Убийство на 45 оборотах

Они смотрели друг на друга. О Фожере уже никто не думал. Внезапно они увидели друг друга в истинном свете.

– Ты предпочитаешь, чтобы нас арестовали? – прошептал Лепра. – Ты знаешь, что меня ждет?

– Нас, – поправила Ева. – В любом случае я заплачу дороже, чем ты. Твое имя упоминается в письме почти вскользь.

Лепра бессильно опустился в кресло.

– Лучше уж сразу покончить с собой, – сказал он.

– Ты способен на это?

Лепра ударил кулаком по подлокотнику.

– Послушай. С меня хватит. Ей-богу, тебе приятно меня доводить. Что ты предлагаешь?

– Ничего. Мы пропали – это ясно.

Лепра обхватил руками колени и опустил голову, чтобы не видеть ее, чтобы вообще ничего не видеть.

– Если бы только узнать, откуда приходят пластинки, – сказал он глухим голосом.

– Если б узнать, кто убил Мелио!

Они замолчали, и стало слышно, как поднимается лифт. Когда Лепра поднял голову, Ева сидела, закрыв глаза, с неподвижным лицом, и по щекам у нее текли слезы.

– Ева!

Одним движением он опустился на колени и обнял ее за талию.

– Ева, милая… Ты плачешь из-за меня… прошу тебя, дорогая моя… Ты такая сильная, мужественная, непобедимая… может, еще не все потеряно.

Она откинулась на спинку кресла и стала мотать головой слева-направо, словно боль, терзавшая ее, стала невыносимой.

– Пластинка – еще не доказательство, – упорствовал Лепра.

– Жан, у тебя есть право на слабость, но не на глупость, – сказала она. – Когда письмо попадет к Борелю, он устроит мне очную ставку с шофером такси и получит необходимые доказательства.

На это нечего было возразить. Ловушка захлопнулась. Она прижала к себе голову Лепра и крепко обняла его.

– Теперь я хочу, чтобы ты был мужчиной… чтобы весь этот ужас хоть чему-то послужил…

Она ждала. Лепра молчал, растворясь в тепле ее тела.

– Ты слышишь? – повторила она.

Он медленно отстранился и встал.

– Уложить всю жизнь в одну неделю будет трудновато. Ведь именно этого ты хочешь?

– Все зависит от тебя.

– Ты согласишься стать моей женой на неделю?

Она через силу улыбнулась.

– Если это единственный выход…

– Ты видишь другой?

– Тут не я решаю.

– По-твоему, ответственность за все несу я один?

– Не морочь мне голову, ладно…

Лепра задумчиво обошел комнату. Подойдя к Еве, он поцеловал ее.

– Где наша не пропадала!

Первый день уже начался. Лепра повел Еву в «Каскад». Заказал изысканный ужин, обрадовался этому, но отметил, что трудно радоваться, если нельзя говорить о будущем. Уже многие месяцы, а может быть, и годы, его естественное жизнелюбие питалось проектами, планами, но сейчас их не было. Он пил, пока Ева не отодвинула от него бутылку.

– Веди себя достойнее, – сказала она.

Он подавил в себе возникшую на мгновение неприязнь.

– Извини. Я не привык жить по дням.

– Я знаю. Для этого надо быть очень несчастным.

Листья на деревьях уже покраснели. Двое, потерявшие свое будущее, брели куда глаза глядят, и Лепра, чтобы не молчать, рассказывал истории из детства. Воспоминания, которые он так долго хранил в себе, буквально переполняли его. Консерватория, упорная работа, виртуозы, властители дум, возникающие вдалеке на сцене в нереальном свете рампы, словно в ином пространстве. И навязчивая идея стать одним из них.

– Я всегда откладывал настоящую жизнь на потом, – признался он.

– Ты никогда так со мной не говорил, – сказала Ева. – Продолжай, милый.

– Тебе, правда, это интересно?

– Ты даже не представляешь себе, как.

Он воодушевился, заговорил о бедности, о годах, проведенных в кафе и бистро. Ему вспоминались редкие вечера, когда выпадала возможность показаться настоящим ценителям, и дни, полные безысходности, загубленный талант, проходные влюбленности и, наконец, Фожер! Фожер, который в один прекрасный день отставил бокал и приказал официанту позвать незнакомого пианиста. «Сядь. Как тебя зовут?.. Лепра? А у тебя недурно выходит. Сыграй мне что-нибудь простенькое… только для меня… что хочешь, лишь бы тебе это было дорого. Понял?»

Лепра сыграл ему ноктюрн Форе. Разговоры понемногу стихли, все лица повернулись к эстраде, и раздались первые аплодисменты в его жизни. «Хочешь работать со мной?» – спросил Фожер.

– А потом ты увидел меня, – сказала Ева.

– Да. Ты – в блеске славы. Я – робкий, неуклюжий. Я чуть не умер от застенчивости, страха и восхищения, когда ты протянула мне руку. И теперь могу тебе сказать: я уже в тот момент начал ненавидеть Фожера. Я завидовал ему, потому что у него было все. Мне казалось, что он все у меня отобрал. Я, впрочем, был не так далек от истины. В каком-то смысле он все у меня забрал.

Ева почувствовала, что он снова отдалился от нее, что дверь, распахнувшись на мгновение, вновь захлопнулась. Они сели в такси.

– Северный вокзал, – бросил Лепра.

Она не задала ему ни одного вопроса. Сам все объяснит, потому что мужчины – она знала это по опыту – не созданы для одиночества. Лепра задержался у справочной, изучая расписание поездов. Ему по-прежнему хотелось сбежать. Он вернулся, дежурно улыбаясь и ничего ей не сказав.

– Где ты хочешь поужинать? – спросил он резко.

– Решай сам, дорогой.

И снова возникшее между ними напряжение стало невыносимым. Он повел ее в кафе на площадь Вогезов, где можно было спокойно поговорить. Но частые паузы и недомолвки только подчеркивали зыбкость их планов.

– Помнишь первые вечера, которые мы проводили вместе? – спросила Ева. – Ты говорил не умолкая и, когда мы расставались, всегда повторял одно и то же: извините, что я все время болтаю, но мне столько надо вам сказать!

– Это упрек?

– Что ты. Просто приглашение.

– Я все сказал.

Он снова налег на вино, на сей раз Ева не отняла бутылку. Она смотрела, как постепенно пьянеют его глаза.

– Я, конечно, не красавец, – проворчал он. – Слепой увидит, что я преступник. Раз я это чувствую, значит, видно.

Он вытер пальцы салфеткой.

– Я, по-моему, заврался. Ты, по сути, была права. Надо было предупредить полицию в JIa Боле. Сердишься на меня?

– Ты верен себе.

– В любом случае все это касается только меня.

Больше он не произнес ни слова, сделал знак официанту, судорожно пересчитал купюры и мелочь. Стемнело. Выйдя, Лепра заколебался. Идти на спектакль! Потерять еще один вечер? Он схватил руку Евы, и она поняла этот безмолвный призыв.

– Пошли домой, – сказала она.

Возвращение их было невеселым. Лепра не выпускал ее руки. Он буквально вцепился в нее. Вся его тревога сконцентрировалась в пальцах. В лифте она заметила, что он бледен, весь в поту. На пороге он прошептал: «Не зажигай свет».

Он пошел в спальню на ощупь и рухнул на кровать. Боль скрутила ему живот, раздирала грудь. Он икал, задыхался в собственных стиснутых руках. Ева раздевалась в ванной комнате. По аромату ее духов он понял, что она идет по комнате, останавливается возле него.

– Не дотрагивайся до меня, – простонал он.

Кровать тихонько скрипнула. Она села и терпеливо ждала, пока он придет в себя. Он уже не боялся показаться слабым, уязвимым, но горечь поражения обжигала ему язык.

– Ева…

– Да?

– Повтори мне имена… Его брат, Гамар, Брунштейн, Блеш, Мелио, кто еще?

– Что тебе это даст?

– Кто еще?

– Гурмьер.

– Ну да, Гурмьер.

Он снова, вспоминая их лица, повторил вполголоса весь список, потом еще и еще раз. Нет, только не Гурмьер! И не Гамар! И не Брунштейн! И уж никак не Блеш! И, разумеется, не брат, который даже не дал себе труда появиться на похоронах! Что касается Мелио…

Он подполз к Еве, как раненый зверь к своей норе, прильнул к ней и одним движением опрокинул ее на постель, раздавил своей тяжестью, попытался покончить раз и навсегда со своим мучительным и неутолимым желанием. Он бормотал непристойности, неловко тыкался то подбородком, то щекой в ее исчезающее во мраке лицо. Он глотал слезы, стискивал зубы, вступая в рукопашную схватку со стонущим противником, который станет в следующее мгновение тихим и безропотным. «Да уж какой есть, – думал он в этом вихре ярости и отчаяния. – Какой есть… Какой есть…» Он кричал, бредил, пытался освободиться от себя самого. Нет… умереть…