Точка кипения

Марти рассчитала верно: во мне зажглось безумное желание во что бы то ни стало доказать или опровергнуть все, что говорил ее отец. Глупо, конечно, – но такой уж у меня характер. И я произнес фатальную фразу:

– В таком случае помогите мне это доказать.

– Чего ради? Ты сказал, что твой старик не сумел подцепить Джонса, а в его распоряжении были все средства, какими располагает полиция.

– Все так, но некоторые из его коллег не горели желанием помогать ему… понимаете, о чем я веду речь.

– Да уж как не понять? Мне прекрасно известно, за какую сумму можно было в те времена купить полицейского. Вы думаете, отчего все эти подонки так счастливы, что упекли меня сюда за преступление, которое я не совершал? Потому что у них не было ни малейшего шанса привлечь меня за те, которые я действительно совершил.

– С тех пор много воды утекло… Теперь кто-то, может, и расколется, – предположил я.

– Брось это, сынок. Старые хрычи, которых я бы хотел вывести на чистую воду, ни за что этого не допустят. Им есть что терять. Иди своей дорогой. Марти – чудесная девочка, она заслуживает лучшего, нежели этот дутый Карлайл. Может, ты – ее судьба, кто знает?

Тут он от меня отвернулся. Беседа была окончена. На свидание с нами ему был отведен час, и я обрадовался, что он не попросил больше. Свидание напоминало визит в больницу, когда вы приходите к больному, вручаете ему пакет с виноградом, рассказываете, что на дворе дождь, и обнаруживаете, что говорить больше не о чем. Все оставшееся время отец и дочь восторженно вспоминали детство Марти.

Наконец раздался звонок, и мы поднялись, чтобы попрощаться. Я пошел вперед, оставив Марти наедине с отцом. Свежий воздух помог привести в порядок мои мозги.

Мы не сразу поехали обратно в Манчестер. Визит к отцу не расстроил аппетита Марти, и мы остановились перекусить в ресторанчике на шоссе М6. Потягивая кофе, я вежливо наблюдал, как она уплетала цыпленка, запеченного на вертеле.

– Кого он подразумевал под «старыми хрычами»? – спросил я. – Членов Федерации полиции?

– Папа твердит, что в этом деле было замешано гораздо больше народу, чем предстало перед судом.

– И нам не следует знать, что это за люди?

– Я просила и умоляла его, но вы сами слышали, что он говорит.

– Не вижу шансов вытащить его оттуда, пока он не расскажет мне всю подноготную. Предположим, я поверил в то, что Джонс совершил двойное убийство, но мне необходимо знать закулисную сторону этого дела. Неужели офицер полиции решился на убийство только затем, чтоб засадить Кинга в тюрьму до конца жизни? Они захватили его на месте преступления, с поличным, неужели этого недостаточно? Неужели его нельзя было осудить без мокрухи?

– Вы рассуждаете так, потому что ваш отец полицейский.

– Не все полицейские – взяточники.

– Значит, вы не верите, что он невиновен?

– Боюсь, что большинство тех, кого мы видели в комнате свиданий, утверждают, что невиновны.

– Я знаю, что отец был вором, но он никогда бы не пошел на убийство. Кинг славился своей выдержкой и спокойствием.

– Вы еще скажите, что он величайший в мире пацифист.

– Почему же он столько лет отрицает свою вину?

– Не знаю. Есть люди, которые сами себе не могут признаться в некоторых вещах.

– Отлично! Психология домохозяйки! Вы говорите, что он чуть не двадцать лет прятал голову в песок? Дейв, я обратилась к вам, потому что считала вас человеком умным…

– А я-то думал, что приглянулся вам.

– Прекратите! Теперь вы должны понимать, что папа не такой, как все. Столько лет тюремной жизни не сломили его. Что бы вы там ни говорили, а я никогда не поверю, что он убийца.

– Вы его дочь. А я даже не дальний родственник. Кстати, о родственниках, что там произошло у него с вашей матерью? Она не поверила в его невиновность и бросила его, не так ли?

– Бросать родных – это маленькая слабость моей матери, – сказала Марти. Выражение лица у нее стало замкнутое, и я заткнулся.