Дарю вечную молодость (Ее последняя роль)

— Нет, у нас в регистратуре вечно такая неразбериха с документацией, карточки многих больных вообще теряются. Так что пока меня не заподозрили.

— Ну, ладно. Я, конечно, не медик, но у меня сразу напрашивается вот какой вопрос: мог ли Еськов действительно умереть от сердечного приступа? Насколько серьезен диагноз кардиолога?

— Да, в общем, диагноз не смертельный, но… бывают всякие случаи. Я говорила с кардиологом, которого посещал Еськов. Она утверждает, что у него действительно было опасное состояние. Но сам Еськов перед смертью успел мне сказать, что сердце у него сроду не болело.

— Вот как? — Леонид был серьезно заинтересован. — А что представляет собой этот кардиолог?

Ксения рассказала все, что ей было известно о Веронике Бурчак.

— Значит, она теперь работает в престижной клинике и, наверное, имеет доступ к редким препаратам… — пробормотал Становой, внимательно изучая записи.

Потом он подошел с картой больного к окну, надел очки и через минуту обратился к Ксении:

— Взгляните, тут есть любопытная подробность. Записи вашей Фиры Осиповны, по-моему, не очень однородны. Все, что касается ОРЗ, написано чуть более светлыми чернилами. А приписка о жалобах больного на сердце, о необходимости посетить кардиолога сделана, как мне кажется, другим почерком. Хотя, конечно, почерк у всех врачей, не в обиду вам будет сказано, одинаково неразборчивый. Да, разница почти неуловима, но она есть.

Ксения взяла карточку, чтобы рассмотреть указанное Леонидом место. На мгновение их руки соприкоснулись, а ее волосы скользнули но его щеке.

— Да, действительно, как это я сама не обратила внимания, — пробормотала она в некотором замешательстве. — Но тогда напрашивается вывод, что последнюю декабрьскую запись сделала не Фира Осиповна, а кто-то другой.

— Причем, наверное, не в декабре, а значительно позже. Мои эксперты это проверят. Но мне и так ясно; когда убийство Еськова решили замаскировать под сердечный приступ, в его карточку задним числом внесли все эти записи о жалобах и визитах к кардиологу. И сделал это человек, который знал, что Фира Осиповна потеряла память, а новый участковый врач еще ни разу не видел Еськова.

— Ну, тогда выходит, это сделал кто-то из нашей поликлиники? — растерялась Ксения. — Что же, у Циркача был сообщник среди врачей? Но ведь Бурчак подтвердила диагноз Еськова. Значит, она?..

Ксения подняла глаза и встретилась взглядом с собеседником. Леонид кивнул, подтверждая ее догадку:

— Вполне возможно, что именно Бурчак помогала Федьке. Но знала ли она заказчика убийства? А этот заказчик уже убрал двух исполнителей. Одного — руками другого, а другого — возможно, своим собственными руками. И, если он знает об участии этой самой Вероники, то и она может пострадать. А, если не знает, то с ее стороны не исключен шантаж. В любом случае, за этой дамочкой придется понаблюдать.

Глава шестая

Детство Вероники Бурчак прошло в сравнительно зажиточном пригородном селе. Ее отец, работавший совхозным механизатором, был одержим страстью к накопительству, а это отнюдь не поощрялось в середине шестидесятых, когда он решил обзавестись семьей и стать крепким хозяином. В те годы слово «фермер» еще не появилось в советском обиходе, а собственная сельхозтехника и, уж тем более, наемная рабсила были не только недоступны, но и предосудительны. И потому вся тяжесть забот по созданию крепкого хозяйства легла па плечи самого Захара Бурчака и его молодой жены Кати. Катя работала медсестрой и готовилась поступить в медицинский институт, но после замужества от планов дальнейшей учебы ей пришлось отказаться. Муж, что называется, запряг ее в свое растущее хозяйство, и она с утра до вечера занималась огородом, садом, курами, кроликами, поросятами, кормила строителей, помогавших Захару возводить новый дом, а по вечерам стирала, штопала, чистила, гладила и еще успевала делать множество разных дел. Катя была по природе своей трудолюбива и энергична, любая работа горела у нее в руках. Да и Захар был таким же, и поначалу они жили очень дружно. Надеялись молодые супруги только на самих себя, помощи им ждать было не от кого: родители Захара проживали в другом селе, где на их попечении находилась больная дочь с малолетним внуком, а мама Кати, вдова, имела свой дом в Днепропетровске, где жила вместе со старшей дочерью Галиной, у которой были вечные проблемы с постепенно спивающимся мужем. Мать и сестра считали, что Кате очень повезло: Захар мужик непьющий, хозяйственный, трудолюбивый, из себя видный. Чего еще Катюше надо? Ну, не хочет, чтобы она дальше училась, так ничего страшного в этом нет. Мать вот всю жизнь проработала медсестрой, да и Галя на врача учиться не собирается. Хватит им и того, что есть. А образованные что со своей учебы имеют, кроме головной боли? Недаром же в советские времена бытовала поговорка: «Чтоб мало зарабатывать, надо много учиться». И мать не раз наставляла Катю; «Ты, доченька, смотри не вверх и не вниз, а вровень с собой, тогда и жить будешь спокойно. Не опускайся, но и не тянись ни за кем». Так и жила Катя, не зная, что есть и другие премудрости, например: «Кто стремится к малому, не получит ничего».

Потом у Екатерины и Захара родилась дочь. Роды, несмотря на видимое здоровье матери, оказались тяжелыми. Возможно, дали себя знать нагрузки, которые Катя тянула, даже будучи на сносях. Девочку назвали непривычным для местных жителей именем Вероника. На этом настояла Катя, которой очень нравился фильм «Летят журавли», где была главная героиня Вероника, сыгранная Татьяной Самойловой. Захар не мог привыкнуть к такому имени и называл дочь Верой, а чаще — Веркой. После родов здоровье у Кати пошло на убыль, детей она больше не могла иметь, и это огорчало Захара, мечтавшего о большой семье, которая бы дружно трудилась в его обширном хозяйстве. Постепенно он начал попивать — не сильно и не часто, но после каждой выпивки становился угрюмым, грубым, начинал придираться по мелочам. Правда, дебошей не устраивал, но вечные упреки, скупость, отсутствие доброты и ласки делало жизнь Кати совсем не сладкой. А пожаловаться ей было некому, уйти некуда. Ее мать умерла вскоре после рождения Вероники. Родительский дом был продан. Галя свою долю потратила на взнос за кооперативную квартиру в Днепропетровске, а Катя по настоянию Захара присоединила к предыдущим накоплениям, чтобы купить удобный для проселочных дорог «Москвич».

Вероника хорошо училась в школе и собиралась, по совету матери, стать врачом. Она втайне мечтала при первой же возможности уехать в город, навсегда покинув большой и добротный родительский дом, в котором чувствовала себя совсем не уютно. Ее раздражал и грубоватый, прижимистый отец, и вечно занятая хозяйственными хлопотами, рано постаревшая мать. Родители редко разговаривали между собой, только по делам, в доме почти не слышалось смеха. Веронике гораздо больше нравилось убегать куда-нибудь со сверстниками или сидеть в своей комнате, обложившись учебниками, чем общаться с родителями, помогать им по хозяйству. Отец нередко разражался бранью из-за этого, обзывал дочку лентяйкой и дармоедкой, а Вероника выкрикивала ему в ответ, что ей опостылело его крепкое хозяйство, которое хуже каторги, что для нее главное — учеба, а не возня с огородом и поросятами. Мать обычно гасила эти ссоры, объясняя отцу, что именно для того они и трудятся день и ночь, чтобы дочка училась и стала интеллигентной женщиной, а не сельской батрачкой.

В пятнадцать лет Вероника испытала настоящее потрясение, случайно узнав, что отец изменяет матери. Она подслушала разговор родителей, возмутившийее до глубины души. Катя вполголоса выговаривала мужу:

— Ты бы постыдился, ведь дочка уже большая, все понимает. А село — не город, здесь каждый человек на виду. Про тебя давно сплетни ходят.

В ответ слегка подвыпивший Захар без тени смущения объяснил жене:

— Ну, ты пойми, Катерина: я мужик еще молодой, здоровый, мне без бабы нельзя. А ты больная и для этого дела уже непригодная, сама ведь знаешь. И я ж тебя не обижаю, ты здесь полная хозяйка, а я все для семьи, все в дом…