Отложенное убийство

А ведь он не был стар! А ведь он был отличным экономистом! А ведь он был здоровым полноценным мужчиной, и тело жены, вялое и безответное, как любимый ею кисель, перестало удовлетворять его вскоре после свадьбы, еще до рождения детей! Ему так многого хотелось, но обстановка цветущего советского периода не спешила удовлетворять его безумные для того времени потребности.

Но вот жизнь его изменилась — не по его воле, но изменилась, как ни странно, к лучшему. Люди, которые имели столько, сколько он даже не мечтал, но стремились к большему, подняли страну на дыбы. Все трещало, разваливалось. Было ясно, что прежней размеренности настал конец, или даже матерное слово, рифмующееся со словом «конец». Контора, где работал Масленников, развалилась, ее наиболее энергичные и деловые сотрудники создали на ее базе строительную фирму, сулившую значительные доходы. Андрею Николаевичу предложили возглавить фирму, и он не отказался. Он был сообразителен, умел ориентироваться в условиях дикого рынка, а также, что немаловажно, за советские годы накопил некоторые связи, которые впоследствии понадобились. Подчиненные его любили. Работали, как звери, вкалывали дружно, все вместе, и он — лучше всех. Доходы не заставили себя ждать. Фирма богатела. Богатство привлекло внимание неких влиятельных людей. Пристальное внимание…

Андрей Николаевич и раньше слыхал, что в Сочи действует преступная группировка, которая стремится подмять под себя все предприятия и организации, которые можно беспрепятственно доить. Что ж, ничего нового: одни работают, другие взимают дань. По существу, не такова ли функция государства? «Вы нам платите налоги — мы вас защищаем и даем вам возможность жить». При Ельцине государство Российское отказалось выполнять свои прямые функции, так что нет ничего удивительного в том, что его место заняла мафия — государство в государстве. С точки зрения исторической справедливости Масленников не имел ничего против. Возражения касались личной справедливости, той, которая имела отношение к нему. Несправедливо было, чтобы как раз в то время, когда Андрей Николаевич вышел на просторы частного бизнеса, когда он почти достиг исполнения прежде несбыточных желаний, на львиную часть его прибыли покусились те, кто самовольно заняли место государства. И с этой несправедливостью он готов был поспорить.

— Андрюша, — потерянно лепетала жена, бродя по дому в расстройстве, то беспокойно смахивая пыль с полированной полочки, то без нужды поправляя ажурную скатерть, — не связывайся, Андрюша, заплати…

Андрей Николаевич презрительно молчал. Жена не имела права давать ему советы. Жена ничего не смыслила в его устремлениях. Она так и не привыкла, что в новой большой вилле мебель спроектирована дизайнером, а стены расписаны профессиональным художником-декоратором, что исключает развешивание в гостиной паутинно-кудлатых изделий макраме — самодельной радости провинциальных бабушек. Она так и не научилась готовить ничего из набора острых смелых мужских блюд, которые он полюбил — и понял, что двадцать лет совершал насилие над собой, хлебая недосоленные продукты ее кулинарной бездарности. Он прогнал бы ее, если бы не совместные воспоминания… не фотографии, на которых они сняты вместе… не общие годы молодости… а скорей всего, привычка. Поэтому ее волнение не вызвало в Масленникове ни малейшего отклика. Он добросовестно попытался переждать, пока она не замолчит; угадав, что этого ожидать не приходится, скучливо бросил: «А ну прекрати истерику» — и ушел договариваться с главным из тех, кто пытался наложить лапу на его деньги.

Лапа была большой и сильной. Она принадлежала спортсмену. Андрей Николаевич без страха, но и без глупой самоуверенности глядел своими карими глазами в его лицо. Лицо разочаровывало: оно было белесоватым, белобровым, с незначительными чертами и мелкими серыми глазками. И это — Зубр? Непохож, не тянет. С другой стороны, ражий свирепый разбойник — косая сажень в плечах — производил бы менее выгодное впечатление. Исходящая от человека с таким малопримечательным, как у Зубра, лицом жестокость оказывается неожиданной и потому — особенно свирепой.

Оглядываясь назад, Андрей Николаевич отчетливо видел, что именно по этой границе пролегал водораздел между двумя Масленниковыми. Один был человеком, любящим риск, но вполне законопослушным: это была непреложная истина, которую он знал о себе. Второй… ну, с этим вторым ему еще предстояло познакомиться. И не только ему одному… Человек не знает и половины своих скрытых, резервных способностей. Как говорится, не послужишь — не узнаешь.

— Слушай, Зубр, — отбросив церемонии, первым заговорил с ним Масленников, — я давно за тобой наблюдаю. Ты смелый человек, ты мне нравишься. Но вот в Сочи хозяйничаешь, извини, не очень умно. Ты действуешь, как дикий кочевник: напасть, запугать, ограбить, захватить золото, баб и драгоценные ткани. Но современный мир, понимаешь ли, оснащен более совершенными механизмами грабежа — экономическими. Если ты давишь на финансовый рычаг, ты добьешься большего. Хочешь, посоветую? Научу?

Было бы слишком похоже на голливудское кино, если бы Зубр сразу принял его предложение. Поломался, конечно, поизображал, что он сам с усам и ему никто не нужен. Но в конце-то концов согласился. А Масленникову только то и требовалось. Он гордился собой. Даже препятствие он сумел использовать как пьедестал — как средство возвышения.

Он постоял на вершине! Он ходил по фигурному паркету, созданному мастерами девятнадцатого века, он мылся в мраморной ванне, заполненной душистыми маслами, которые Александр Македонский покупал за горсти персидских рубинов. Он завел себе горничную из Лаоса, обученную расслабляющему массажу и прочим завлекательным штукам, и жена не возразила, потому что жена к тому времени от него ушла. Ушла без намека с его стороны, просто сделав правильный вывод, что она здесь лишняя. А прежний Масленников ушел от Андрея Николаевича еще раньше… По крайней мере, так написала в прощальной записке жена. Не ожидал от нее такой литературной изощренности; наверное, настропалилась писать за десять лет, на протяжении которых строчила вместе с детьми школьные сочинения. По форме неплохо, а по существу — чушь. Мужчина, с которым она прожила столько лет, остался прежним, просто она его никогда не знала. Не старалась узнать. Его на самом деле мало кто знает.

Следователь думает, будто Зубр — это и есть Масленников. Думай, родимый, думай! Андрей Николаевич носил между «хостинцами» несравненно более жесткое и, с его точки зрения, почетное имя: Кремень. В знак того, что от него ничего не добьешься. Если кто попытается его расколоть, добьется лишь того, что во все стороны полетят искры. А из искры, как известно, разгорится пламя…

Вот и сейчас следователю не удалось добиться от него признания. Какие-то сведения они все же раздобыли… Интересуются. Пускай интересуются. Не знают еще, что они покойники.

И, преисполненный чувства собственного достоинства, занял свое место на нижних нарах.

Люди, которых профессия заставляет постоянно соприкасаться с человеческими несчастьями, зачастую впадают в одну из двух крайностей: чрезмерный оптимизм или тотальный пессимизм. Оперативник Сочинского уголовного розыска, капитан Гиви Бедо-идзе совмещал их обе: он отличался мрачной внешностью, но веселым характером. Каждому, кто впервые видел его сливоподобный, свисающий до поджатой губы нос, его сросшиеся, будто постоянно сдвинутые, брови и маленькие, подозрительно взблескивающие из-под бровей глаза, трудно было поверить, что этот угрюмый кавказец умеет радоваться каждой детали, каждой улике, каждой зацепке, которую с его помощью получало следствие. И неизменно веселил сослуживцев, находя хорошие стороны в том, в чем, казалось бы, ничего хорошего найти нельзя.

Дело о похищении с целью получения выкупа было не первым в его практике. Около года назад случилось что-то похожее, правда, в тот раз похитили не старика и ребенка, а. человека в расцвете сил, главу фирмы, и стали шантажировать его заместителя. Не на того напали: заместитель, возрадовавшись, что начальник исчез, перевел все деньги на свой счет и вместе с любовницей начальника, которая обрадовалась возможности сменить прежнего богача на богача помоложе, бежал за пределы Сочи. Глава фирмы не имел семьи, подавать заявление было некому. Пока разобрались, что к чему, похитители, разозленные тем, что денег не получат, успели отрезать бедняге бизнесмену мизинец на ноге. Это было вроде как бы актом возмездия, правда, непонятно кому, поскольку главным виновником следовало считать заместителя.