Горбовский

– Сергей Иванович, спасибо Вам большое, – невпопад ответила она, с трудом сдерживая волнение. – Если бы не Вы…

– Марина, Вы слышали, что я сказал? – Крамарь легонько встряхнул ее за плечи. – Он ведь придет снова, не так ли? Он и по вечерам может Вас караулить.

– Может, – кисло согласилась Спицына.

Больше всего ее расстраивало то, что она сама не может решить эту проблему. Крамарь понял, что она пока не в состоянии всерьез говорить о личной безопасности. Он решил ненадолго отложить этот разговор.

– Мне пора, Сергей Иванович, – Спицына аккуратно сняла с себя мужские руки и виновато посмотрела Крамарю в глаза. – Извините.

– Марина Леонидовна, давайте Вы зайдете ко мне в обед, идет? Тогда и поговорим об этом. Я не оставлю этот вопрос нерешенным, – сухо сказал Крамарь, сложил руки по швам и ушел, недовольный чем-то.

Марина запустила руки в волосы, размяла кожу лица, похлопала себя по щекам, глубоко вдохнула и выдохнула. Если не считать плакатов с портретами известных вирусологов, в комнате отдыха находились Гордеев и Пшежень. Оба вносили информацию из журналов в память компьютера, негромко и привычно переругиваясь.

– Здравствуйте, – голос Спицыной предательски дрогнул. Она поспешила заняться чем-нибудь, чтобы им не было видно ее лица, и принялась тщательно надевать халат.

Ученые вскинули голову, с подозрением переглянулись.

– Что-то случилось, Марин? – спросил Гордеев беспокойно.

Прошла уже неделя, как Спицына работала вместе с ними, и многие официальности опустились. Плюс к этому все, кроме Горбовского, научились отличать по внешнему виду и голосу девушки, когда что-то ее огорчает или идет не так.

Марина молчала, остервенело застегивая пуговицу, норовившую оторваться от халата. Она не хотела показаться им слабой, особенно – Юрку Андреевичу. Было бы обидно потерять приобретенное уважение и симпатию, разрыдавшись прямо сейчас.

– Мариша, у тебя все в порядке? – осведомился Пшежень, приспустив очки на носу.

– Да, просто… с отцом немного повздорили, – солгала Марина и вымученно улыбнулась, – бывает, это не в первый раз.

Ей поверили. Гордеев заверил ее, что все устаканится, что ругаться с родителями даже необходимо для нормальных отношений, а Юрек Андреевич предоставил ей список дел, которыми ей сегодня нужно заняться, убедив в том, что лучшего отвлечения от неприятностей, чем работа, не существует. Пока Марина перечитывала список, чтобы задать вопросы, если таковые образуются, в помещение вошел Горбовский. Обменявшись с Мариной недобрым взглядом, он с молодцеватой легкостью взял тяжелую стопку документов и ушел в лабораторию. Этот невербальный обмен «любезностями» остался незаметен для Пшежня и Гордеева.

Список дел на сегодня как всегда был маленький, состоял он не более чем из пяти пунктов. Пшежень не позволял себе перегружать Марину работой, понимая, что Горбовский-то ее точно щадить не станет, если ему вдруг вздумается поиздеваться над девушкой. А такое желание возникало у него довольно часто за эту неделю, причем его поручения были настолько же сложны, насколько и бессмысленны. Чаще всего Лев Семенович просто отправлял Марину куда-нибудь подальше, с глаз долой, чтобы не видеть ее и лишний раз не злиться. Спицына безропотно подчинялась. Такие задания позволяли ей побывать в чужих отделах и поближе познакомиться со многими интересными учеными, а также с их не менее интересными исследованиями.

Исполнительность и серьезность, с которой Спицына относилась к работе в лаборатории, очаровали Пшежня сразу же. Он полюбил Марину, как внучку, и часто заводил разговор с Горбовским о том, что девочка не так и плоха, что он должен перестать придираться к ней. Лев только отмахивался, а порой начинал злиться, но объяснять свое поведение не собирался, менять его – тоже. Не только Юрек Андреевич, но и все остальные вирусологи в течение недели не раз замечали, как поглядывают друг на друга Горбовский и Спицына. Их взаимная неприязнь все не ослабевала, и на это обратил внимание даже Тойво, как всегда выдав неподходящую к ситуации пословицу: «Муж и жена – одна сатана», причем значения слова «сатана» Ли Кан, как выяснилось, не знал.

– Есть вопросы, Мариша?

– Пока что нет, Юрек Андреевич. Разрешите приступить к исполнению?

Гордеев улыбнулся, но промолчал. Его безумно забавляли эти военные выражения, слетавшие с уст юной и хорошенькой девушки.

– Разрешаю, боец. Но прежде позови мне сюда Горбовского.

– Есть.

У Марины немного похолодело внутри. Еще ни разу за эту неделю она первой не обращалась к своему мучителю и непосредственному начальнику. Она вышла в лабораторию, но Горбовского там не оказалось, только Тойво и Гаев сосредоточенно работали с образцами. Их просторные столы были завалены ретортами, бюретками, мензурками, перегонными кубами, штативами с пробирками и кватчиками, бумажными фильтрами и прочим необходимым оборудованием. В целом рабочие места вирусологов находились в состоянии хаоса и нагромождения, как и полагается рабочим местам ученых, любящих свою работу больше, чем порядок и системность.

– Доброе утро. А где Лев Семенович?

Гаев поднял на нее удивленный взгляд.

– Приветствую. А зачем он тебе?

– Не мне, Юрек Андреевич попросил.

По идее, Горбовский мог находиться только в трех местах: склад, хранилище или виварий. Марине было позволено заходить только в одно из этих помещений – на склад. Чаще всего ее туда и загоняли: проверить или принести что-нибудь.

– Он в «зверинце», – сказал Гаев и тут же забыл о существовании Марины, заглянув в окуляр электрического микроскопа:

– Тойво! Скорее! Ты только взгляни!

Спицына только сейчас поняла, как ей не хочется видеться с Горбовским. Нет, еще не было дня, чтобы это чувство покинуло ее, но сегодня оно было особенно острым из-за происшествия с Матвеем. Ей предстоит посмотреть в глаза человеку, который оставил ее на произвол случая, хотя мог помочь, и эта помощь ничего бы ему не стоила. Он целенаправленно поступил так гадко, так не по-мужски!.. Размышляя об этом, Марина замерла на пороге вивария, но сжала кулаки и вошла внутрь.

Горбовского видно не было, но практикантка приблизительно знала, в какой части помещения находится бокс с подопытным Льва Семеновича, а значит, и он сам. Очень тихо ступая по мягкой обивке пола, Спицына направилась в северо-западное крыло. Она шла медленно, намеренно оттягивая такую неприятную для нее встречу и разглядывая здоровых и инфицированных животных в удобных современных клетках. Они были оснащены цифровой системой регулировки среды и состояния подопытного, ультразвуковыми и инфракрасными сканерами, датчиками движения и температуры, а также многими устройствами, новизну и функцию которых Марине тщетно пытался объяснить Гордеев, разбирающийся в электронике не хуже, чем в вирусологии.

Спустя минуту Марина услышала странный, незнакомый голос, напевающий что-то очень тихо и вкрадчиво. Она замерла и прислушалась. Слов было не разобрать – шумела система вентиляции и регуляции температуры в самом виварии. Она пошла дальше, миновала очередной ряд боксов, вышла на перекресток и обнаружила у дальней клетки широкую спину Горбовского, обтянутую белой тканью халата. Марине никогда не удавалось как следует оценить фигуру этого мужчины, она всегда отвлекалась на лицо и вскоре отворачивалась, скривившись. Сейчас ей предстала такая возможность, ведь их разделяло всего лишь два-три метра, и Лев Семенович не смотрел на нее.

Горбовский был высок и, несомненно, хорошо сложен, хоть и носил мешковатые, просторные вещи. Марина смотрела на длинные ноги, широкие плечи, крепкую шею и почти полностью поседевшую, правильной формы голову. Звук незнакомого голоса исходил от Горбовского, и Спицына впала в ступор, отказываясь осознать, что Лев Семенович может петь. Она даже позабыла, как злилась на него пару мгновений назад.

Вирусолог возился с панелью бокса, время от времени постукивал пальцем по стеклу и говорил со своим подопытным, прерывая неразборчивый напев. Внезапно он резко обернулся на каблуках, вероятно, заметив отражение девушки на стекле, либо ощутив чье-то присутствие. Полы халата картинно взлетели и опали, Горбовский сделал шаг и застыл, сцепив зубы так, что острые углы скул выступили еще больше. Марина вскинула руки и прижала их к груди, неосознанно отступив на шажок. Она перепугалась, увидев, что за выражение запечатлелось на лице ученого.