Вытащить из петли

— Прямо перед Дверью должников, если бы я знал, где она тут.

— Всегда думал, что рано или поздно окажусь здесь.

Надзиратель проводил их подземным переходом в Давильный двор.

— Захочете увидеть казнь, — доверительно сообщил он Сандмену, — приходите в понедельник. Будем избавлять Англию от двух подонков. Много народу не соберется, потому как ни одного из них известным не назовешь. Нужна толпа? Тогда вздернете кого-нибудь известного, сэр, или удавите женщину. В прошлый понедельник в «Сороке и пне» кончился двухнедельный запас пива, и только потому, сэр, что вешали женщину. Ее повесили за кражу жемчужного ожерелья, а я слыхал, что хозяйка на той неделе его нашла. Завалилось за спинку дивана!

В Общей зале было людно — дождь загнал узников под крышу. Художник, несомненно, переменился — не прятался от мучителей, а восседал с толстой стопкой бумаги и угольным карандашом за ближайшим к камину столом и рисовал портрет. Вокруг толпилась кучка людей. Узнав одного из посетителей, он вздрогнул и быстро отвел глаза.

— Мне нужно с вами переговорить, — сказал Сандмен.

— Поговорит, когда закончит, — рявкнул огромный брюнет с длинной бородой и массивной челюстью, сидевший на скамейке рядом с Корде. — У Чарли и так времени в обрез.

— Речь идет о вашей жизни, Корде, не о моей, — заметил Сандмен.

— Не слушай его, Чарли! — сказал здоровяк. — Я знаю, что…

Он внезапно умолк. Сержант Берриган, зайдя сзади, заставил его застонать от боли.

— Сержант! — одернул его Сандмен с притворной тревогой.

— Просто учу малого хорошим манерам, — ответил Берриган и ударил здоровяка еще раз. — Когда капитан хочет поговорить, ты, куча отбросов, должен вытянуться по стойке «смирно», а не приказывать ему ждать.

Корде испуганно посмотрел на бородача:

— С вами все в порядке?

— С ним все будет в порядке, — ответил Берриган за свою жертву. — Ты бы поговорил с капитаном, мальчик, ведь он пытается спасти твою жалкую жизнь.

Сандмен уселся напротив Корде.

— Хочу поговорить с вами о служанке, — сказал он тихо, — о Мег. Как она выглядит?

Корде отложил в сторону наполовину законченный портрет и начал делать набросок на чистом листе бумаги.

— Она молода, — комментировал он по ходу работы, — двадцати четырех или или двадцати пяти лет. Лицо в глубоких оспинах, волосы мышиного цвета, зеленоватые глаза и родинка вот здесь. — Он нарисовал точку на лбу девушки.

Корде закончил рисунок и протянул Сандмену.

Сандмен вгляделся в портрет. Девушка была более чем уродлива. Дело было не в изъеденной оспой коже, жидких волосах и маленьких глазках, а в пронзительном и жестоком взгляде. Если художник точно передал сходство, то Мег была не просто безобразна, но само воплощение зла.

— Почему графиня взяла на службу такую уродину?

— Они вместе работали в театре, — объяснил Корде. — Мег была костюмершей. — Он посмотрел на портрет и, похоже, смутился. — Думаю, не простой костюмершей, а сводней.

— Откуда вы знаете?

Художник пожал плечами:

— Когда пишешь портрет, люди разговаривают. Они вообще о тебе забывают, ты для них все равно что предмет обстановки. Графиня и Мег разговаривали, я слушал.

— Есть шанс, что мы ее найдем.

— Большой шанс? — У Корде заблестели глаза.

— Трудно сказать, — ответил Сандмен и увидел, как надежда в глазах Корде потухла. — У вас найдутся чернила и ручка?

Нашлось и то и другое. Сандмен окунул стальное перо в чернила и начал писать: «Милостивый господин Уитерспун, податель сего письма сержант Сэмюел Берриган — мой друг, я полностью ему доверяю». Он снова обмакнул перо и продолжил, понимая, что Корде видит, что он пишет. «К сожалению, существует вероятность того, что мне может понадобиться переговорить с его светлостью в воскресенье. Предполагая, что в Министерстве его светлости в этот день не будет, прошу сообщить, где его можно будет найти. Возможно, у меня появятся сведения, каковые потребуется безотлагательно ему доложить».

Сандмен перечитал письмо, подписал и подул, чтобы высохли чернила. Сложив письмо, он встал.

— Капитан! — с глазами, полными слез, воззвал к нему Корде. Сандмен не мог дать ему никаких заверений.

— Я делаю все возможное, — сказал он, — но не могу ничего обещать.

Он засунул портрет во внутренний карман и повел Берригана к выходу.

Сандмен открыл наружную дверь, увидел, что льет как из ведра, и поежился. Он отдал Берригану сложенное письмо:

— Отнесете в Министерство внутренних дел, там спросите человека по имени Себастиан Уитерспун и вручите ему письмо. Буду ждать вас в кондитерской Гюнтера на Баркли-сквер.

Сандмен похромал на Баркли-сквер, идти было больно, и он насквозь промок, пока дошел до кондитерской. Лакей подозрительно на него посмотрел и неохотно открыл дверь.

За двумя широкими витринами располагались позолоченные прилавки, узкие кресла, высокие зеркала и разлапистые канделябры. С десяток женщин покупали знаменитые гюнтеровские сладости. Сандмен прошел в глубь большой залы, где под застекленными матовым стеклом световыми люками стояли столики. Элинор не было видно, и Сандмен, усевшись в дальнем углу, заказал кофе и номер «Морнинг кроникл».

Простучали каблучки, повеяло духами, и на газету упала тень.

— У вас мрачный вид, Райдер, — сказала Элинор.

Он встал и посмотрел на нее.

— Радоваться нет причин.

— Значит, мы должны их найти, вы и я.

Элинор отдала официантке зонтик и мокрую накидку, поцеловала Сандмена в щеку и обвела залу глазами:

— Я даю почву для сплетен, Райдер, — меня видят одну с промокшим мужчиной. — Она еще раз поцеловала его и отступила, чтобы он смог подвинуть ей стул. — Пусть себе сплетничают, а я закажу ванильное мороженое с тертым шоколадом и толченым миндалем. Вы тоже.

— Обойдусь кофе.

— Чепуха, будете есть, что принесут. Очень уж вы похудели.

Элинор села и стянула перчатки. Ее рыжие волосы были убраны под черную шляпку, украшенную агатовым бисером и небольшим пером. Платье на ней было приглушенных коричневых тонов с едва различимым цветочным узором, вышитым черными нитками. Ворот у платья был высокий и довольно простой, но Элинор почему-то выглядела более соблазнительно, чем полураздетые актрисы в театре вечером накануне.

— Моя служанка Лиззи опекает меня, но я откупилась от нее двумя шиллингами, и она отправилась в «Лицеум». Мне не привиделось, что вы хромаете?

— Вчера растянул лодыжку, — объяснил Сандмен, и ему пришлось рассказать всю историю.

Элинор, разумеется, пришла в восторг:

— Ужасно вам завидую. У меня такая скучная жизнь!

— Зато у вас есть новости, так? — спросил Сандмен.

— По-моему, да. Определенно есть.

Элинор повернулась к официантке и заказала чай и два ванильных мороженых.

— Позади кондитерской у них ледник, — сообщила она, когда та ушла. — Несколько недель назад я его осматривала. Каждую зиму они привозят из Шотландии лед, упакованный в опилки, и он все лето не тает. Я пробовала уговорить отца сделать ледник и нам, но он начал пенять на издержки, и я сказала ему, что он сэкономит на моей свадьбе.

Сандмен вгляделся в ее серо-зеленые глаза, пытаясь понять, что она давала ему понять этой на первый взгляд пустой светской болтовней.

— Каким образом? Останетесь в старых девах?

— Нет. Сбегу с возлюбленным.

— С лордом Иглтоном?

Элинор расхохоталась на всю залу, и за соседними столиками на миг притихли.

— Иглтон такой зануда! — громко воскликнула она.

— Я слышал, вы обручены.

— Лорд Иглтон хочет на мне жениться. Похоже, мама и он верят, что, если они оба будут желать этого достаточно долго, я сдамся. Но я его не выношу. Он шмыгает носом, когда разговаривает. — Она тихонько шмыгнула: — Дражайшая Элинор, шмыг, как вы очаровательны, шмыг, в ваших очах отражается лунный свет, шмыг.

Сандмен хранил серьезную мину.

— Я-то ни разу вам не сказал, что вижу отражение лунного света в ваших очах.