Воин мочика

Я вышла из отеля и огляделась, высматривая colectivo, чтобы вернуться к себе. И тут на глаза мне попался какой-то парень близ бокового выхода. Он поспешно нырнул в тень, но я готова была поклясться, что это брат Рамона, Жорж.

И что теперь? Вот главный вопрос. В импульсивном и необдуманном путешествии, на которое меня толкнуло желание выпутаться из ужасной ситуации, в которую я угодила, меня вели лишь две нити: имя Рамона Сервантеса, вдова которого утешалась с другим там, наверху, с человеком, которого я видела впервые в жизни и подозревать которого в причастности к моим злоключениям не имела ни малейшего основания, и драгоценная ушная подвеска — скорее всего, подлинная работа мочика. Можно было продолжать следовать за именем: подождать здесь и посмотреть, куда и с кем вдова Сервантеса отправится дальше, или отыскать Жоржа и пораспрашивать его о гибели брата. А можно было следовать за подвеской, работать на территории мочика и посмотреть, что удастся выяснить там.

Я выбрала второй путь. Как говорят, когда не знаешь, куда идти, любая дорога тебя куда-то да приведет. Лично я предпочитаю строчку, вышедшую из-под пера поэта Роберта Браунинга: «Всяк рано или поздно в Рим приходит». В данном случае Римом был маленький городок на севере Перу под названием Кампина-Вьеха.

Жрица

Палач ждет — в одной руке клинок «туми», другая еще пуста. С ним Жрица, волосы ее — змеи. Она держит золотую чашу, что скоро наполнится священной влагой, кровью жертвы.

Пока они ждут подле уаки, мы готовим Воину саван. Три полотнища облекут его. Золотой шлем с пышным плюмажем из перьев, золотые и серебряные пластины, золоченые колокольчики — они уже на местах.

Паланкин, что снесет его вниз, лежит сзади. Воин покоится на втором головном уборе, полумесяце, увенчанном перьями фламинго. В правую руку мы вложим ему золотой скипетр, символ его земной власти, в левую — серебряный, поменьше. Золотой слиток на правой длани его, серебряный — палевой.

На лицо ему мы наденем пять золотых масок, на ноги — серебряные сандалии. Три пары ушных подвесок будут сопровождать его: первая — священный белохвостый олень, вторая — золотой паук, третья — кошачья голова, что олицетворяет существо, способное пересекать грань между двумя мирами, грань, отмеченную двухголовым змеем — черту меж миром нынешним и миром предков.

Три нагрудника из раковин мы положили ему на грудь, тысячи бусин, кремовых и зеленых, розовых и белых, украсили такие же браслеты на запястьях.

Далее идет ожерелье из бусин в виде орешков — как всегда, золото справа, серебро слева, двойной союз солнца и луны, земли и моря. Потом второе ожерелье из золотых пауков и третье, из золотых и бирюзовых дисков.

А накроем Воина мы его знаменами, стягами, символами земной власти: груботканный хлопок, на который мы нашили золотые диски и его образ, образ бога-воителя. А сверху, надо всем этим — саван.

Подношения собраны, стражи, что пойдут вместе с ним, избраны среди нас.

Скоро, скоро на площади начнется великая церемония.

8

В то самое время, пока я гадала, по какому пути расследования пойти, участники этой кровопролитной трагедии уже собирались на отведенные им места на подмостках. Как будто всеми нами управляла чья-то незримая рука. Одних вело отчаяние, иных — алчность, третьих — страсть. Были средь нас и те, что еще блаженно не ведали той роли, кою другие, куда более коварные, избрали для них. Совсем как в современной нравоучительной истории в стиле «моралитэ»: Герой, Злодей, Искусительница, Ведьма, Колдун, Дурак. Со всех четырех сторон света мы сошлись в Кампина-Вьеха, чтобы сыграть отведенные нам роли.

Позже мне подумалось, что такая концепция понравилась бы инкам, которые называли свою огромную, но недолговечную империю Тауантинсуйу, Край Четырех Сторон. Во время первых контактов европейцев с Америкой Тауантинсуйу была самым большим государством на земле. В центре ее стоял блистательный город Куско, пуп вселенной инков; подобно ему, Кампина-Вьеха стала сердцем нашей маленькой драмы.

С севера, то есть с Чинчайсуйу для инков, если считать место моего рождения, пришла я, Повествователь, или, того хуже, Дурак. И для меня путешествие из уютного кокона Лимы, обволакивающего тебя, как обволакивает атмосфера любого большого города, превратилось в процесс сдирания старого моего «я» и всех свойственных ему предрассудков и предвзятых мнений. Так змея сдирает с себя старую кожу. И не то чтобы само путешествие было таким уж необычным просто оно изобиловало странными моментами, наглядно демонстрировавшими, что Ребекка уже давно не в Канзасе.

Полет в Трухильо прошел без каких-либо событий, и автовокзал я тоже нашла без малейших проблем. Автобусные поездки в этой части страны, похоже, являются упражнениями в прикладной демократии — пассажиры развлекаются главным образом тем, что во весь голос указывают водителю, как рулить, и честят его за то, что он слишком долго простоял на какой-нибудь остановке или вообще едет не так, как им нравится.

Мы были на Панамерикана-Норте, Панамериканской магистрали, что охватывает узкую полоску пустыни, лежащей между морем и Андами, и которую пересекает несколько рек, в большинстве своем пересохших. Время от времени мы проезжали какой-нибудь городишко, рощицу или ферму, но в основном по обеим сторонам шоссе тянулась пустыня. Порой я успевала разглядеть отходящие от дороги следы шин, ровной линией ведущие через пески куда-то вдаль — в никуда. На горизонте вырисовывалась гряда гор. Каким бы мрачным ни выглядело это описание, на самом деле пейзаж потрясающе красив: цвета пустыни — золотые, коричневые, темно-зеленые, коричные и пыльно-багряные — переливаются на фоне сине-зеленого моря и мерцающих разноцветных бликов гор.

А что же остальные персонажи? Остальные стороны света? С юга, из Колласайи, грядет Колдун.

Не без помощи местных штурманов-любителей водитель регулярно останавливался, чтобы высадить старых пассажиров и подобрать новых — порой в деревушках, а порой у придорожных столбиков или вывешенных над обочиной знаков.

На одной из таких остановок в автобус заскочили молодой парень с девушкой, оба с неимоверными рюкзаками. Выглядели они лет на пятнадцать каждый, но, зная правду жизни, я решила, что им по двадцать с небольшим. Гринго. Девушка в разодранных на коленях джинсах и крошечном топике, открывавшем загорелый живот. Вся в побрякушках: на каждом пальце по серебряному кольцу, а в ушах длинные серебряные сережки в стиле навахо. Облако черных волос вокруг маленького личика придавало ей сходство с тициановской мадонной. Парень щеголял копной волос почти такой же длины, как у его подружки, обрезанными джинсами, футболкой с бахромой на месте оторванных рукавов и аккуратным рядом английских булавок в ухе. На предплечье у него красовалась татуировка: череп со скрещенными костями и непристойное предложение, чтобы Социум (вот прямо столь высокопарный термин) свершил над собой анатомически невозможный акт. Когда они проходили мимо моего места, я рассеянно подумала, знают ли родители этих молодых людей, особенно девушки, где сейчас их чада и чем занимаются. Вот они, издержки среднего возраста.

Через несколько минут после того, как автобус снова тронулся с места, парень прошел вперед и, повернувшись к пассажирам, достал из кармана колоду карт. Он ни слова не знал по-испански, а во всем автобусе никто, кроме меня, не говорил по-английски, но он выдал трескучую скороговорку, которой гордился бы любой настоящий актер, и, мгновенно сумев привлечь к себе всеобщее внимание, принялся демонстрировать карточные фокусы. Потом он взял газету, на языке жестов попросил одного из пассажиров на переднем сиденье как следует осмотреть ее, свернул и, достав из сумки бутылку воды, вылил воду в получившийся конус. После чего молниеносным жестом перевернул конус над головой ближайшего пассажира. Тот дернулся в сторону, однако из конуса не вылилось ни капли воды. Раздался гром аплодисментов. Молодой человек ухмыльнулся и, ни на секунду не прекращая что-то болтать, вылил воду обратно в бутылку.