Бархатный губернатор

Справедливости ради надо сказать, что Байбак многое изменил в Татарке. К примеру, на рынках появились торговцы-славяне, тогда как при Французе торговали сплошь «лица кавказской национальности». Раз и навсегда был устранен беспредел, связанный с рэкетом. Брали, разумеется, не без этого, и брали немало, но на счетчик уже не ставили.

Более того, видя затруднительное положение того или иного бизнесмена, выручали материально, если дело того стоило, для чего была создана комиссия, состоящая из грамотных экономистов и юристов. На дух не переносил Байбак насильников и разного рода извращенцев, спрос с таких был очень строгим. Делали либо инвалидом на всю оставшуюся жизнь, либо убивали. Деньги в общак с базаров и торговых точек капали аккуратно и в срок. Но то был крохотный ручеек по сравнению с теми миллионами, которые широкой рекой текли в карманы главарей криминального мира, вырученными от торговли наркотиками, а с началом чеченской войны и торговли оружием, танками и ракетами. Татарка превратилась в своего рода отдельный регион со своими правилами, законами и порядками. Кое-кому такое положение не нравилось, но оно было по душе Кресту, а потому все до поры до времени молчали.

Старший лейтенант милиции Сидорчук вышел на верный след. Коршун действительно приехал в Татарку и пошел не в свой дом, не к отцу с матерью, а прямиком в особняк Байбака. И Владимир его принял, да и не мог не принять, на одной ведь улице выросли, трое их было, друзей закадычных, Байбак, Ленька Грищук и Жора Захарян. Убили Жору, один Коршун остался, на которого, как на себя, мог положится Владимир. Он и в органы-то его отпустил после долгого раздумья, но нужен был в УВД свой в доску человек. Выслушав рассказ друга, Байбак прямо и без обиняков сказал:

– Ты попал, дружище. И попал круто.

– Значит, помочь ты мне не можешь? – помолчав, спросил Коршун.

– Я этого не сказал.

– Может, к Кресту. И, как на духу, все выложить? – оживился Коршун.

– Мы не знаем, что предпримет Супрун. Вернее всего, обратится в прокуратуру… Чего лыбишься? Не в нашу. Он не дурак. А вообще-то я просил тебя быть подальше от подобных дел.

– Я же на службе! Приказал старлей – и пошел!

– Что за человек старший лейтенант Сидорчук? – помолчав, спросил Байбак.

– Да как тебе сказать… – призадумался Коршун. – Прошел Афган, говорят, будто в Африке побывал до того, как к нам в УВД перейти, служил в спецвойсках…

– А по характеру каков?

– Руку в пасть не клади, откусит! Что это ты старлеем заинтересовался?

– Он старший, с него и спросят. А если уже спросили, то куда он может податься? Ему известно, что ты из Татарки?

– Я много не болтал, но ведь мое личное дело он, конечно, просматривал.

– А то, что друзья мы?

– О тебе разговора не было. А нагрянет он в Татарку, больше некуда. Вместе с Димкой. А может, и спецотряд бросят. Откуда мне знать…

– Поживешь пока здесь, – решил Байбак. – А там посмотрим.

– К Кресту бы, – повторил Коршун.

– От Креста ты уже не выйдешь, – сухо ответил Владимир. – Если автоматик твой попадет куда следует, перевернут опера все управление.

– Будто ничего ни у кого раньше не пропадало! – возразил Коршун.

– Целые вагоны пропадали, но то, что в них было, ни за кем не числилось. Ощущаешь разницу?

– В Чечню рвануть?

– Один уже рванул. Ворончук Петро. Привезли с пулей в животе… Погоди, Леня! Откуда ты взял, что зама ФСБ пришил Сидорчук?

– Болтали мужики…

– В Чечню-то отправили Ворончука.

– Видать, наклепал кто-то на старлея. Он мужик неудобный, ершистый.

– С тобой все ясно, – усмехнулся Байбак. – Получил плюху – и отключился, а вот со старлеем дело посложнее. Предположим, сидим мы, перед глазами монитор, человек маячит. И вдруг исчезает.

– Недоглядели. Бывает.

– Бывает всякое, – согласился Байбак. – Хотя и не должно быть. На клумбе, говоришь, цветы были помяты?

– Да, следы были заметны! Шел он к забору.

– Точно к забору? Не к проходной?

– Точно.

– Сколько же времени они на монитор не глядели? Три, четыре, пять минут?

– Около этого…

– Через забор сигать Супрун не стал, видимо, знал о сигнализации. Направился к проходной, к тебе, родимому… Далеко проходная от особняка?

– Метров полста.

– Я и говорю, не меньше пяти минут ушло у Супруна, да прибавь времечко на плюху… Ты-то, Ленька, как оплошал?

– На орла загляделся, – признался Коршун. – Плавал он в небе один-одинешенек… Красота!

– Ты все еще стихи пишешь, что ли? – удивился Байбак.

– Ладно. Хватит базарить, – почему-то озлился Коршун. – Виноват – отвечу.

– Вы все трое ответите. Но я не хочу терять второго друга, потому и базарю.

– Что будет, то и будет, а будет то, что Бог даст! Устал я. Вздремнуть бы пару часиков…

– Ложись, – кивнул на диван Владимир. – Предупреждать, думаю, не надо, чтобы не уходил?

– Уже предупредил.

Ближе к вечеру Байбаку доложили, что Димка Саврасов и старлей Сидорчук прибыли в село и остановились у родного Димкиного дяди. Байбак времени терять не стал, и через несколько минут белая «вольво» притормозила возле дома, в котором проживал Димкин дядя. Устроились они в саду под яблонями, в беседке.

– Мы, по-моему, с вами знакомы? – начал разговор Байбак, обращаясь к старлею.

– Вернее, виделись, – поправил Сидорчук.

– Не напомните где?

– Четыре года назад. В Калининграде. На сборах.

– Самбо! – припомнил Байбак. – Ты вышел в финал? По армии?

– К сожалению, проиграл.

Байбак с уважением оглядел старлея.

– Будем играть в кошки-мышки? Или как?

– Смотря о чем пойдет разговор…

– Значит, в кошки-мышки. А не хотелось бы.

– Можно и по-другому. Прямо в лоб.

– Валяй!

– У тебя Коршун?

– У меня. Но так сразу докладывать начальству не советую.

– Совета я у тебя спрашивать не буду. Я на службе государевой. У тебя одно начальство, у меня другое.

– Главная вина ложится на тебя, Виктор… Вспомнил я твое имя, старший лейтенант. Отчества не знаю.

– Так сойдет. Коли у тебя, решай, что будем делать.

– По приказу примчался?

– Без приказа мы никуда!

– И кто приказал?

– Начальство.

– А поконкретнее?

– Можно. Мой непосредственный начальник майор Величко.

– Я говорю, большая вина на тебе лежит, Виктор. Основная.

– Знаю. Это уже моя забота. Я получил приказ доставить Коршуна в управление. И должен его выполнить.

– Не говорил тебе Дмитрий, что друзья мы с Коршуном?

– Это не моя проблема, Владимир.

– Коршуна я тебе не отдам, – помолчав, сказал Байбак.

– Так прикажешь и доложить?

– Майору можешь, шефу рановато…

– Что ты хочешь предложить, Володя?

– Пока не решил. Время покажет. Денька два-три надо переждать. Появится Супрун, тогда и будем действовать.

– А мне что делать? Начальство ждет.

– Живи здесь, в Татарке. И позванивай своему майору. Ищу, мол. Но пока бесполезно.

– Согласен, – подумав, ответил Сидорчук. – Но у тебя могут возникнуть неприятности.

– Они возникнут не раньше чем через два-три дня. Срок немалый. Чего-нибудь придумаем.

– Гостиница здесь есть?

– Место найдем. И неплохое.

– Я лицо официальное, Володя. Нахожусь в служебной командировке. Связей с лицами, подобными тебе, не имею.

– И много ты обо мне знаешь?

– Достаточно. В операх все-таки бегаю.

– Опер оперу рознь…

– Я как раз тот опер, который тебе не нравится.

– Значит, будешь жить в гостинице, – решил Байбак и поднялся. – До встречи.

– Будь здоров.

Очень не хотелось Байбаку ехать к Кресту, успел узнать он за месяцы общения с ним, что не любит самый крупный авторитет России просьб подобного рода, потому что закон у него один: виноват – должен ответить. Но, поразмыслив, переждав денек, Байбак сел-таки в машину и покатил в Кисловодск, где Крест уже несколько месяцев жил в бывшем цековском особняке. Забот у главного российского пахана было много. Ежедневно наряду с почтой, к которой он питал слабость, особенно к газетным статьям на уголовную тему, на его стол ложилось большое количество документов, сообщений о разборках, гибели друзей, счета, переведенные чиновникам в разные города. Разумеется, Крест лишь проглядывал документы, всем этим хозяйством занимались люди пограмотнее, но тем не менее визировал их он, и его закорючка была покрепче любой печати.