Златовласка

– Тоже.

– И при этом, запинаясь и заикаясь, он с трудом объясняет, почему он боялся пойти в полицию. Якобы боялся того, что о нем могут подумать. В таком случае я начинаю задумываться: а может, он в самом деле обесчестил эту женщину и обеих девочек? Тогда становится понятным, почему он их убил. Понимаете, он никак не объясняет, по какой причине он их убил. Конечно, есть масса случаев, когда кто-то отключается и убивает в припадке слепой ярости, а потом приходит в себя и не может объяснить причины. Но я склонен думать, что это особый случай. Я действительно так думаю. Если только он их не изнасиловал. Или не попытался изнасиловать. Он говорит, что держал в объятиях мать и старшую дочь. Не понимаю, как это вписывается в общую картину убийства. У вас есть какие-нибудь мысли на этот счет?

– Нет, – ответил я. Я не сказал ему, что Майкл, прежде чем отправиться в дом своего отца, около половины двенадцатого прошлой ночью с кем-то разговаривал по телефону. Я приехал сюда, чтобы поговорить об этом с Майклом.

– Ведь если он их не насиловал, – продолжал размышлять Юренберг, – то чего ж он боялся, что его будут в этом подозревать? Я хочу сказать, если он кого-то убил, то, ради всего святого, зачем волноваться из-за того, что он кого-то обнимал? Скорее, надо тревожиться о том, что полиция будет подозревать в убийстве… Или я не прав? Я просто ничего не понимаю! – Юренберг тяжело вздохнул. – Я хочу поговорить с этой Брене – она владелица цветочного магазина на Саут-Бэйвью. Посмотрим, был ли доктор с ней прошлой ночью. Если это так, тогда можно понять, почему он солгал. Как будто ворошишь муравейник, правда?

– Да, похоже.

– Но это все равно не объясняет, почему парень лжет. Я имею в виду не ложь в прямом смысле этого слова, а утаивание конкретных фактов. Это не одно и то же. Вам не кажется, что всей правды он не говорит?

– Не могу сказать…

– Что ж, – вздохнул Юренберг и посмотрел на часы. – Как раз сейчас производится вскрытие, и скоро мы узнаем, были ли повреждения на половых органах или занесена сперма у женщины и девочек. Одежду мы отослали на экспертизу в Талахасси… Я никак не могу разобраться в этом проклятом деле! Слишком много неясностей…

В этот момент появился надзиратель и извинился за то, что заставил ждать так долго. Ведя нас по коридору, он объяснил, что звонила жена по поводу стиральной машины. Когда мы подошли к стальной двери в конце коридора, он снял с пояса связку и вложил один из ключей, окрашенный в ярко-красный цвет, в замочную скважину. Повернув ключ, он распахнул настежь тяжелую дверь. За дверью неожиданно оказалась решетка. Прутья переплетались неравномерно, как в кривом зеркале. Моему взору предстала огромная клетка, разделенная решетками на маленькие клетушки, в каждой из которых была койка, умывальник и туалет.

– Каталажка, – заметил надзиратель. – Для примерных заключенных.

Мы двинулись по узкому коридору мимо решеток, резко свернули направо и очутились в тупике, в конце которого находились две камеры. Майкл был в камере, ближайшей к повороту. Надзиратель отпер дверь тем же ключом цвета крови.

Майкл был в тюремной одежде: темно-синие брюки, светло-голубая хлопчатобумажная рубашка, черные ботинки и носки. Он сидел на койке, зажав руки между коленей – точно в такой же позе, как тогда, когда я впервые увидел его в запятнанной кровью одежде в кабинете капитана. На стене рядом с зарешеченной дверью была фарфоровая раковина с двумя кранами. Сразу за ней находился унитаз без сиденья – просто белый фарфоровый унитаз и рулон туалетной бумаги на стене. Справа на стене цвета горчицы кто-то из заключенных карандашом написал: «Я нуждаюсь в психической реабилитации» – последнее слово было написано с ошибкой. Другой заключенный нацарапал свое имя на стене, обвел его прямоугольником и разделил вертикальной чертой, как бы намекая на двойные камеры, расположенные в конце коридора. На прикрепленной к стене койке ничего не было, кроме черного от грязи поролонового матраса. Я переступил порог и, как только надзиратель закрыл за мной дверь, сразу почувствовал себя заключенным.

– Если захотите выйти, покричите, – предупредил надзиратель, и они с Юренбергом повернули за угол и исчезли. Послышался лязг замка тяжелой стальной двери. Дверь со скрипом отворилась и захлопнулась. Снова лязгнул замок. Воцарилась тишина.

– Как ты себя чувствуешь, Майкл? – спросил я.

– Нормально, – ответил он.

– С тобой хорошо обращаются?

– Нормально. Они немного обрезали мои волосы – им это разрешается?

– Да.

– Вокруг яиц тоже. Зачем они это сделали?

– А сам ты как думаешь, Майкл?

– Не знаю.

– Проведут сравнительную экспертизу.

– Чего?

– Волос, обнаруженных на трупах. Чтобы сравнить твои волосы с теми, что нашли.

– Зачем?

– Хотят знать, имело ли место изнасилование, Майкл.

– Я же сказал им, что этого не было. Я рассказал им в точности, что произошло прошлой ночью. Чего они еще…

– Но ты ничего не сказал им о телефонном звонке.

– Каком звонке?

– Сегодня днем я был на катере. Я разговаривал с Лизой Шеллман, и она мне сообщила…

– У Лизы куриные мозги!

– …она сообщила, что прошлой ночью тебе позвонили.

– Не было никакого звонка.

– Майкл, начальник порта поднимал трубку, и он это тоже подтвердил. Он отправился на катер, чтобы позвать тебя, ты вместе с ним пришел в его кабинет и разговаривал по телефону с женщиной, которая…

– Ни с какой женщиной я не разговаривал!

– Значит, ты утверждаешь, что прошлой ночью в одиннадцать тридцать тебе не звонила женщина?

– Прошлой ночью мне вообще никто не звонил.

– Майкл, но это же неправда! – не сдержался я.

Он отвернул голову.

– Почему ты лжешь?

– Я не лгу.

– Прошлой ночью тебе звонила женщина, и начальник порта подтвердит это под присягой. Так кто же она?

– Никто.

– Майкл, начальник порта слышал, как ты сказал: «Я там буду». Где это «там», можешь мне сказать?

– Нигде. Начальник порта ошибся. Вы говорите о мистере Уичерли?

– Да.

– Он же глухой! Глухой пожилой человек. Откуда ему знать, что…

– Он не глухой, Майкл. Он прекрасно слышит. Так где это «там»?

Он заколебался.

– Майкл?

– В доме, – наконец пробормотал он.

– В доме твоего отца?

– Да.

– Кто тебе звонил, Майкл?

Он снова заколебался.

– Майкл, кто?..

– Морин. Мне звонила Морин.

– Что она хотела?

– Сказала, что хочет меня видеть.

– Зачем?

– Она просто попросила прийти.

– Но зачем же?

– Хотела поговорить.

– Она сказала, что отца нет дома?

– Она сказала… она сказала… что они там втроем.

– Морин с твоими сестрами?

– С девочками.

– И она хотела, чтобы ты пришел?

– Да. Она сказала, что она… что она… будет меня ждать.

– Хорошо, Майкл, а что произошло, когда ты туда добрался? О чем вы разговаривали? Ты рассказал детективу, что вы прошли на кухню…

– Да, так оно и было.

– И о чем вы там говорили?

– Я не помню.

– Постарайся вспомнить. Она сказала, почему хотела тебя видеть?

– Потому что была напугана.

– Чем?

– Ну… она не знала, что ей делать.

– В каком смысле?

– Не знаю.

– Но она сказала тебе, что боится?

– Да.

– А потом?

– Не помню.

– Морин не сказала ничего такого, что привело бы тебя в ярость?

– Нет, мы… мы всегда… мы всегда отлично ладили. Мы… нет.

– Так что ты просто ни с того ни с сего схватил нож и начал преследовать ее по всему дому? Так, что ли?

– В спальне я…

– Вот именно, что произошло в спальне?

– Я обнял ее, – сказал он. – И поцеловал в губы.

– Так, а потом?

– Я не хотел, чтобы полиции стало известно, что я… я не хотел, чтобы они знали, что я… поцеловал жену своего отца – она была женой моего отца, а я ее поцеловал.

– И тебе не хотелось, чтобы это стало известно полиции?