Рекламная любовь

Едва они вошли в комнату, он обхватил ее сзади, запрокинул голову девушки и впился в губы, не давая ей шевельнуться. Маша взбрыкнула было, но так, больше для виду. Эти нюансы он отлично чувствовал. Поцелуй длился так долго, что Маша начала задыхаться.

— Господи, так же задушить можно! — вырвалась наконец она. — Сумасшедший!

— О, ты еще не знаешь, насколько, — прохрипел мужчина, снова прижав ее к себе, покрывая поцелуями лицо, шею, грудь. Рука его перебирала петельки. Медленно, ах как медленно расстегивалась блузка! Когда круглая грудь с розовым соском оказалась наконец открыта его взору, Арам зарычал, впившись губами в упругую плоть. Рука его шарила под подолом юбки, поднимаясь все выше и выше.

— Господи, да подождите же! Разве так можно? — слабела в его руках Маша.

Хризантемы упали на пол, рассыпавшись цветочной поляной. Страстный житель гор подхватил девушку на руки, понес к ближайшему койкоместу.

— Не сюда! — взвизгнула Маша. — Вот туда. За шкаф, — деловито добавила она.

Арам быстро, словно бегун на Олимпиаде, добежал до искомого объекта, буквально швырнул ношу на застеленную клетчатым пледом тахту. На пол полетели юбка, блузка, брюки и прочие предметы туалета.

— Вах! Какая красота, — рычал темпераментный горец, разглядывая обнаженное тело. И набросился на женщину со всей страстью, присущей восточным мужчинам.

Маша, намеревавшаяся показать изысканному столичному гостю свое искусство любви, то есть проявить некоторую инициативу (после светской беседы под чай) была совершенно сломлена. Какая там инициатива! Ее никто не спрашивал! Руки ее были захвачены и прижаты к постели, его сильные волосатые ноги раздвинули ее колени, причинив боль. Нечто тугое, горячее вонзилось в плоть так глубоко, что Маша вскрикнула, запрокинув голову.

— Ва-а-х! — рычал мужчина. — Ты еще и кричать умеешь! О, голубка! Я тебя растерзаю! Я тебя раздавлю! Я изнасилую тебя, моя принцесса!

«Почему в будущем времени?» — изумилась про себя Маша. От бешеных толчков содрогалось не только тело. Казалось, то, что он вонзил в нее, достигло головного мозга, выбив из головы все мысли, кроме одной: «Разве оно такое бывает?» Она-то думала, что Антон Владимирович — половой гигант. Какое там… Детский сад в сравнении с этим…

— Я всю ночь… Не спал… думал о тебе… Как я тебя…

И матерное слово, сорвавшееся с его уст, почему-то не было оскорбительным. Прозвучало как факт, данность. Толчки становились все сильнее. Если сравнивать с землетрясением, где-то на семь баллов, успела подумать Маша, чувствуя, что она близка к сокрушительному оргазму. И они закричали одновременно и стихли.

Маша лежала неподвижно, приходя в себя, затем произнесла:

— Пусти, мне нужно в ванную… — она попыталась было подняться.

— Никуда не пущу! Никуда не пойдешь! Ты моя пленница, рыбка моя золотая! Возьми, погладь его!

Маша дотронулась до влажного члена, который, к ее изумлению, снова поднимался, твердел под ее рукой.

— О волшебница! О красавица! Ва-ах, — опять зарычал он, наваливаясь на Машу.

«Да подожди же! Дай отдохнуть!» — вскричала было она, но его рука скользнула вниз, умело прикасаясь к ее лону. Затем чуть сильнее, более властно… Маша закрыла глаза. Влажный язык скользил по животу все ниже и ниже. Вот он оказался там, между нежнейших складок и складочек, слизывая ее сок. Судорога прошила все тело. Колени дрожали.

— О-о, — простонала теперь уже Маша и тут же почувствовала у своих губ огромный, набрякший член. И она взяла его, покусывая и постанывая.

— У-у-у, — ревел Арам, глядя на нее сверху, тиская ее грудь, наслаждаясь этой картиной полного покорения женщины… Но чего-то еще не хватало…

Он дождался, когда новая волна накрыла, его. Маша вытолкнула пульсирующий член. Лицо ее залило густой белесой жидкостью.

— Все, Мне нужно умыться, — вскричала она, поднимаясь.

— Хорошо, иди умойся, прелесть моя, — разрешил он. — Я открою шампанское.

Маша выскочила в коридор.

Арам огляделся. Перед зеркалом стоял письменный стол с выдвижным ящиком. Он осторожно открыл ящик. Паспорт лежал прямо сверху. Ага! Родом из Тмутаракани, прописана на данной жилплощади временно. Как и предполагалось. Двадцать три года. Он думал, она моложе…

Положив паспорт на место, Арам извлек из дипломата бутылку шампанского, окинул хозяйским глазом сервант, достал два хрустальных фужера, вернулся в закуток. По полу были разбросаны вещи. Вот ее юбка, трусики, колготки. Колготки… Он выдернул из брюк ремень.

— Мария, где ты?

Маша вернулась, замотанная в халат.

— Моя принцесса! Твое здоровье!

— Ой, зачем ты эти фужеры… — Маша осеклась.

— А что? Почему нельзя?

— Можно, конечно, — улыбнулась Маша.

— За тебя, моя прелесть! — Он протянул ей бокал.

— Ты меня просто ошеломил… — невпопад ответила Маша, пригубив напиток.

— Чем же?

— Что за натиск? Двух слов сказать не успели!

— Зачем слова, когда сердце горит от любви? Поговорить всегда можно. Это твоя квартира?

— Да… Нет… Ну, скорее нет, чем да, — Маша на секунду запнулась, затем продолжила: — Я снимаю здесь комнату. Временно. Я, видишь ли, занимаюсь обменом своей жилплощади. Улучшаю. Однокомнатную продала, ищу двушку. Пока ничего подходящего. Мне нужно с ремонтом, чтобы самой не возиться. Ну вот, временно живу у Альки. Не знаю, что на нее вчера нашло. Вообще-то она нормальная, компанейская. Понравился ты ей, что ли?

Она пила шампанское, посматривала на него лукавыми глазами, в которых читалось удивление и… восхищение. Что ж, я тебя еще не так удивлю…

— А где она?

— На работе.

— Когда придет?

— Вечером. Часов в шесть.

— Что ж, замечательно! У нас еще весь день впереди!

— К сожалению, нет. Мне к трем часам на работу. А ты… Ты женат? — глянув на него в упор, спросила Маша.

— Ну… Скорее нет, чем да, — отыграл он. — Мы очень разные люди. Живем в одной квартире, но раздельно. Друг другу не мешаем.

— И дети есть?

— Нет, детей нет, — подумав, ответил Арам.

— Что ж, это хорошо, — простодушно заметила Маша. — То есть ничего хорошего, конечно, — спохватилась она, — но раз уж у вас такие отношения…

— У нас хорошие отношения, — одернул он ее, разглядывая чуть выступающие ключицы. — Ты знаешь, что ты чертовски хороша? Не просто красива, а хороша… Тебя хочется все время тискать, мять, любить, вонзаться в тебя…

Он поставил бокал, отобрал вино и у Маши, опрокинул ее на тахту, навалился сверху, придавив всей тяжестью своего тела.

— Тебя хочется насиловать. Ты так хороша, что хочется сделать тебе больно, понимаешь? — ласково вопрошал он, глядя прямо ей в глаза.

Склонившись, приник к ней долгим, нежным поцелуем. Руки его, сцепившись с ее руками, поднимались вверх, за голову… Неожиданно он отпрянул и быстрыми, резкими движениями привязал Машины руки к трубе отопления.

— Что ты делаешь? — вскричала девушка, пытаясь вырваться. — Мои колготки! Они порвутся! Развяжи немедленно.

— Да? — Он опять склонился над нею. — Ты действительно этого хочешь?

Он взял бокал, струя шампанского полилась на ее грудь, живот, на ноги. Арам склонился, слизывая влагу. Маша закрыла глаза. Язык спускался все ниже. Достиг самого низа живота. Маша застонала.

— Тебе хорошо, девочка?

— Да, — прошептала она.

— А так?

Резкий взмах его руки, что-то просвистело в воздухе. Живот обожгло. Маша распахнула глаза. В руке был зажат ремень.

— Что ты делаешь? — вскричала она, осознавая, что не чувствует боли. Наоборот, бешеное желание словно вырвалось наружу именно от удара хлыста.

— А так? — Он снова стегнул ее.

Маша вскрикнула, выгнувшись, вцепившись зубами в связанные руки.

И он набросился на нее, жадно, жарко целуя, до боли сжимая твердую грудь, вонзаясь в исходящее от вожделения лоно.

— Ты меня любишь? — рычал он. — Любишь меня, потаскуха?

— Да! Возьми меня в Москву.

— В Москву? — хохотал он, все ускоряя бешеную скачку на распростертом, покорном теле.