Русский пасьянс

БРЕД ПРАВДОИСКАТЕЛЬСТВА

Андропов был большим специалистом не только по маце, но и по медицине. В выписке из протокола № 151 заседания Политбюро ЦК КПСС № 151/XIII от 22 января 1970 года говорится:

"Поручить Министерству здравоохранения, Комитету госбезопасности и МВД СССР с участием Госплана СССР и Совминов союзных республик внести в 1-м полугодии 1970 года на рассмотрение ЦК КПСС предложения по выявлению, учету и организации лечения, а в определенных случаях и изоляции психически больных в стране".

Основанием для этого поручения послужила докладная записка Андропова членам Политбюро о наличии в стране "значительного числа психически больных, вынашивающих террористические, антисоветские и другие общественно опасные намерения".

В 1970-е годы росла политическая активность в стране, возникали правозащитные группы, появлялось все больше людей, "мыслящих иначе". Вместе с тем участились случаи насильственной госпитализации за "противоправные действия соответственно болезненному мировоззрению" с диагнозом "паранойяльная или вялотекущая шизофрения с бредом правдоискательства". Так писали в историях болезни помещенных в психушки "инакомыслящих".

Андропов рассуждал следующим образом: "Ну разве будет нормальный советский человек разбрасывать листовки на улицах, выпускать самиздат, создавать свободный профсоюз, писать письма протеста Самому?"

В октябре 1987 года министр здравоохранения академик Евгений Чазов (кремлевский лекарь Брежнева, Андропова, Черненко и Горбачева) изобличал по телевидению "лживые утверждения", как он выразился, "некоего, уж не знаю, товарища ли или господина Пимонова в газете "Нью-Йорк Таймс".

"Нью-Йорк Таймс" тогда процитировала мои высказывания об использовании в СССР карательной психиатрии в политических целях.

"У нас в стране нет людей, помещенных в психиатрические больницы за свои убеждения", - вещал Чазов.

Рассекреченные андроповские указания, которые Чазов по должности принимал к исполнению, - ответ на академическую ложь.

ЛЮДИ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ

15 сентября 1986 года двенадцать советских граждан, добивавшихся разрешения выехать из СССР для воссоединения со своими родственниками на Западе, подписали обращение к ООН с призывом учредить "Международный день разделенных семей".

Это была, как сейчас говорят, "пиаровская акция" в надежде привлечь внимание на Западе к проблеме отказников.

Обращение было приурочено к открытию 41-й Генеральной Ассамблеи ООН и адресовано Генеральному секретарю Пересу де Куэльяру, лидерам стран членов Совета Безопасности, а также премьер-министру Дании Поулю Шлютеру.

Последний попал в число адресатов, поскольку из всей нашей группы только я добивался выезда к семье в Данию, остальные - в США. Западные радиостанции, получившие от нас текст по телефону, звучно окрестили обращение как "письмо двенадцати" и по нескольку раз в день цитировали его в выпусках новостей.

Были же времена! Любое письмо протеста рядовых советских граждан, любая листовка, не говоря уже о петиции генсеку, переданные на Запад, становились событием в стране. Докладывали в Политбюро, КГБ вставал на уши. В общем, машина крутилась.

Ну раз это "письмо двенадцати", подумали мы, то надо бы его доставить. И отправились в представительство ООН в Москве.

Но милиция уже оцепила здание, и ко входу никого не пропускали. Тут мы вспомнили про датского премьера.

Я позвонил послу Дании в Москве Торнингу Петерсену.

- Жду вас в посольстве. Обещаю сегодня же передать письмо премьер-министру, - сказал посол.

Только мы приблизились к особняку датского посольства в Пречистенском переулке, как из машины "скорой помощи", почему-то припаркованной напротив входа, выскочили люди в белых халатах и преградили нам путь.

- Если вы попытаетесь пройти в посольство, то будете доставлены в районный психиатрический диспансер для обследования, - пригрозил человек в белом халате, явно не похожий на врача.

У меня перехватило дух. Страх перед психиатрическими репрессиями ещё глубоко сидел в сознании советских людей.

Неожиданно из дверей посольства вышли 1-й секретарь Борг Хансен и два скандинавских журналиста - корреспондент агентства новостей "Ритцау" Робин Сирен и обозреватель шведской газеты "Дагенс Нюхетер" Харальд Хамрин, позже, кстати, ставший директором департамента печати МИДа Швеции.

- Что здесь происходит? Кто у вас главный? - спросил дипломат, обращаясь к людям в белых халатах.

Тут же из-за милицейской будки вышел невзрачный человек в сером пальто. Предъявил дипломату красную книжечку - сотрудника Девятого управления КГБ, занимавшегося охраной иностранных представительств.

- Мы охраняем посольство от проникновения посторонних лиц, - объяснил он.

- Прошу не беспокоиться, все в порядке. К нам просто пришли гости, сказал дипломат.

Люди в белых халатах сели в "скорую помощь" и уехали. Исчез и сотрудник КГБ - так же неожиданно, как и появился. Мы вошли в посольство. Вручили письмо послу. По дороге домой у метро "Кропоткинская" меня задержала милиция. Остаток дня пришлось провести в местном отделении, выслушивая поучения какого-то дяди в вязаном свитере.

- 1-й секретарь датского посольства, с которым вы постоянно общаетесь, по имеющимся у нас данным, является офицером военной разведки, то есть представителем разведсообщества НАТО. Вы же, Владимир Иванович, как носитель государственных секретов, должны понимать, что играете с огнем. Вспомните дело Щаранского, загремевшего за шпионаж, - сказал дядя и добавил: - Нам прекрасно известно, о чем вы беседуете с этим датским дипломатом в его кабинете.

Спустя некоторое время, уже живя в Дании, я узнал, что в кабинете датского посла в Москве много лет стоял микрофон, заложенный в диван с помощью русской секретарши.

ЧЕКИСТСКИЙ ПРОФИЛАКТОРИЙ

В середине 1980-х годов я часто встречался с западными дипломатами. В те времена дипломатов ещё интересовало мнение "инакомыслящих" о положении в СССР. При желании КГБ вполне мог квалифицировать такой обмен мнениями как оказание советским гражданином помощи иностранной разведке.

Скрывать мне было нечего, поэтому, когда кагэбэшники, что происходило довольно часто, забирали меня за "нарушение общественного порядка" в какое-нибудь отделение милиции для "профилактической беседы", то я им рассказывал то же самое, что и западным дипломатам. Например, что преступная война в Афганистане и подогреваемые Кремлем национальные конфликты в республиках неизбежно приведут к гибели СССР.

Однажды меня повесткой вызвали в районное отделение милиции для "последней беседы". Беседовали со мной капитан КГБ Костромин, майор Абрамов и заместитель прокурора Куйбышевского района Бутурлин. Так они, по крайней мере, представились.

- Если вы не прекратите свою деятельность, то против вас будет возбуждено уголовное дело по статьям 64 и 72 УК РСФСР, - сказал Бутурлин.

64-я - измена родине. 72-я - участие в антисоветской организации.

Я набрался наглости и ответил:

- Антисоветской деятельностью занимается Политбюро, ведущее войну в Афганистане. Эта война закончится распадом Советского Союза, вот увидите.

Заместитель прокурора и чекисты на мои слова снисходительно улыбнулись.

- Советская власть будет всегда! - провозгласил майор Абрамов.

На следующий день меня без всякой повестки просто "похитили" на улице: затолкали в "воронок" и отвезли уже в другое отделение милиции. Сделали "официальное" предостережение об ответственности "за тунеядство":

- Больше мы вас профилактировать не будем.

Смысл слова "профилактировать" я понял позже, когда узнал о существовании секретного Указа Верховного Совета СССР "О применении органами государственной безопасности предостережения в качестве меры профилактического воздействия на лиц, совершивших антиобщественные действия, противоречащие интересам государственной безопасности СССР". Автором указа был тот же Андропов.