Над тёмной площадью

Помню, как мы выслушивали весь этот вздор, который мог бы продолжаться нескончаемо долго, но в этот момент Пенджли погрузил свой нос в стакан, и наступила тишина.

Тогда Осмунд сказал:

— Да, я понимаю… Но при чем тут Буллер и Хенч? Они же не причинили вам никакого зла?

Пенджли выпрямился и смерил обоих своих старых друзей весьма многозначительным взглядом.

— Ну ладно, так и быть, скажу, — проговорил он наконец. — Ужасно странно получается, то есть чудно́ как-то видеть, когда какие-то мелочи приводят к большим неприятностям. Возьмите хоть Буллера, к примеру. Я вам скажу, он кое-что позабыл, а это, как вы сами выразились бы, изменило весь ход его жизни, да-да…

— Что такое? — подавшись вперед всем телом и впившись глазами в Пенджли, спросил Буллер.

— Пошарь немножко в памяти, Чарли, это тебе будет даже интересно.

Я видел, что Пенджли был наверху блаженства и просто упивался своим красноречием. Полузакрыв глаза, он развалился в кресле, постукивая в воздухе одной короткой кривой ножкой о другую, сложив вместе кончики тощих, паучьих пальцев, словно на молитве.

— Ты что, не помнишь девчонку в трактире, рыженькую такую, Эми ее звали?

— Помню, — ответил Буллер.

— А ты не помнишь, какие она мне оказывала знаки внимания, пока ты не нашептал ей про меня всяких небылиц?

— Не помню, чтобы я говорил ей что-нибудь о вас.

— Нет, просто ты не хочешь вспомнить. Но ты ей наговорил про меня. Не знаю, что такое ты ей про меня сказал, но с тех пор она меня сторонилась. Шикарная девушка, с отличной фигурой.

— Так это было давным-давно, — пробормотал Буллер.

— Вот-вот! — торжествуя победу, вскричал Пенджли. — Это ты так думаешь, а я обиды не забываю! Это не в моем характере. Я прожил жизнь, ничего никому не забывая, да будет тебе известно. Нет, сэр. Ты тогда гадко поступил со мной, оговорив меня перед той девушкой, ты, ты, Чарли Буллер. И ведь не то чтобы ты хотел ее для себя. Даже не пойму, почему ты мне так подгадил. Во всяком случае, ты за нее поплатился, отсидев пару годков в тюрьме, вот именно за ту девчонку. Жаль, что ты позабыл, а ведь вон как все обернулось. Какая-то девчонка, а неприятность вышла для тебя большая.

Буллер ничего не ответил. Никто из нас не проронил ни слова.

— А Хенч? — наконец тихо спросил Осмунд.

— Хенч? — с презрением в голосе переспросил Пенджли. — О, я против него ничего не имел. Просто так, он был с вами, вот и влип.

До нас донесся странный, сдавленный, отчаянно-жалобный крик. Он прозвучал как посторонний звук; можно было подумать, что в комнате кроме нас, четверых, был еще кто-то.

— Просто так… без причины… вы… вы… моя жена…

Казалось, даже в Пенджли шевельнулось чувство.

— Вы предприняли попытку кражи со взломом, правильно я говорю? — помолчав, сказал он. — Разве вы не получили, чего заслуживали? Вас бы все равно застукали, даже если бы я вас не выдал.

— Вы назвали все причины, других не было? — после долгого молчания задал свой вопрос Осмунд.

— О нет, далеко не все, — отвечал Пенджли, опорожнив второй стакан. — Мне тогда надо было потрафить полиции. Видите ли, у меня было одно дельце личного характера. Те несколько недель, что я поставлял полиции сведения о ваших планах, я одновременно играл в свою игру… — Он продолжал невозмутимо попыхивать сигарой. — Какая у меня была задумка, вы должны были это понять, и я рад заметить, что вы поняли, что я вроде как ни при чем, вышел сухим из воды так сказать. Вмешайся я тогда или не вмешайся — было бы то же самое. Зато вы получили урок и его усвоили. Мы опять хорошие друзья, и я этому весьма рад.

Мне помнится, я тогда обратил внимание на то, что Пенджли было как будто чуть-чуть неудобно перед Хенчем. Тот вскрик Хенча слегка его озадачил. Он исподтишка недоуменно на него поглядывал.

Осмунд теперь сидел очень прямо, его могучая спина была напряжена. Я диву давался, как это Пенджли совершенно не слышал угрожающих ноток в спокойном, казалось бы, голосе Осмунда.

Осмунд снова нарушил тишину:

— Хватит о прошлом. Вернемся к настоящему. Вы говорили о том, что мы могли бы оказаться полезными друг другу. В чем состоит ваш план?

— Я не уверен, что тут среди нас нет лишних, — отвечал Пенджли, оглядывая каждого из нас поочередно. — Я уже успел переговорить вон с тем приятелем. — Он показал на меня. — Сдается мне, он готов поучаствовать в нашей потехе… Но вот насчет мистера Хенча… — Умолкнув, он боднул воздух своим бугристым лысым лбом в сторону Хенча.

— Нам бы хотелось уточнить, что вы называете потехой, — сказал Осмунд, — прежде чем мы дадим согласие на свое участие в ней. Мы имеем право выбора, не так ли?

— Имеете? Да неужели? — сказал Пенджли, улыбаясь, как ему самому, наверное, казалось, очень приятной улыбкой. — Вопрос в самую точку.

Осмунд, Буллер и Хенч одновременно дернулись, — видимо, это было уже выше их сил. Буллер сказал:

— При чем тут какой-то вопрос? Вы нас просили собраться, ну а дальше?

— Верно, просил, — согласился Пенджли, — но сначала я хотел бы узнать побольше обо всех вас. Понимаете, столько времени прошло с тех пор, как мы расстались. Мне известно, что вы все неплохо устроились, да? Во всяком случае мне так сообщали.

Мы молчали.

Пенджли начал слегка раздражаться:

— Что, разве не так? Взять хотя бы Осмунда с его женушкой. Ишь какая новая, чудесная квартирка. А долго ли ему придется жить в ней? А ваше последнее служебное место — вы ведь были секретарем у господина Эдварда Хоскинса, верно я говорю? И вдруг кто-то что-то господину Хоскинсу на вас капнул, — было такое, да? А ты, Чарли Буллер, у тебя ведь тоже дела не блестящие последнее время, правильно я говорю?

Опять вступил Осмунд:

— Хватит об этом. Если у вас действительно есть какой-то план, пора его нам изложить, в противном же случае…

— Ну-ну, что в противном случае? — живо поинтересовался Пенджли.

— В противном случае мы зря теряем время.

— Отнюдь нет, — сказал Пенджли, — вы все не так поняли. Я хочу, чтобы вы, ребятки, вникли в то, что я говорю: в моей власти разделаться с вами, как мне будет угодно, так сказать. Положим, все у вас хорошо, вы где-то уютненько поселились, неплохо зажили, а тут как раз я, и конец вашей хорошей жизни, если я этого захочу. Не потому, что я против вас что-то имею или затаил зло. Я ни против кого зла не держу. Нет, не держу. Но я не желаю, чтобы вы, все четверо или каждый в отдельности, подумали, что вы делаете мне большое одолжение, соглашаясь принять участие в моей маленькой затее. Все как раз наоборот. Да будет вам известно, это я делаю вам одолжение.

Осмунд вскочил. Был момент, когда я не знал, что он дальше предпримет. Он рванулся так внезапно и, встав во весь рост, показался таким огромным, что Пенджли вжался в кресло и, словно защищаясь, поднял руку, но тут же попытался скрыть испуг, нервно рассмеявшись. Осмунд подошел к окну. Резким движением раздвинул шторы, чуть не оборвав их. За окнами нам было видно подсвеченное огнями сумеречное небо, а над камином заплясал, как пьяный, зайчик, отражение мигающей уличной рекламы.

Осмунд отвернулся от окна и стоял теперь к нему спиной, лицом к нам.

— Хорошо, — тихо сказал он, — вы нам делаете одолжение. Мы ценим ваше великодушие. Мы сломлены, повержены, мы у ваших ног, Пенджли. Ну и что вы с нами сделаете?

Пенджли сверкнул глазами:

— А, так вы дурите меня. Вы на самом деле со мной не согласны. Все равно, как я понимаю, положение у вас отчаянное, и всем вам некуда деваться, разве что войти со мной в долю в этой разумной затее, то есть если она и впрямь покажется вам разумной.

— Да, если она покажется нам разумной, — повторил за ним Осмунд.

— Она очень даже разумная, вот посмотрите, — снова возликовал Пенджли. Подавшись вперед, чтобы мы его лучше слышали, он доверительно стал нам нашептывать: — Вот какое дело: на свете куча дурачков, которые как-то не так себя ведут, или влюбляются в кого им не следует, или когда-нибудь влипли в историю и хотят это забыть. Вам это знакомо, кой-какой опыт у вас уже есть…