла завещание и ключи от дома, в последнее время мы жили вместе. Официально дом перейдет в твою собственность через полгода, но приезжать туда, пользоваться тем, что тебе необходимо, можешь когда угодно.

– Мне ничего не надо, – прошептал Витя побелевшими губами.

– Что ж, не надо так не надо, – спокойно отреагировала Ольга Петровна. – Но отказ от наследства тоже оформляется нотариально, что тебе предстоит в таком случае сделать.

– А кому тогда все достанется?

– Поскольку других претендентов нет, то, видимо, государству.

В последнее время Роза Моисеевна была не совсем вменяема. Ольга Петровна помогла составить завещание в пользу Виктора, – в конце концов, здоровая или больная, Роза Моисеевна высказала свою волю. А уж почему Ольга Петровна так заботилась и была с ней до последнего часа, она этому мальчишке объяснять не собиралась, как не объясняла, впрочем, и никому другому. Да мало бы кто смог понять, что Роза Моисеевна никогда не была ей соперницей, но была частью жизни Арона, которого Ольга любила всем сердцем и знала ему цену. Арон был из тех мужчин, за которыми женщины, не раздумывая, пойдут на край света. А теперь она сама уезжала на край света, завербовалась на Север. Подальше от госпиталя, от этого города.

– Ну так что, отказываешься?

– Я хотел летом съездить к маме Розе, попросить прощения, а после института вернуться к ней насовсем, – признался Виктор и увидел, как легкая усмешка тронула губы Ольги Петровны.

Не поверила, понял он и вдруг разозлился. Да кто она такая? Любовница, шлюха. Поколебавшись, спросил:

– Я могу подумать?

– Можешь, времени у тебя достаточно.

– А вы поживете пока в доме?

– Нет, у меня сегодня самолет. Так что и завещание, и ключи я оставляю тебе.

– Хорошо, спасибо. Я приму решение.

Какое решение, Виктор уже знал и чувствовал себя от этого униженным и жалким.

Во Владоград он поехал в ближайшее воскресенье. Его мучил вопрос, который он не посмел задать Ольге Петровне. В комоде, в жестяной коробочке от индийского чая, лежали облигации, а также украшения Розы Моисеевны – кольца и серьги.

– Это мне оставил покойный отец, – рассказывала она Вите, – но я ничего, кроме обручального кольца, не ношу. Знаешь, не всем женщинам идут украшения. Вот когда ты приведешь мне в дом красивую невестку, то подаришь все это ей.