Роковой дом

Сильвия молчала.

— Но о чем это я? — вдруг встрепенулась Анна Вольски. — Какая нелепая мысль — чтобы ты пожелала стать женой графа де Вирье! Нет, нет, дорогая моя малышка, ни одной разумной женщине не придет в голову, что за этого человека, при всем его обаянии, можно выйти замуж. Он полностью разорен, думаю, у него нет ни пенни за душой. Ему не на что было бы даже купить тебе обручальное кольцо. Об этом, как и обо всем прочем, тебе пришлось бы позаботиться самой! Это было бы безумием — полным безумием!

— Не думаю, — тихо проговорила Сильвия, — что такой брак для меня, хотя бы в малейшей степени, возможен. Ты забыла, что мы с графом де Вирье не так давно знакомы и что он ни разу не говорил со мной о любви. Он думает только об игре — сама знаешь.

— Ты, конечно, не могла не заметить, что в последние дни он гораздо меньше, чем прежде, посвящает времени игре. А как он его тратит — нам с тобой известно лучше всех. Освободившиеся часы он проводит с тобой.

— Но это же неплохо? — взволнованно спросила Сильвия. — Пусть уж лучше болтает со мной о всяких пустяках, чем безвылазно сидит в Казино? Еще раз клянусь тебе, Анна: он никогда за мной не ухаживал…

— Для него, конечно, лучше, что он стал меньше играть, но для тебя? — нетерпеливо проговорила Анна. — Вот какой вопрос я себе задаю. В последнее время ты неважно выглядишь, иногда вид у тебя совсем понурый. Только не путайся: ты, как была хорошенькой, так и осталась!

По лицу Сильвии побежали слезы. Она чувствовала, что надо бы рассердиться на подругу за ее откровенную речь, но не находила в себе сил. Анна говорила так заботливо, так мягко.

— Не уехать ли нам из Лаквилля? — внезапно спросила Анна Вольски. — Есть сотня других мест. Уедем! Ты ведь понимаешь не хуже меня: граф де Вирье никогда не сделает тебя счастливой.

Сильвия замотала головой.

— Мне не хочется уезжать, — прошептала она. Мадам Вольски коротко вскрикнула.

— А, поняла! Когда ты говорила о знакомых, ты имела в виду его. Это с ним ты собираешься встретиться в Париже?

Сильвия молчала.

— Теперь я понимаю все, — продолжила Анна. — Потому он и отсутствовал сегодня. Он отправился в Париж заранее, чтобы не компрометировать тебя. Галантность, которая немногого стоит! Будто так уж важно, что подумают в Лаквилле! Но меня интересует, не говорил ли он, что намерен представить тебя своему семейству? Именно по этому признаку судят о том, как француз относится к женщине.

Раздался стук в дверь: «Коляска для мадам прибыла».

Подруги спустились вниз. Вопрос Анны остался без ответа.

Мадам Вольски, обычно очень сдержанная, обняла Сильвию и поцеловала.

— Господь да благословит тебя, дорогая малышка Сильвия! — прошептала она, — и прости меня за то, что я тебе наговорила! Но все же подумай хорошенько. Я провела в этой стране больше половины жизни. Я почти француженка. Бессмысленно вступать в брак с французом, если его семья тебя не принимает, а, как я понимаю, семья графа де Вирье отказалась от него.

Войдя в коляску, Сильвия обернулась. Глаза ее были полны слез.

Анна Вольски стояла в дверях пансиона. Ее высокий силуэт четко выделялся на фоне освещенного холла.

— Встретимся послезавтра, да? — крикнула она.

Сильвия кивнула, и по дороге она сказала себе, что, как бы ни повернулась жизнь, она всегда останется верна своей привязанности к Анне Вольски.

ГЛАВА 13

На следующее утро Поль де Вирье мерил шагами платформу номер 9 вокзала Гар-дю-Нор, ожидая миссис Бейли. Поезд из Лаквилля должен был прибыть в одиннадцать.

Граф выглядел так, словно он безмятежно наслаждается настоящим и ждет еще больших радостей от будущего. На самом деле, молодой француз переживал не лучшие дни,

В жару Париж действует на своих обитателей угнетающе, даже при прочих благоприятных обстоятельствах. Сейчас граф чувствовал себя изгоем в городе, где протекала его веселая и беззаботная юность.

Его сестра, герцогиня д'Эглемон, которая, проведя в пути целый день, приехала из Бретани, чтобы два или три дня пообщаться с братом, проявила при встрече ту сопряженную с болью привязанность, которую добрые и благополучные люди испытывают нередко по отношению к тем, кого они одновременно и любят, и осуждают.

Встречаясь со своей дорогой Мари-Анн, Поль де Вирье всегда чувствовал себя, как приговоренный к гильотине, которому близкие всячески стараются скрасить последние дни.

Когда он предложил, чтобы сестра пригласила на завтрак его новую лаквилльскую приятельницу, миссис Бейли, мягкосердечная герцогиня согласилась тут же, с преувеличенной готовностью; кроме того, она одолжила англичанке свой костюм для верховой езды и распорядилась, чтобы в Лаквилль ежедневно приводили для миссис Бейли одну из принадлежавших герцогу лошадей. При этом она воздержалась от таких традиционных и нескромных вопросов, как, например, насколько он привязался к Сильвии и не собирается ли предложить ей руку и сердце.

Говоря по правде, Полю де Вирье было бы очень затруднительно дать честный ответ на эти вопросы. Он и сам не понимал, что связывает его с Сильвией — прелестной и по-детски наивной Сильвией Бейли.

Много раз он повторял себе, что юной англичанке, с ее смешной и трогательной неискушенностью, нечего делать в Лаквилле, где она транжирит деньги за игорным столом и водится с такими странными людьми, как Вахнеры… да и мадам Вольски тоже.

Но если Сильвии Бейли не следовало находиться в Лаквилле, то и ему Полю де Вирье, не следовало затевать с ней флирт, а ведь именно этим он совершенно сознательно и занимался, несмотря на то, что Сильвия искренне отвергала подобные предположения. Ухаживание за «маленькой английской приятельницей», как граф мысленно называл Сильвию, доставляло ему истинное удовольствие — когда его не слишком допекала совесть.

До недавнего времени Поль де Вирье полагал, что достиг уже того возраста, когда человек забывает о сладких муках любви. Такое сознание не доставляет удовольствия ни одному мужчине, а французу в особенности, поэтому граф был несказанно рад, узнав, что ошибся, и что способность наслаждаться самой сильной и чарующей из человеческих страстей осталась еще при нем.

Он был влюблен! Влюблен в первый раз за много лет, и притом в женщину милую и обаятельную, к которой он с каждым часом все более привязывался. И если вчера вечером и сегодня утрой он был не в духе, то это, несомненно, объяснялось разлукой с Сильвией.

Но чем же завершится эта история? Да, он с самого начала сказал миссис Бейли всю правду о себе… сказал удивительно рано, побуждаемый не рассудком, а скорее чувством.

Однако вполне ли миссис Бейли осознала, что он собой представляет? Понимает ли она хоть в малой степени, что значит для мужчины быть пленником в путах, влекомым за колесницей Богини Удачи? Нет, такая женщина, как Сильвия Бейли, не может и не должна это понимать.

Шагая туда-сюда по длинной платформе и прокручивая в голове свои невеселые мысли, Поль де Вирье сказал себе, что, будучи порядочным человеком — а тем более дворянином — он обязан покинуть Лаквилль раньше, чем дело зайдет слишком далеко. Да, законы чести иного не допускают.

Но, едва он принял героическое решение сдаться на уговоры сестры и отправиться с нею в Бретань, как к станции подкатил в облаке дыма Лаквилльский поезд, и при виде очаровательного личика Сильвии граф тут же забыл о своих благих намерениях.

Спустившись из вагона на платформу, миссис Бейли стала растерянно осматриваться, вокруг кишел народ, а графа еще не было видно.

В розовато-лиловом хлопчатобумажном костюме и большой черной шляпе Сильвия была удивительно красива. И хотя от критического взгляда Француза не укрылись некоторые дефекты ее наряда: сочетание хлопчатобумажного костюма и крупной шляпы, а также неуместная в утренний час крупного жемчуга — граф пребывал в том расположении духа, когда мужчина с утонченным вкусом готов простить недостаток такового женщине, чьим другом и покровителем он себя считает.