Принцип домино

Он подъехал к тротуару и сказал:

— А вот и «Акрон».

Я расплатился и он добавил:

— Что вы об этом думаете? Я прав?

— Не спрашивайте, — ответил я, вылез из такси и пошел к зеленому «Понтиаку», который ждал возле тротуара.

49

Машину вела молодая девушка с длинными каштановыми волосами с пробором. За всю дорогу она не произнесла ни слова. Пока я вылезал из машины, она смотрела прямо перед собой. Когда я вылез, она завела мотор и уехала.

Обтянутые колючей проволокой ворота распахнулись, и на улицу выехал белый джип. За рулем сидел Ризер в голубом комбинезоне и кепке для гольфа. Он остановился возле меня и сказал:

— Прыгайте. — Затем он съехал назад за ограду, и ворота закрылись.

По-деловому, без лишних разговоров, он приступил к делу, говоря сжато и быстро, как на инструктаже.

— У нас есть два плана, А и Б. Мы предпочитаем А, потому что в данном случае контролируются события в большей степени. Если сможем пойти в этом направлении, то события будут полностью под контролем. Однако не исключены и отклонения. Возможно, цель не будет ждать неподвижно. Поэтому пришлось разработать запасной вариант. Он довольно примитивен, но реален. Если придется, мы им воспользуемся. Этот план лишен профессионализма, что нам на руку. Теперь хотелось бы его обкатать.

Он остановил машину метрах в десяти от вертолета средних размеров уже с включенным двигателем. Пилот сидел в кабине. Ризер вскарабкался в вертолет, я последовал за ним.

Ризер устроился в глубоком кресле и показал мне на соседнее. Пилоту, довольно плотному человеку, было лет сорок. Когда мы садились в вертолет, он даже не повернул головы. Как только мы сели, двери закрылись, и вертолет взлетел.

— С этим оружием вы знакомы, — говорил Ризер. — Вес такой же. Оно так же сбалансировано. Но почти все остальные детали сделаны по заказу. Винтовка практически бесшумна, прицел, как у охотничьего ружья, ствол почти безупречен — насколько позволяют нынешние инструменты. Боеприпас кумулятивный, взрывается при контакте. Вещь просто великолепная.

Когда вертолет опустился до тридцати метров, Ризер приказал пилоту:

— Откройте двери. — Сразу же боковая дверь рядом с моим сиденьем открылась, и морской воздух ударил в лицо. — Ваше кресло вращается, — сказал Ризер. — Устройтесь удобнее, и мы его застопорим.

Я нащупал под креслом защелку, отпустил ее и повернулся лицом к двери; ничто не сковывало свободу рук и не мешало обзору. Я прицелился в воду.

— А вот и цель, — сказал Ризер. Он подтолкнул вперед большой картонный ящик, наполненный банками краски весом килограмма по четыре, и начал бросать их в окно. Вертолет неподвижно застыл в воздухе, несмотря на легкий ветерок с запада.

— Начинайте, — прокричал Ризер. — Банок всего десять. Если вам на них хватит двадцати выстрелов, будет здорово.

Я прострелил все банки двенадцатью пулями. Красная краска так и брызнула по воде.

— Десять из двенадцати за шестнадцать секунд, — крикнул Ризер. — Вы выиграли коробку конфет. — Он обратился к пилоту. — Возвращаемся.

50

Вертолет поднялся вверх, описал широкий круг и направился к берегу. Я протянул винтовку Ризеру, который вложил ее в футляр. Я по-прежнему ощущал подбородком приклад, тяжесть ствола в руке и твердый ребристый курок.

Во мне проснулся старый инстинкт, старые ощущения. В пять лет я уже стрелял из духового ружья, в шесть — из ружья двадцать второго калибра, а позже проводил с отцом в лесу целые дни, охотясь на белок, и целые ночи, когда при свете фонаря охотились на опоссума.

В те времена, в той жизни, ружье служило не только для стрельбы. Оно составляло часть жизни, часть дома и семьи. Оно кормило и отпугивало чужаков, служило правом и силой, если надо — законом. Ощущение ружья что-то означало. Его вес, отдача в плечо, запах горелого пороха вызывали к жизни воспоминания и ощущения старше, чем собственное тело. Оно было как бы частью существа, очень ощутимым, и я невольно испытал его, летя над океаном рядом с берегом Калифорнии.

— Вам знакомо здешнее побережье? — спросил Ризер.

— Нет.

— Раньше тут было очень хорошо, но сейчас оно никуда не годится. Говорят, через несколько лет от Сан-Диего до самого Сан-Франциско будет один город. И дело к этому идет. — Он вновь наклонился к пилоту, потом, повернувшись ко мне, продолжал: — Сейчас мы летим на север, пересекая восточный район Лос-Анджелеса. Наша цель в национальном парке, к юго-западу от Медвежьего каньона. Мы идем точно по времени.

Когда мы приблизились к побережью, я выглянул в правое окно. Вдоль берега вода была бледно-зеленого цвета. Я видел квадратные белые домики, окруженные заборами, красные черепичные крыши, вдоль дорожек росли пальмы, и повсюду — ярко-голубые прямоугольники бассейнов и трава.

— Отсюда выглядит совсем неплохо. — заявил Ризер. — С близкого расстояния все меняется. Видишь только усталых людей с усталыми идеями, которые жрут авокадо и нюхают выхлопные газы чужих машин.

Он внимательно смотрел вниз, пока мы летели на север над сплетением улиц, затянутых дымкой. — Пасадена, — наконец заявил он. — А вот и национальный парк. — Прямо под нами появились суровые, покрытые деревьями горы. Минут через десять Ризер сказал пилоту: — Порядок, Ленни, мы приближаемся.

— Вижу, — ответил пилот. Теперь скорость упала, и вертолет изменил курс. Дверь вновь открылась.

— Закрепите кресло, — распорядился Ризер. Я выполнил приказ и повернулся лицом к окну под прямым углом к траектории полета.

— Вот так и должно быть, — сказал Ризер. — Мы снизимся до шестидесяти метров, зависнем на двадцать секунд, потом будем сматываться. На такое время и рассчитывайте.

На вершине горы был расчищен обнесенный стеной участок, поросший деревьями, между ними извилистые дорожки, выложенные камнем, вели к дому с черепичной крышей, на зеленых газонах цвели красные розы, позади дома виднелся бассейн и крытый теннисный корт.

— Это самое место, Ленни. Стоп, — приказал Ризер.

— Ясно.

Шум мотора ослабел, и мы повисли высоко над домом, наполовину скрытым деревьями на холме.

— Здесь и будет ваша позиция, точно над дорожкой к бассейну. Мы узнаем, когда он выйдет, и будем ждать. Как я уже говорил, у вас будет двадцать секунд. Судя по тому, как вы стреляете, этого времени более чем достаточно.

Я сидел, как зритель в кино: надежно и удобно, перед глазами никаких препятствий.

— Полный порядок? — спросил Ризер. Я кивнул, и он прокричал пилоту: — Возвращаемся.

Вертолет круто взмыл вверх метров на триста пятьдесят и полетел на юго-запад. Ревел мотор, вокруг нас стремительно возникали и исчезали облака. Ризер закурил сигару и откинулся в кресле.

— Жена всегда хотела после моего ухода в отставку поселиться в районе Ла-Джолла. Пока я служил в Корее, она провела здесь несколько лет и считала, что это самое лучшее место, потому что… Ну, вы понимаете. Она не могла дождаться, когда вытащит меня сюда и мы начнем искать дом. И действительно вытащила, но дом искать мы не стали. Три дня мы прожили в мотеле, который наполовину служил домом отдыха, а наполовину — публичным домом, в пятидесяти метрах позади здания, на холме, без конца гремела дискотека. Поэтому я и сказал себе: «Дружок, если нужно выбирать — жить здесь или пять лет служить заштатным рядовым на Филиппинах, даже не буду колебаться. Не успеют прогреть моторы, как смоюсь в Манилу».

Пока мы летели назад, он курил и говорил без остановки. Я смотрел в окно, а перед глазами проносились картины, как в книжке, которую ты листаешь, и кажется, что смотришь фильм. В памяти возникают разные картины, места, время, без какой-либо логики или последовательности проходят различные сцены. Я видел Западную Виргинию, Вьетнам. Камеры нескольких тюрем. Японию, Оук-Парк и Чикаго. Гостиницу «Дорсет» и зоопарк в парке Линкольна. Парусные лодки на воде, пляж, пальмы, внушительные тяжелые дома, похожие на куски белого пирога. Крупным планом возник домик в горах, над которым на двадцать бесконечных секунд завис вертолет. Эти образы сами лезли в голову, наводя на какую-то мысль, мягко, ненавязчиво дразнили, возникали очень четко, медленно исчезали, потом вновь возвращались, как бы желая, чтобы я их вспомнил, узнал и назвал, потому что у таинственного богатого дома в незнакомом лесу должно быть имя.