Когда смерть – копейка

Капитан Глеб ещё раз с удовольствием огляделся по сторонам, ловко подтянулся на руках в проёме каюты.

– А как с семьей, как твоя хозяйка? Людмила тебя не гоняет, что пропадаешь всё время на лодке? Со здоровьем-то как?

Очки делали глаза Вадима большими и радостными.

– Здоровье – во! Я этих микробов и вирусов давлю одним усилием воли! А Людмила тебе привет большущий передаёт, видеть тебя очень хочет, сегодня вечером за ушицей и поболтаете с ней обо всём…

Вадим внезапно поскучнел, что-то вспомнив, потом махнул рукой.

– А-а, ладно, катись оно всё…, обойдётся… Пошли в гараж, сетку по-быстрому переберём, а то мы с тобой так до и вечера не управимся.

– Вот здесь, в гараже, я свою «Сузучку» и оставляю.

Назар привычными движениями накидывал на гвозди, вбитые в распахнутые гаражные двери, неширокую сетку-«китайку». Поплавки на капроновой подборе он аккуратно вешал налево, нижний край сетки, с грузиками, – направо. Сухую траву и водоросли, изредка попадавшиеся в полотнище сети, сбрасывал себе под ноги.

Капитан Глеб развалился у ворот гаража на солнышке, в старом продавленном автобусном кресле.

«Теплынь, холодное пиво, сетка направо, сетка налево, мусор вниз…. Замечательно!».

– Ты уж извини, я верёвки на яхте не разбирал особо-то. Прошлый раз в дождь пришли с Эмкой с рыбалки, я сетку просто в ящик бросил, не чистил, ничего, домой мы с ней рванули побыстрее. Она замерзла, уже зубами даже стучала. Но молодец у меня девка растёт! Устала, промокла, а ведь ни пикнет ни слова, не пожалуется ведь! Вот повезло мне с дочками-то!

– Чего косишься на сетку? Не одобряешь? Ничего, когда ушицу хлебать будешь, ещё не раз скажешь, что правильно придумано! Ведь согласись, Глеб, что, кроме поплавочных удочек, предназначенных для удовольствия, на борту всякого промыслового судна должны быть и серьёзные рыболовные снасти… Ага?! Вижу, уже соглашаешься! Пр-равильно!

Вадим туго затянул зубами узел на капроновой нитке, откинул полотнище сетки на вытянутые руки, внимательно осмотрел его от верхнего края до нижней подборы.

– Класс! Сейчас выйдем к фарватеру, поглубже, метра на три, поставим сеточку, а сами под моторчиком пошлёпаем окуньков в проводочку потягаем! Или, если ветерок зайдёт подходящий с залива, то и под парусом потихоньку порыбачим! Или нет? Ты чего такой задумчивый-то? С речными окушками, что ли, не хочешь связываться? Не узнаю я тебя, не узнаю! Ты отдыхать ко мне приехал или мысли размышлять?! Расслабься!

С широкой улыбкой Вадим посмотрел на Глеба из-под ладошки.

– Слушай, Глеб, а ты себе яхту там, где-нибудь на Канарах, случаем ещё не приобрел? Ты ведь в школе-то парусом бредил, мечтал океанскую яхту купить, говорил всем нам в классе, что обязательно шхуну купишь, большую, за одиннадцать тысяч рублей!

– Да ну, куда уж нам за вами успеть, за береговыми-то олигархами. Это вы тут на яхтах по речкам рассекаете, да на мотоциклах по ночам горожан тревожите.

Назаров рассмеялся.

– Опять наш благородный Глеб Никитин не сказал ничего конкретного!

– Язык нужен политику, чтобы скрывать свои мысли.

– Кто эту хренологию придумал, ты что ли?

– Почти. Талейран.

– Опять двадцать пять! Ни минуты не можешь без своих древних греков.

Глеб восторженно привстал в рваном кресле.

– Слушай, Вадим! Как ты сегодня здорово мне всё в тему напоминаешь! Знаешь, как я вам тогда сильно завидовал, в десятом классе-то. Тебе, Поливану, Серому. У вас ведь у всех приемники были, у тебя, кажется, «Океан», да? У Поливанова Юрки – «Маяк», вроде, не помню точно. Как сейчас вижу, как по утрам в школе вы всегда трепались про эту передачу – «Опять двадцать пять», шутки всякие из неё повторяли, а у меня ни приемника, ни магнитофона не было, я ничего никогда такого по радио не слышал, просто тёрся в вашей компании и поддакивал…

Вадим, не отрываясь от сетей, окинул внимательным взглядом одежду гостя.

– Ремень, у тебя, Глеб, фешенебельный!

– О! Узнаю родное поколение – на одних ценностях воспитаны! Ремешок, как ты правильно заметил, на мне классический. У Маккены в кино такой же был, помнишь, он там этого негодяя на скале подсёк под ноги таким вот пояском, с тяжёлой пряжкой. Я с пятого класса об этом ремне, между прочим, мечтал. В прошлом году в Роттердаме у какого-то обкуренного голландца выменял на спартаковскую кепку.

– Чем сейчас-то занимаешься? Всё также, мотаешься по городам и странам?

– Ага. И по континентам тоже.

– Все разговариваешь с людьми за деньги? Как хоть твоя профессия правильно-то называется, а?

Подталкивая травинкой божью коровку по своему плечу, капитан Глеб лениво ответил, не глядя на Вадима.

– Рыболов, когда рыба ловится.

– Слушай, Глеб, а как ты всё это знаешь? Ну, там, про своё бизнес-планирование, про лицензирование разное? Ты же ведь штурман дальнего плавания был, по образованию-то, так? Потом, знаю, что капитанил. После морей-то ты, вроде как, и не учился ведь особо нигде?

– Учился. Периодически, но не системно. Как говаривал наш пролетарский классик, хватало мне в жизни и других университетов. Вот в процессе практической деятельности я и нахватался всяких знаний, с разным, правда, успехом и эффектом от этого самого…, хватания.

Продолжая забавляться с насекомым, Глеб уже внимательней посмотрел на приятеля из-под козырька бейсболки.

– Чего не спрашиваешь, как вчера на поминках-то было?

– А мне без разницы. Нажрались, небось, все, потом песни орали. Правильно, угадал?

– Почти…

Молчать в такой славный солнечный денёк было тоже хорошо.

Глеб щурился на мелкую светлую пыль, широкими столбиками подымавшуюся от тёплой земли под крышу сарая. Пересилив истому, поглаживая короткий ёжик волос, он продолжил.

– Какой-то умник сказал, что всё в этой жизни на девяносто процентов дерьмо. Еда, машины, телевизионные передачи, книги, женщины, всё…. Думаю, я вовремя понял, что для счастья не нужно рвать жилы, пытаясь достичь всего или иметь эти десять лучших процентов, нужно просто стремиться исключить из своей жизни девять десятых того обыкновенного дерьма, что окружает тебя.

Я не упирался, чтобы получать всё то, что желаю. Я всегда добивался права не делать того, чего мне не хочется. Знаешь, Вадик, какой это кайф – иметь возможность в любой момент, по любому случаю, любому человеку сказать «Нет»!

За последнее время я отказался от всего, чего не хочу делать в принципе, и у меня осталось только то, чем я сейчас занимаюсь. Я не ем той еды, какой мне не хочется, не встречаюсь с теми, кто мне неприятен. Вот и остались у меня: свежий апельсиновый сок, хорошее вино, немного друзей, негромкие женщины, умные книги, спорт, иногда – нужная информация по телевизору.

Кстати, вот уже много-много лет у меня нет начальников. Это так замечательно!

Назар с удивлением слушал непривычно разговорчивого Глеба.

– Я перепробовал кучу занятий. Что-то было интересно, но не приносило дохода. Некоторые дела были денежными, но в эти игры одновременно играли и хамы, и преступники, да и так, просто многие обыкновенные люди. Это не по мне. У меня хорошо получается другое.

Кстати, ошибаться в жизни при этом пришлось больше, чем хотелось бы.

Поначалу, после того, как пришлось бросить море, был просто цирк: учился сам, училась одновременно в университете жена. Родился сын. Из-за квартиры пришлось работать кочегаром, редактором, сантехником, даже случилось как-то быть маленьким, райцентровским, депутатом…

– И вообще, товарищ Вадимка, из всего того классического списка, – Глеб сладко потянулся на своём тёплом, пыльно-уютном лежаке, – мною осталась не освоена только профессия академика.

Однажды весной вылез как-то я из очередного угольного подвала на тёплую, цветущую улицу и ахнул. Просидеть весь отопительный сезон в пяти подряд кочегарках, вкалывать сутками, с одним выходным в неделю, всю зиму.… Зачем?! Подумал: «Нет, Сигизмунд, так не пойдёт. Ведь ты можешь в этой жизни гораздо больше, чем твой вечно нетрезвый напарник по кочегарному делу».