Обман зрения

— Тебе же наплевать на мое мнение, — бесстрастно ответила я.

— Это правда. Мне просто любопытно.

— Ну хорошо… По-моему, они слишком пресные.

— Пресные? — зарычал он. — Я ради них рискую головой!

— Я знаю, — сочувственно сказала я. — Но в них нет настоящих чувств. Они не о людях, а о каких-то идеальных фигурах. И потом, ты слишком следишь за модой, — со вздохом добавила я.

— За модой? — завопил он, теряя самообладание.

— Теперь это, кажется, называется «политкорректностью»?

— Срываешь на мне зло? — недобро усмехнулся он.

Я уже знала, как ответить.

— Я не сержусь на тебя, Джон, — с расстановкой сказала я. — Просто мне надоело. На самом деле совершенно не важно, что говорят о твоих книгах люди. В глубине души ты и сам знаешь, что ты посредственный писатель. Какая разница, хвалят тебя или ругают? Ты так злишься потому, что тебе никогда не стать великим.

Я увидела, как под кожей у него заходили желваки.

— А что, если я скажу, что мне никогда не нравилась твоя мазня?

Я пожала плечами.

— Но ты же и не утверждал, что она тебе нравится. Когда мы встречались, ты никогда не говорил о моей работе, только о своей. Поэтому сегодня я так удивилась, когда ты заинтересовался моими достижениями.

— Теперь мне ясно, что я ошибся, — сказал он без тени юмора.

С этими словами он схватил свой пиджак и вышел из комнаты.

— Спасибо за приятные воспоминания! — успела прокричать я, прежде чем захлопнулась входная дверь.

На следующее утро, принимая душ, я услышала, как Джон оставляет мне послание на автоответчике. Выйдя из ванны, я прокрутила пленку.

«Фейт, это Джон. Позвони мне, пожалуйста, это очень важно. Я не хочу расставаться таким образом. Мы не должны расставаться, ты слышишь меня?» — говорил он слегка охрипшим голосом.

Он оставил мне свой номер телефона.

Когда я позвонила ему после обеда, в трубке раздался женский голос:

— Алло!

— Мистер Ноланд дома? — осторожно спросила я.

— Его нет. А кто это?

— Просто старая знакомая. А с кем я говорю?

— Вы говорите с миссис Ноланд. Так кто его спрашивает?

Улыбнувшись, я покачала головой и повесила трубку. На ее месте могла оказаться я.

9

Тем же утром я позвонила Гарри, чтобы справиться о его самочувствии. Никто не брал трубку. В течение дня я несколько раз набирала его номер, но мой друг появился только вечером.

— Здоров как бык, — бодро заявил он.

Я с облегчением вздохнула.

— Хочу тебя порадовать. Раскручиваю наше дельце. Мой детектив был чертовски рад меня услышать. Я позвонил ему сегодня прямо с утра. Вечером мы встречаемся, чтобы чуточку выпить. Еще раз спасибо, дорогая. Благодаря тебе у меня нашелся предлог напомнить ему о себе.

Гарри всегда оживлялся в предчувствии любовных приключений.

— На мой взгляд, это сумасбродная затея, но чего не сделаешь ради любви. Угадай, кто свалился мне на голову вчера вечером?

— Неужели этот кошмарный мистер Ноланд?

— Вполне в его духе, да?

— Он повторяется. Ну так что?

— Полная катастрофа.

— Следовало ожидать. Как ты себя чувствуешь?

— Как с похмелья. Но, знаешь, странная вещь: все как-то нереально, как будто и не было ничего. Джон сказал мне, что развелся со своей этой. Утром он мне оставил сообщение, а когда я стала перезванивать, угадай, кто подошел к телефону?

— Его жена, — уверенно сказал Гарри.

— Правильно.

— И что ты сделала? Представилась ей?

— Повесила трубку. Надо было это сделать еще тогда, когда он позвонил мне в первый раз. Господи, как мне ее жаль!

— Не напрягайся. Возможно, ей это даже нравится. Вспомни себя.

— Ты думаешь, с возрастом можно отделаться от мазохизма?

— Просто он со временем надоедает. Это так утомительно. Так ты не в депрессии?

— Нет, она придет позже.

— Честно говоря, я никогда не мог понять, что ты в нем нашла. На мой взгляд, он просто холодная рыба.

— Но он такой интересный, даже сейчас. Правда, уже начал стареть.

— Герой не моего романа, — решительно сказал Гарри, — терпеть не могу этих аскетичных англосаксов. Мне нравятся мечтательные уроженцы Средиземноморья или крепкие крестьяне Центральной Европы. Забавно, что я всегда выбирал любовников, у которых можно найти защиту в суровую зиму.

— Хотела бы я знать, что будет делать с тобой зимой мечтательный уроженец Средиземноморья?

— Возьмет меня к себе на юг.

— Хватит, Гарри. Я позвонила не для того, чтобы сообщить о себе. Ты уверен, что с тобой все в порядке? Сделай мне, пожалуйста, одолжение и сходи к доктору. Завтра или по крайней мере на этой неделе.

— Фейт, дорогая, я себя прекрасно чувствую. Лучше не бывает. Сегодня у меня вообще удачный день. Утром я получил подарок.

— Какой?

— У меня ничего не болело! — воскликнул он. — Ты даже не представляешь, какой это подарок в моем возрасте.

Своими словами он себя выдал. Я застыла при мысли, что скоро могу его потерять.

— Гарри, ты меня просто убиваешь. Тебя мучают боли?

— Не такие уж сильные, нет. Просто все время что-то ноет, тихо и монотонно, словно шумит кондиционер. К этому привыкаешь, но когда боль вдруг затихает, чувствуешь такое огромное облегчение… В любом случае я с нетерпением жду встречи с Родни, которая прольет свет на наше дело. А ты не расклеивайся. Постарайся получше узнать Фрэнсис Гриффин. Хочу, чтобы ты рассказывала мне о ней абсолютно все. А я буду держать тебя в курсе дела.

В конце июня я уже ездила в «Хейвен» шесть раз в неделю. С наступлением лета миссис Гриффин, сопровождаемая неизменным Пом-Помом, стала наведываться в танцевальный зал практически ежедневно. Обычно она приходила утром и, остановившись наверху лестницы, объявляла:

— Надеюсь, я вам не помешаю.

— Конечно, нет, — лгала я.

На самом деле присутствие старухи меня стесняло, и я никак не могла сосредоточиться на работе. Без нее я гораздо реже ошибалась. Я надеялась, что Фрэнсис это поймет и перестанет приходить. Она же, напротив, каждую мою ошибку использовала как предлог начать разговор. Казалось, она получает удовольствие, когда я стираю неудачный рисунок и начинаю все сначала или когда Пом-Пом разбрасывает мои кисти и краски — в общем, всегда, когда я отвлекаюсь от работы и даю ей возможность говорить, пока я навожу порядок.

К тому же миссис Гриффин все время пыталась пробудить во мне интерес к ее собственной персоне. Всякий раз, задавая мне какой-нибудь вопрос, она ждала встречного вопроса с моей стороны, не удовлетворяясь простым ответом. Если же, коротко ответив, я сразу возвращалась к работе, она надувала губы и делала обиженное лицо.

Очень часто пожилая леди без всякого повода начинала предаваться воспоминаниям, рассказывая мне какие-то фантастические истории или просто болтая о великих людях, с которыми ей посчастливилось общаться, и удивительных местах, где ей довелось побывать. У нее был неистощимый запас забавных анекдотов о знаменитостях и общественных деятелях, претендентах на трон и главах государств, художниках и интеллектуалах, которых она принимала в своем доме в прежние времена. Ее экскурсы в прошлое казались мне бегством от теперешнего одиночества, жалкими попытками воскресить былой блеск.

Через какое-то время все эти истории наскучили мне своим однообразием. Казалось, что миссис Гриффин ничто не связывало с героями ее рассказов. Она лишь равнодушно следила, как они проходят перед ее глазами нескончаемой пышной вереницей. О муже и дочери она вспоминала очень редко. Создавалось впечатление, что у Фрэнсис было бесчисленное количество знакомых и очень мало друзей. Но друзья умерли, а знакомые надоели, и она изводила своими разговорами меня. Когда же она наконец уходила, я начинала размышлять об услышанном, приходя к выводу, что блеск и великолепие неизменно сменяются пустотой.

Столь интенсивное общение с миссис Гриффин стало сказываться на моей работе. К середине июля я уже основательно выбилась из графика, но у меня не хватало духу попросить ее больше не приходить. Впрочем, по моим резким ответам и явному невниманию к ее рассказам она должна была догадаться, что ее присутствие отвлекает меня от работы. Когда она наконец предложила какое-то время не встречаться, я не стала возражать и просто поблагодарила за деликатность. После этого она надолго исчезла.