Черные тузы

риятными, в душе Зыкова бушевала весна. Он вернулся к письменному столу, включил лампу.

Кто бы мог подумать, дело об убийстве Овечкина, дело, которое грозило стать «висяком», жирным невыводимым пятном на чистой карьере молодого следователя, получит такое неожиданное продолжение. Нет, о столь благоприятном, даже удивительном повороте событий, и мечтать нельзя было.

В прошлую субботу на одном из московских вокзалов лейтенантом милиции Ложкиным был застрелен некто Трегубович, неделю назад объявленный в федеральный розыск. Зыков опустил голову к бумагам. Вот рапорт Ложкина, составленный на имя начальника отделения милиции. «Довожу до вашего сведения, что сегодня в одиннадцать тридцать утра мною совместно с сержантом милиции Соловейко была предпринята попытка проверки документов у гражданина Трегубовича (как впоследствии установлено, находившегося по подозрению в убийстве в федеральном розыске). Гражданин Трегубович, вооруженный пистолетом и ножом, оказал активное сопротивление милиции, пытался скрыться. На требование бросить оружие и сдаться милиции, Трегубович ответил отказом и нецензурной бранью. Тогда я произвел предупредительный выстрел в воздух, Трегубович заявил, что будет стрелять. В этих условиях я вынужден был применить оружие, стараясь произвести выстрел в ногу гражданина Трегубовича. Однако пуля срикошетила, в результате чего наступила смерть Трегубовича. Оружие было применено мною, так как существовала реальная угроза безопасности и жизни пассажиров, находившихся в данный момент в вокзальном туалете».

Хорош этот Ложкин, нечего сказать. Лейтенант, оперативный работник, школу милиции закончил, а грамотного рапорта составить не умеет. Впрочем, тут и грамота не вывезет, все стилистические изыски не помогут. Вот протокол осмотра места происшествия, подписанный помощником железнодорожного прокурора Любезновым. В кабинке вокзального сортира, где был застрелен Трегубович, не нашли ни пистолета, ни ножа. Не нашли пистолет и в зале ожидания, хотя, по словам свидетелей, Трегубович размахивал оружием под носом милиционеров и посетителей буфета. Куда же делся пистолет?

Получается, парень был совершенно не опасен. А Ложкин учинил форменный расстрел безоружного человека, а ведь лейтенант имел право стрелять только при явной угрозе применения преступником оружия. В своем рапорте Ложкин вводит следствие в заблуждение, а сказать прямо, просто врет. Не было у Трегубовича оружия, не было предупредительного выстрела в воздух, Ложкин сразу стрелял на поражение. Не по ногам стрелял, выпустил короткую очередь из автомата по фанерной двери туалетной кабинки. И смертельное ранение Трегубович получил не в результате рикошета пули. Это было прямое попадание.

Теперь ещё выясняется, что и угрозы для жизни пассажиров тоже не существовало. Как раз в это время вокзальный туалет был пуст, лишь какой-то старик то ли спал, то ли справлял нужду в одной из кабинок. Зыков покусывал кончин карандаша и злился. Ложкину вообще не следовало заходить в буфет, где пил пиво