Смертоносная чаша

с ты пребываешь в глубокой депрессии и к разговору о завещании еще не готов. Для тебя это просто кощунство – в день похорон делить нажитое покойником добро.

– А потом Лядов «случайно» встретил меня. И «случайно» подсунул адресок, который ведет прямиком на тот свет.

– Лядов… – протянула Оксана. И в ее глазах опять появились слезы. Несмотря ни на что – она любила Лядова. Или же была благодарна ему за преданность. – Лядов… Он все для меня сделал. Это был единственный человек, которому я безгранично доверяла. И, может быть, даже почти любила. Мне кажется, мы с ним были очень похожи…

– Не сомневаюсь. Лядова тоже преследовала мания величия.

– Не смей так говорить! Какое мерзкое сочетание-мания величия! Это придумали литераторы и психиатры для оправдания по-настоящему великих поступков! Нет, мании величия не существует. Есть просто естественное желание не слиться с толпой, не раствориться в ней целиком! Толпа, Ник, – самая страшная вещь! Это ты не обращал на эти вещи внимания, ты жил просто так: как жилось, так и жил. Это позволительно только детям! И ты никогда не понимал, что человек должен быть уникален, а толпа убивает все уникальное в человеке. Я ненавижу толпу! И так же ненавидел ее Вова Лядов. И мы понимали друг друга. Всегда… Стас тоже не любил толпу. Но он был все таки другим…

– Порядочным! – с вызовом заключил я. Но Оксана не среагировала на мой вызывающий тон.

Ответ ее был неожиданно прост, и мне на мгновение показалось, что она вновь стала нормальной.

– Смотря что понимать под порядочностью, Ник. Самые великие дела вершились самым подлым образом и нечистыми руками. С чистыми руками можно только сидеть дома, взаперти, чтобы не испачкаться, а для великих свершений нужно перемесить много грязи, Ник. И не мне тебе это объяснять.

– Но это великие свершения ради общества, ради человечества, – возразил я ей. – А ради чего ты совершала эти бессмысленные убийства? Ради себя…

– А мне плевать на общество! Я сама – общество, и сама его королева, и сама – его слуга, и сама – палач, и сама – благодетель! И моя идея – это идея только моего общества.

– А Стасу хотелось жить, Оксана.

– Люди, которые хотят жить, всегда выживают. Ты это запомни, Ник. Вот ты, например. Твои игры в самоубийство – это чистейший блеф! Игра неудавшегося актера! Ты всегда хотел жить. И я это видела! Поэтому мне трудно было бороться с тобой: ты слишком иронично ко всему относился, в том числе и к самой жизни. А ирония, здоровый цинизм – один из самых сильных двигателей жизни. Недаром ты сразу учуял фальшь в оформлении «КОСА» и ее спектаклях. Тебе это было почти смешно, хотя пришел ты в клуб искренне, по собственному желанию. Стас был совсем другим. Он был слишком слаб для жизни и поэтому умер. Если бы его не отравила я, он все равно рано или поздно наложил бы на себя руки, как и его мать. Но этот мальчишка, этот депрессирующий Байрон все-таки сумел перечеркнуть мой план, переиграл мой спектакль, изменил финал моего сценария. Он сунул нос не в свое дело!