Дикий город

В конце концов он решил выдумать некоего «приятеля» и от его имени поделиться проблемой со старшим помощником шерифа, который фактически являлся шерифом и олицетворял собой власть во всем округе. Беседа получилась не особо обнадеживающая.

Шеф происходил из «старой семьи» жителей западного Техаса и звали его Лу Форд. Несмотря на то, что Лу почти всегда улыбался, Хэнлон считал его едва ли не самым говнистым и занудистым сукиным сыном из всех сукиных сынов, которых он когда-либо знал.

— Итак, что мы имеем, — чуть ли не нараспев проговорил Лу. — По вашим словам, жена этого парня что-то замышляет против него. Однако пока она ничего конкретного против него не совершила, и у него нет никаких доказательств того, что она что-то замышляет. Что же он может в этой ситуации сделать? Я правильно вас понял, мистер Хэнлон?

— Именно так.

Форд нахмурился, пожал плечами и с беспомощной улыбкой на лице покачал головой.

— Я хотел задать вам один вопрос, мистер Хэнлон. Как вы считаете, если волчица время от времени спаривается с псом, то сколько времени ей понадобится, чтобы в период течки прибежать к нему дождливым утром?

— А? Что-о-о! — взревел Хэнлон. — Да ты что, напыщенный чертов ублюдок?! Я... А ну постой! Вернись!

— Не раньше, чем возьму свой револьвер, — ответил Лу, направляясь к двери. — Обычно я хожу без оружия.

— Револьвер? Но... но...

— Или вы, может, возьмете назад свои слова насчет ублюдка? Очень бы советовал вам сделать это, а то неприлично как-то получается — стрелять в человека, сидящего в инвалидном кресле.

Голос его прозвучал как-то тоскливо, но в глазах промелькнула сама смерть. Все с той же мягкой улыбкой на лице он посмотрел на Хэнлона, и старый бурильщик почувствовал, как по его спине пробежал ледяной холод. Он пробурчал какие-то слова извинения, но под конец все же пустил парфянскую стрелу.

— Так и знал, что вы ничего не станете делать. Куда там — слишком заняты, получая на лапу.

— О, мис-тер Хэнлон, — шеф, казалось, был шокирован этим заявлением, — так вы хотите сказать, что не считаете меня честным человеком? Я правильно вас понял, мис-тер Хэнлон?

— Считаете... Да что там считать, когда я и так знаю! Через вас ведь проходят деньги для всего этого чертового суда. Ничуть не удивлюсь, если узнаю, что в этом деле вы заодно с моей бабой.

— Ах ты Бог ты мой, — все так же нараспев проговорил Форд. — Ну надо же! Как же вас, бедолагу, все одурачили!

— Клянусь Богом, тебе это так не сойдет! Я покажу тебе! Я позову техасских рейнджеров!

— И зачем же, мис-тер Хэнлон? Что вы собираетесь им сказать?

— Ну... ну, черт побери, я уже сказал тебе. Я...

— Пока что я не услышал ничего, кроме одних загадок. Ни жалобы, ни того, что могло бы стать основанием для нее.

— Ну что ж, ладно, черт побери! Мне и в самом деле не на что жаловаться. Ничего такого она не сделала. Но что-то здесь должно быть... — Бросив сердитый взгляд на шерифа, он беспомощно умолк.

Форд в гротескно-насмешливой манере покачал головой, изображая скорбь.

— Да, теперь я понимаю, что с этим надо что-то делать, — сказал он. — Да, сэр, определенно надо что-то делать, это факт. Как жалко, что я такой тупой.

— Убирайся отсюда, — хрипло проговорил Хэнлон.

— Вы в самом деле хотите, чтобы я ушел? Не хотите еще покататься туда-сюда и подкинуть новых загадок?

— Я сказал, убирайся!

— Ну что ж, пожалуй, так и надо сделать, — согласно кивнул Лу Форд. — А то на мне и так висит один игорный притон, который я пока не прикрыл.

И он ушел, покачиваясь на высоких каблуках. Хэнлон же понял, что лишь еще больше запутал все дело. Форд был взяточником, в этом он не сомневался, но глупо было прямо так заявить ему об этом. Эти западные техасцы были особой породой — спесивые, обидчивые, верные в дружбе и непримиримые во вражде. Туповатые и при этом учтивые в речах. У них был свой собственный свод этических правил, свое понимание того, что хорошо, а что плохо. Непримиримые и нетерпимые в отношении ерундового проступка, они вполне могли закрыть глаза на гораздо более серьезное правонарушение.

Взять хотя бы недавний случай, когда человека приговорили к двум годам тюрьмы только лишь за то, что он побил свою лошадь. И на той же неделе было закрыто дело против одного пьянчуги, попытавшегося ограбить винный магазин. Он был безработный и мучился от жуткого похмелья — все же знают, что на свете нет ничего хуже похмелья. Вот и вломился в магазин, чтобы раздобыть выпивку, потому что ему действительно надо было промочить глотку, вы же понимаете. Возможно, так поступать не следовало — все-таки противозаконный акт, — но парень, которому действительно нужно выпить, по сути, не отвечает за свои поступки...

«Да, — мрачно подумал Хэнлон. — Похоже, с Фордом я все только напортил. Надо было расстелиться перед ним, спросить, как он себя чувствует, что думает о погоде. Расточать комплименты по любому поводу. Восхвалять его самого и его вонючих предков до надцатого колена, чуть ли не до самого пришествия испанцев. Если бы я так сделал, если бы не стал подначивать его, если бы с самого начала избрал верный тон...»

А впрочем, подумал Хэнлон, ни хрена бы это не изменило. Форд еще до начала разговора уже был настроен против него — как в общем-то все обитатели городка, жившие в нем до нефтяной лихорадки. Когда он впервые появился в этих местах, все проявляли к нему максимум дружелюбия и радушия — более приятных и открытых людей ему еще не доводилось встречать. Но потом ему пришлось начать срезать углы, привирать в разговорах, давать обещания и потом их не выполнять. Но и им тоже не стоило так уж близко к сердцу принимать все это. Следовало понять, что все это — лишь бизнес, и каждый человек должен в первую очередь заботиться об интересах своего бизнеса. Однако они его не поняли. Не поняли и отказались принимать его объяснения и извинения. Для них он просто перестал существовать, стал чем-то недостойным даже осуждения, не говоря уж о том, чтобы быть замеченным — высокомерный, надменный, чванливый...

Хэнлон взял графин и подрагивающей рукой плеснул себе щедрую порцию виски. Осушив стакан, наполнил его снова и вскоре начал постепенно успокаиваться. Не может же человек постоянно пребывать в возбужденном состоянии. И волноваться так долго тоже не может, надо когда-то и остановиться.

Несколько дней спустя Джойс пригласила в его номер мужчину по фамилии Маккена.

Лет под сорок, коренастый, плотный, с угрюмым выражением лица. У него был такой тип глаз, что со стороны могло показаться, будто он только что плакал. Маккена пришел устраиваться на должность гостиничного детектива.

— Как насчет рекомендаций? — спросил Хэнлон. — Что у вас было в прошлом?

— А как насчет ваших рекомендаций? — ответил вопросом на вопрос Маккена. — Что вы делали перед тем, как занялись этим делом?

— Что-то вы бледный какой-то, — с кислой усмешкой проговорил Хэнлон. — Что, на отсидке где-нибудь были?

— Если вам нужны прямые ответы, задавайте прямые вопросы, — жестко сказал Маккена. — Да, отсидел в тюряге пять лет за убийство одного дуралея. До этого полгода провалялся за решеткой за то, что отколошматил свою жену. А еще раньше два года отслужил в штрафном батальоне за то, что пальнул из винтовки по генералу. А... впрочем, хватит об этом, черт бы побрал все это, да и вас в придачу. Я не собираюсь ни за что извиняться или просить каких-то милостей. А потому можете взять свою хреновую работу и заткнуть...

— Полегче, приятель, — сказал Хэнлон. — Полегче.

Все это, конечно, было маленькой хитростью. Ни один человек, действительно желающий устроиться на работу, никогда не пошел бы на такую вот жестокую откровенность и не стал намеренно изображать из себя отпетого типа. Однако должность гостиничного детектива по-прежнему пустовала и ее следовало кем-то заполнить. А следующий кандидат? Кто может заранее сказать, что он будет действительно искать работу, а не охотиться за чьей-то жизнью?