Поцелуй или смерть

– Ладно, я предпочитаю телевизор, – заключил Эбблинг, удобно устраиваясь в кресле. – Барни, а в клинике были телевизоры?

Внезапно Менделл почувствовал, что у него сильно болит голова. Ему так хотелось, чтобы Галь и ее отец забыли про клинику! Это уже все в прошлом, и он сам так хотел забыть о ней!

– Да, сэр, там они были, и очень хорошие.

Он сел в низкое кресло, и Галь сразу же пересела к нему на колени.

– Андре, принесите нам анисовку. И не забудьте, что мистер Эбблинг любит очень крепкий кофе.

– Не забуду, миссис, – ответил Андре.

Менделл смотрел, как Андре наливает ликер в два стакана и ставит их на край столика. После этого Андре хорошенько перемешал скотч для мистера Эбблинга. Менделл решил, что Андре куда лучше справляется с обязанностями шофера, чем лакея. Такой же крупный, как и Менделл, Андре чувствовал себя неуютно в ливрее.

– Я всегда любил Чайковского, особенно его Четвертую симфонию. – Эбблинг удовлетворенно покачал головой. Да и Пятую тоже. А он что, русский или поляк?

– Кажется, русский, – ответила Галь.

С напряженными до предела мускулами Менделл пытался слушать музыку и не мог. Эбблинг протянул ему коробку с сигарами.

– Сигару?

– Нет, спасибо, – Менделл заставил себя улыбнуться. – Предпочитаю "Кэмел". – Он достал из кармана пачку и предложил Галь.

– Не сейчас, дорогой, – покачала она головой, и так как Андре входил в комнату с серебряным подносом, на котором стоял кофейный сервиз, она приказала ему: – Андре, сделайте, пожалуйста, погромче. Отец качает головой, как болванчик, а я до такой степени уменьшила звук, что ничего не слышу.

– Слушаюсь, миссис, – ответил Андре и повернул ручку.

Из телевизора вырвались такие мощные звуки, что Менделл непроизвольно вздрогнул. Галь, по-прежнему сидевшая у него на коленях, повернулась, чтобы лучше видеть его.

– В чем дело, дорогой?

Менделл затянулся сигаретой, потом положил ее на серебряный поднос рядом с чашкой, которую только что наполнил Андре. Ему было стыдно говорить ей правду.

– Ничего, ровным счетом ничего, любовь моя. Галь провела рукой по его волосам.

– Хочешь, я скажу тебе кое-что, дорогой? – Она задержала дыхание и немного поерзала у него на коленях, чтобы еще больше усилить ощущение их близости. – Я всегда мечтала выйти замуж за блондина.

Менделл нежно погладил ее, выпил ликер и сразу понял, что ему следовало бы воздержаться от этого. Напиток оказался крепче всех, которые он до этого пил, и у Барни появилось ощущение, что голова его стала резиновой. Галь по-прежнему ерзала у него на коленях, все сильнее прижимаясь к нему. Менделл посмотрел на Эбблинга, который отвел взгляд и качал головой в такт музыке. Глядя на него, Менделл огорчился. У Эбблинга был очень скверный вид, и глаза слишком блестели. Казалось, что он в сильном жару. Время от времени он сжимал губы, как от боли. Перехватив взгляд Менделла, Эбблинг произнес:

– Галь рассказала мне, что сегодня сюда приезжали инспектор Карлтон и лейтенант Рой.

– Да, сэр.

Это был один из тех редких случаев, когда Менделл видел тестя ругающимся.

– Сегодня днем я потратил несколько часов, чтобы помешать аннулированию вашего залога. Все там, начиная с самого верха и до низа, были против меня. Барни, вы уверены, что не убивали этой девушки?

– Отец! – жестким голосом воскликнула Галь.

– Уверен, – ответил Менделл.

Эбблинг снова предложил ему сигару, и Менделл отказался, предпочтя "Кэмел". И вдруг он обнаружил, что сигарета, которую он курил, превратилась в зажженную сигару. Менделл осторожно взял ее и посмотрел на нее. Старый, без всякого тембра голос Эбблинга по-прежнему бурчал:

– Это не потому, что я сомневаюсь, Барни...

– Ты хорошо действуешь, – резко проговорила Галь.

– Не говори со мной таким тоном.

– Я буду говорить таким тоном, который мне нравится.

Менделл почувствовал себя неловко.

"Они ссорятся из-за меня", – подумал он.

– Это только потому, что в этом деле столько неприятностей, – спокойно продолжил Эбблинг. – Возьми, например, историю с твоими духами...

– И что же?

– Это ни на что не похоже. Это, действительно, такие же духи, которые убитая девушка держала в своей сумке. Инспектор Карлтон позвонил в контору как раз перед моим отъездом и объявил, что у него есть заключение лаборатории по этому поводу. Теперь стоит вопрос о том, каким образом она смогла достать эти духи. Если Барни не сам дал ей их...

Галь быстро повернулась у него на коленях.

– Барни, ты не давал их, а?

– Нет, – простонал он, – конечно нет!

– Не обращай внимания на то, что говорит этот выживший из ума старик. Просто потому, что отец – человек закона, он всех считает виноватыми.

– Я не считаю Барни виноватым! – повысил голос Эбблинг.

– Но ты демонстрируешь это! – закричала Галь. – Ты сказал, что Барни дал этой ужасной девице мои духи, чтобы она пересдала с ним.

– Я этого не говорил.

– Но ты это имел в виду.

Менделл почувствовал смутное отвращение. Он не хотел, чтобы Галь и отец ссорились из-за него, а он оказался между ними.

– Все, что я пытаюсь доказать, – продолжил Эбблинг, – это то, что Барни по-прежнему находится в опасной ситуации. Карлтон собирается обвинить его в двух убийствах.

– Откуда ты это знаешь?

– Мне сказали это.

– Но ведь в Барни стреляли.

– Я не знаю, как Карлтон устроит все это. – Эбблинг помахал в воздухе сигаретой. – По телефону он мне этого не рассказал. Но уверены ли вы, Барни, что мистер Куртис смог бы помочь вам опознать человека, который убил его и сделал пять выстрелов в вас?

Теперь музыка звучала так громко, что почти заглушала голос Эбблинга. Было во всем этом что-то странное. Менделл продолжал смотреть на сигару.

– Что-нибудь не так, Барни? – спросил Эбблинг. – Плохо горит?

– Ничего, – солгал Менделл, – все в порядке.

Он сунул сигару в рот, и Галь высказала свое мнение:

– Мне нравится, когда ты куришь сигару, дорогой. Это так по-мужски.

– А что я сейчас говорил? – спросил Эбблинг.

– В точности не помню. – Галь снова заерзала. – А ты помнишь, дорогой?

Менделл с признательностью посмотрел на нее.

– Нет, не совсем хорошо.

Он проглотил кофе, и это вызвало у него в ушах дополнительный звон и лишило его всякой возможности думать. Галь вытерла ему лицо своим носовым платком.

– Дорогой, здесь, вероятно, очень жарко. Ты весь вспотел. Отец, открой, пожалуйста, окно.

– Открывай сама, – ответил Эбблинг.

– Это не звонок мне послышался? – спросил Менделл.

– Конечно, – улыбнулась Галь. – Это у входной двери.

– А-а-а, – протянул Менделл. – Хорошо.

Некоторое время звонок продолжал звонить, потом все стихло. Галь взяла в свои ладони лицо Менделла. Глаза ее были беспокойными.

– Барни, ты странно ведешь себя!

– Я чувствую себя смешным, – признался Менделл.

В комнату вошел Андре и сообщил мистеру Эбблингу:

– Некий инспектор Карлтон в сопровождении лейтенанта Роя, сэр. Они желают поговорить с вами и с мистером Менделлом.

– Остановите эту проклятую музыку! – взорвался Эбблинг.

Андре выключил телевизор, и в наступившей тишине Барни отчетливо услышал биение своего сердца и дыхание Галь у своей груди. Эбблинг с трудом встал.

– Барни, подождите меня здесь. Из комнаты не выходите. – Судья повернулся к Андре. – Вы сказали им, что мистер Менделл здесь?

– Нет, сэр. Я только сказал, что пойду узнаю, сможете ли вы принять их.

– Хорошо. Если вас спросят, то вы не видели мистера Менделла. Поняли, Андре? Миссис и он уехали в неизвестном направлении в новое свадебное путешествие.

– Слушаюсь, сэр.

Эбблинг посмотрел на Менделла.

– Вы и Галь подождите меня здесь. Пусть никто из вас не выходит из комнаты. Предоставьте действовать мне.

– Да, сэр, – пробормотал Менделл.

Эбблинг удалился из комнаты вместе с Андре, который старательно закрыл за собой дверь. Галь прижалась лицом к груди Менделла.